обстоятельствѣ, хотя неважномъ въ самомъ себѣ, но которое я долженъ все-таки разсказать.
— «Что это у тебя въ рукахъ?» спросила Володю Любочка, когда мы передъ обѣдомъ, съ дробью, сошлись съ ними въ залѣ.
— «А ты не знаешь, что такое?» сказалъ Володя, показывая ей горсть дроби, которую онъ гдѣ-то досталъ у Карла Иваныча.
— «Что это порохъ?!!» запищала Любочка, выпучивая свои большіе черные глаза и отскочивъ отъ него.
— «Да, порохъ», сказалъ Володя, пересыпая дробь изъ руки въ руку: «вотъ посмотри, вспыхнетъ, такъ весь домъ взлетитъ на воздухъ», прибавилъ онъ, поднося руки къ Катенькину лицу. Въ это время вдругъ что-то зашумѣло сзади насъ, и не успѣлъ я догадаться, что это было платье Мими, какъ ея красное въ пятнахъ лицо, которое было еще краснѣе въ эту минуту, очутилось передъ Володей, и она схватила его за руку. «Qu’est ce que vous faîtes?»[80] закричала она задыхающимся страшнымъ голосомъ. Вы своими шалостями всѣхъ погубите и меня, и Катеньку, и вашу бабушку — всѣхъ. Гдѣ вы взяли это? Бросьте», кричала она, съ такой силой крутя его руки, что Володя сморщился, и дробь посыпалась на полъ. Мими съ выраженіемъ неописанной твердости духа подошла большими, рѣшительными шагами къ разсыпанной дроби и, презирая опасность, могущую приключиться отъ неожиданного взрыва, начала топтать ее ногами. Когда ей показалось, что опасность миновалась, она позвала Михея, приказала ему выбросить весь этотъ порохъ куда нибудь подальше или всего лучше въ воду и напустилась на Володю. «Гдѣ вы взяли это?» Володя съ улыбкой отвѣчалъ, что Карлъ Иванычъ далъ ему эту дробь. «Хорошо онъ смотритъ за ними», сказала она, обращаясь къ потолку. «Да чему вы смѣетесь? Какъ вы смѣете смѣяться, когда я съ вами говорю». Володя молча улыбался, смотря ей прямо въ глаза. Это, казалось, окончательно вывело ее изъ всякихъ границъ. — «Да какъ вы смѣете смѣяться, вы хотѣли всѣхъ насъ сжечь. Mauvais sujet»,[81] закричала она, задыхаясь отъ злости. — «Что вы бѣснуетесь, Мими, развѣ этимъ можно сжечь?» отвѣчалъ Володя съ притворно хладнокровнымъ видомъ должно быть съ намѣреніемъ еще больше разсердить ее. — Нѣсколько секундъ Мими не могла выговорить слова отъ волненія. — «Пойдемте къ бабушкѣ», закричала она, вдругъ хватая его за руку. Володя вырвался и хотѣлъ уйдти, но она схватила его за воротъ и потащила въ гостиную. — «Что съ вами», закричалъ Володя, однимъ сильнымъ движеніемъ оттолкнулъ ее отъ себя и остановился передъ нею съ такимъ гордымъ и гнѣвнымъ выраженіемъ, что Мими не посмѣла болѣе подходить къ нему; а отчаянно встряхивая чепцомъ, большими шагами направилась къ гостиной. — «Вы будете это помнить», пробормотала она. Любочка и Катенька съ блѣдными испуганными лицами, боясь сказать слово и пошевелиться, смотрѣли на эту сцену.
* № 10 (I ред.).
Странная перемѣна. V.
Не знаю, какимъ образомъ дошло до свѣденія Карла Иваныча, что его отпустятъ. Можетъ быть, я или Володя проболтались Николаю, но я знаю положительно, что онъ зналъ это въ тотъ-же день вечеромъ. Хотя онъ ничего не говорилъ намъ, но съ этаго самаго времени я сталъ замѣчать перемѣну въ его образѣ жизни и обращеніи съ нами. —
Боже мой, что сдѣлалось съ Карломъ Иванычемъ.
Онъ сталъ рѣдко бывать дома и иногда возвращался послѣ полуночи. —
Другъ Schönheit часто заходилъ къ нему, къ намъ наверхъ, и, таинственно поговоривъ о чемъ-то [съ] Карломъ Иванычемъ, уходилъ съ нимъ.
* № 11 (I ред.).
