со слов не названного лица о дуэли в 1813 г. Сергея Павловича Шипова с кн. И. С Голицыным.975
Судя по тому, что в этих записях М. А. Веневитинова имеются рассказы о трех дуэлях, можно думать, что Толстой специально просил Веневитинова сообщить, что ему известно об этом характерном, особенно для Александровской эпохи, явлении среди гвардейских офицеров.
В сопроводительном при посылке рукописей письме (от 9 апреля) Веневитинов сообщал: «Наконец, документы мною вам обещанные, переписаны и отправлены мною вам по почте. Прошу вас простить мне медленность исполнения этого моего обещания. Письмо от 6 апреля было уже мною написано, когда я получил переписку Ивашева. Поэтому я ничего не прибавил про нее в первом письме.976 Спеша удовлетворить ваши ожидания, я посылаю вам мои материалы в сыром виде, в каком они были у меня записаны. Ивашевскую переписку когда-нибудь хочется мне обработать в исторической форме, в числе других материалов, которые я еще надеюсь добыть. По поводу этой переписки повторяю вам то же доверие, о котором писал вам 6 числа».977
«Ивашевская переписка», посылавшаяся М. А. Веневитиновым, это — та «повесть, составленная из подлинной переписки Ивашева и Le Dantu», о которой писал Толстой Страхову 9 июня. Рукопись, посланная Веневитиновым Толстому, сохранилась в его архиве.978 Первые тридцать четыре страницы ее заняты очерком «Роман декабриста», составленным М. А. Веневитиновым на основании семейных писем и прошения, относящихся исключительно к 1830 г.979 Самая «переписка по поводу брака В. П. Ивашева и Камиллы Ледантю» в качестве «приложения» к «Роману», занимает последние четырнадцать страниц рукописи и заключает в себе копии пятнадцати документов.980
В поисках декабриста, прототипа одного из героев своего романа, Толстой, очевидно, одно время остановился на кн. А. И. Одоевском, о чем свидетельствует письмо (от 30 мая) приятельницы Толстого Прасковьи Федоровны Перфильевой, рожд. гр. Толстой ко Льву Николаевичу. Мать мужа П. Ф. Перфильевой Анастасия Сергеевна Перфильева, рожд. Ланская, приходилась троюродной сестрой декабристу кн. А. И. Одоевскому. Из письма П. Ф. Перфильевой видно, что Толстой интересовался, во-первых, вопросом, какие имущественные отношения существовали между декабристом кн. А. И. Одоевским и его двоюродной теткой Варварой Ивановной Ланской, рожд. кж. Одоевской, и, во-вторых, наружностью кн. А. И. Одоевского. О последней Перфильева пишет: «Высокого росту, худощавый с прекрасными большими голубыми глазами и каштановыми волосами». Больше Maman981 ничего не помнит, потому что ей было 12 лет, когда она его видала».982
Наконец, обращался Толстой за сведениями о казненном декабристе М. П. Бестужеве-Рюмине к его племяннику, историку Константину Николаевичу Бестужеву-Рюмину,983 сообщившему ряд интересных семейных преданий о декабристе и его родных984 и приславшему копии письма декабриста от 16 ноября 1824 г. к С. М. Мартынову и ответа последнего.985
Все эти устные предания и рукописи, передававшиеся Толстому гр. А. А. Толстой, С. Н. Бибиковой, М. И. Семевским, В. В. Стасовым, М. А. Веневитиновым и П. Ф. Перфильевой — всё это было дворянское, Толстому же, кроме этих материалов, по его выражению, «Олимпа», нужны были материалы по крестьянам. За этими материалами Лев Николаевич обратился к дяде Софьи Андреевны, Владимиру Александровичу Иславину, служившему в Министерстве государственных имуществ членом Совета министра.
В архиве этого Министерства хранились интересовавшие Толстого «дела» о переселении крестьян в Оренбургский край и Сибирь. В бытность свою (в марте) в Петербурге Лев Николаевич взял с собою из этого архива пять «дел». Отсылая их обратно, вскоре по приезде в Ясную поляну, Толстой писал В. А. Иславину: «Я просил Петю986 с тем, чтобы не утруждать тебя, отобрать мне, сколько можно еще взять дел о переселениях 20-х годов в Оренбургские и Сибирские края, и прислать, и об этом прошу тебя».987
В ответ В. А. Иславин писал Толстому 13 апреля: «Вчера, любезный друг, приехал ко мне Степа988 и взял целую кипу переселенческих дел зa время от 1809 до 1825 года. Сестра Люба989 взялась переслать тебе первую эту кипу (в 10 дел) по почте, другую же (тоже в 10 дел) я оставил покуда у себя: во-первых, потому что было бы слишком грузно, а во-вторых, чтобы по первому транспорту ты мог бы судить и дать мне ответ, годен ли тебе второй, тем более, что в этих последних делах перекочевка, как видно, из средних губерний на восток, в Оренбургскую и особенно Саратовскую губернию стала увеличиваться, и заметно стало сильное движение в 26, 27, 28 и т. д. годах. Впрочем, собственно для твоих целей достаточно, может быть, будет и того, что я тебе посылаю; но если бы кто возымел намерение написать серьезную статью о передвижении народонаселения в России за нынешнее столетие, то в архиве Министерства государственных имуществ материалы богатые, и они все к твоим услугам».990
«Дела» эти Толстой держал у себя долго. Еще в сентябре 1878 г. он писал В. А. Иславину: «У меня дела твои о переселении, и не думай, чтобы я забыл возвратить их. Они мне нужны. Можно еще держать?»991 Ответ В. А. Иславина неизвестен, но вероятно, об этих материалах писал П. А. Берс Толстому 9 ноября 1879 г.: «У Владимира Александровича я был и передал ему твои бумаги».992
Летом 1878 г. в занятиях Толстого произошел перерыв. Числа 12 июня он (с сыновьями Ильей и Львом и их гувернером Нифом) уехал в свое Самарское имение, откуда вернулся в первых числах августа. Ко времени отъезда в Самарскую губернию работа Льва Николаевича над романом состояла главным образом в чтении печатных и рукописных материалов, сопровождаемом записями нужных книг и статей, какова, например, запись от 13 января 1878 г. в Записной книжке А (стр. 445). Кроме этого, Толстой в Записной книжке Б заносил сведения об интересовавших его людях, почерпнутые как из книг (преимущественно из «Русского архива» и «Русской старины»), так и из устных рассказов М. И. Муравьева-Апостола, П. Н. Свистунова, вероятно, С. Н. Бибиковой и других, нам неизвестных, лиц.
Решающим же моментом для дальнейшей работы над текстом романа явилось, надо полагать, получение Толстым дела о тяжбе за землю государственных крестьян с помещиком. 16 марта 1878 г. С. А. Берс писал Льву Николаевичу: «Бумаги присылаю тебе все, которые мне дал Утин; ежели еще что нужно, напиши мне».993 Упоминаемый Утин — вероятно, Яков Осипович Утин, в это время член консультации министра юстиции, заведующий статистическим отделом Министерства юстиции, до этого служивший в Сенате. «Бумагами», которые он передал Берсу, было, как мы полагаем, «дело», извлеченное из архива Сената. За это говорит такая запись в дневнике С. A. Толстой от 6 октября 1878 г.: «Утром взошла к Левочке, он сидит внизу за столом и пишет что-то. Это он начал, говорит, в десятый раз начало своего произведения. Начало — это прямо разбирательство дела, в котором судятся мужики с помещиком. Дело это он вычитал из подлинных документов и даже числа оставил».994
Дело это, давшее Толстому материал для завязки романа, заключалось в том, что между государственными крестьянами села Излегощи995 и соседним помещиком, владельцем Воропановки996 шла тяжба из-за участка земли.997 Благодаря энергичным хлопотам поверенного крестьян, они выиграли дело в уездном суде и осенью засеяли землю. Но тотчас после решения уездного суда помещик, увидев опасность, дал доверенность ловкому дельцу, который и добился в губернской инстанции перерешения дела в пользу помещика. В свою очередь, не обескураженный этим поверенный крестьян убедил их перенести дело в Сенат.
Когда весной пришло время пахать яровое поле, мужики на сходке стали толковать, пахать ли им в нынешнем году спорную землю и, несмотря на то, что приказчик помещика приезжал к ним с увещанием не пахать, решили пахать. В чистый четверг между крестьянами и землемером с понятыми произошла драка, за что несколько998 крестьян были посажены в тюрьму. Но в Сенате дело крестьянами было выиграно, и у помещика не только отрезалась спорная земля, но с него взыскивались в пользу крестьян еще большие деньги,999 крестьяне же, сидевшие в тюрьме, по указу Сената освобождались. Но, проиграв дело в Сенате, помещик добился рассмотрения его в Государственном совете. Такова история этой тяжбы, поскольку о ней можно судить по сохранившимся рукописям Толстого. Самое «дело», которое он читал, нам пока, несмотря на поиски, не удалось видеть.
Прежде чем излагать историю работ Толстого над романом, необходимо привести два ценных свидетельства о замысле произведения в целом. Первое свидетельство принадлежит самому Льву Николаевичу. В письме к П. И. Бирюкову от 6 марта 1897 г. он писал: «В моем, начатом романе «Декабристы» одной из мыслей было то, чтобы выставить двух друзей, одного, пошедшего по дороге мирской жизни, испугавшегося того, чего нельзя бояться, преследований, и изменившего своему Богу, и другого, пошедшего на каторгу, и то, что сделалось с тем и другим после 30 лет: ясность, бодрость, сердечная разумность и радостность одного и разбитость, и физическая, и духовная, другого, скрывающего свое хроническое отчаяние и стыд под мелкими рассеяниями и похотями и величание перед другими, в которые он сам не верит».1000
Второе сообщение о замысле романа совершенно неожиданно находим в письме Ф. Д. Батюшкова к В. Г. Короленко от 28 января 1901 г. «Дорогой Владимир Галактионович, — писал Батюшков, — знаете ли, что история декабриста Чернышева должна была составить содержание романа Л. Н. Толстого? Я на это набрел недавно по указанию некоего А. Д. Свербеева,1001 который слышал схему романа от самого Толстого. Вы помните, что была напечатана в Сборнике Литературного фонда глава из этого романа в двух вариантах; во втором варианте рассказывалась история процесса Чернышевских крестьян, которые в конце концов сосланы в Сибирь (из-за присвоения помещичьей земли). Так вот, по замыслу Толстого, Чернышев-декабрист, тоже сосланный, должен был попасть в поселок бывших крестьян своих родичей, и когда таким образом «барин», в силу превратностей судьбы, разделяет участь крестьян, — начинается по-Толстовски «опрощение» барина. Всё это весьма подходит к тем отголоскам предания о Чернышеве, которые Вам довелось слышать. Сестра сосланного Чернышева — замужем за Муравьевым. Кажется, Толстой и хотел дать имя Муравьева своему герою, — но вообще, кроме факта, что в романе идет речь сперва о ссылке крестьян Чернышева, а затем и сам Чернышев появляется на сцену (я перечел эту главу) — остальное догадки, ибо особенно довериться рассказам Свербеева нельзя. Теперь для меня вопрос, который обещали на-днях выяснить, — что известно положительного о дальнейшей судьбе гр. З. Г. Чернышева: его племянники и внуки (Муравьевы) здесь в Петербурге, но повидимому фамильные предания не особенно устойчивы. Заставляя циркулировать Ваш очерк, я надеюсь получить какие-нибудь более определенные ответы.