<Карлъ Иванычъ> не разъ возвращался домой въ такомъ положенiи съ того дня, какъ узналъ, что его отпускаютъ. Ф[едоръ] И[вановичъ] въ это время имѣлъ намѣреніе жениться, какъ я это узналъ случайно отъ Мими, которая съ досадой разсказывала объ этомъ экономкѣ, презрительно называя его женихомъ. Странно, что хотя Мими въ іерархіи гувернанокъ и гувернеровъ стояла гораздо выше Карла Иваныча и выдти за него замужъ вѣрно считала невозможнымъ для себя униженіемъ, но явно было, что намѣреніе Карла Иваныча, которое теперь стало извѣстно всему дому, огорчало ее: она часто съ ѣдкой насмѣшкой намекала о немъ, какъ о женихѣ, въ его отсутствiи, съ нимъ-же стала гораздо любезнѣе и не только не вредила ему, а заступалась за него. Намѣреніе жениться, парикъ, новый фракъ и вино, которымъ онъ предался, происходили явно отъ одной общей причины, и эта причина была желаніе забыться. — Однимъ словомъ, съ горя, что онъ долженъ оставить жизнь, которую онъ велъ 12 лѣтъ съ нами, Карлъ Иванычъ загулялъ. —
* № 12 (I ред.).
«Тогда маменька сказалъ: «Г[уставъ], отдадимъ его въ ученьи къ моему брату, пускай онъ будетъ часовой дѣлъ мастеръ», и папенька сказалъ: «хорошо». Und mein Bater fagte «gut».—
Дяденька жилъ въ городѣ 15 Meilen отъ насъ; я жилъ у него 1½ года, очень старался, и онъ обѣщалъ мнѣ сдѣлать своимъ Geselle[82] черезъ 2 годъ. У дяди была дочь Linchen, и Linchen полюбила меня. Да, я былъ красивый мущина, голубой глаза, римско нози, высокой ростъ. Когда я проходилъ по улицамъ, то всякій дѣв[ушка] смотрѣлъ на меня и смѣялся, und [2 неразобр.].
Былъ одинъ разъ праздникъ, 1800 году. Я надѣлъ новый камзолъ, [сидѣлъ] на лавочки подлѣ нашихъ воротъ и курилъ трубочка und rauchte mein Bfeifchen. Linchen подошла ко мнѣ и сказала: «отчего вы такой скучной, Карлъ Иванычъ?» Я сказалъ: «Linchen, я родился несчастливъ и буду несчастливъ. Я васъ люблю, но я на васъ не женюсь — мнѣ это говоритъ мое сердце. Eine innerliche Stimme sagt mir dieses.[83] Только я кончилъ это, пришелъ Полицей Beamter und sagte[84] «Карлъ Иванычъ, вы знаете, по всей Саксоніи назначена Conscription,[85] и всякій молодой человѣкъ отъ 18 до 21 года долженъ быть золдатъ. Пойдемте со мной и вы вытащите жребій». Я пошелъ. Мой отецъ и братъ Johann были тамъ, и было много народъ. Мнѣ достался жребій не служить, а Фрицу служить, и папенька сказалъ: «это Богъ наказываетъ за грѣхи моей матери».
* № 13 (I ред.).
«Ахъ, Николенька, Николенька, продолжалъ онъ, понюхавъ табаку, послѣ продолжительной паузы. Тогда было страшное время, тогда былъ Наполеонъ. Онъ хотѣлъ завоевать Германію, Рейнъ и Саксонію. Мы до капли крови защищались. Und wir wertbeidigten unfer Baterland bis auf den letzten Tropfen Blut».[86]
Я пропущу здѣсь описаніе кампаній, сдѣланныхъ Карломъ Иванычемъ, потому что, во-первыхъ, это слишкомъ длинно, а, во-вторыхъ, я не надѣюсь на свою память и боюсь испортить <его> наивную прелесть своими неудачными поддѣлками, а передамъ только одно обстоятельство этой войны, которое особенно живо поразило меня и внушило страшное отвращеніе къ жестокому Наполеону за его несправедливое обращеніе съ Нѣмцами вообще и съ Карломъ Иванычемъ въ особенности. Вотъ какъ передалъ онъ мнѣ это обстоятельство.
Онъ разсказывалъ мнѣ, какъ въ одной битвѣ его полкъ побѣжалъ на штурмъ; но было такъ грязно, что нельзя было бѣжать. Скоро онъ выбился außer Atem,[87] спотыкнулся, упалъ въ изнеможеніи и пролежалъ на мѣстѣ [?] вмѣстѣ съ ранеными. Потомъ, какъ въ другой разъ онъ собственноручно хотѣлъ тесакомъ заколоть Французскаго Гренадера. Der Franzose wars sein Gewehr und ries Bardon, und ich gab ihm die Freiheit,[88] и я пустилъ его. <Еще онъ разсказывалъ мнѣ, какъ подъ Аустерлицомъ у него болѣлъ животъ, и онъ цѣлый день лежалъ на травѣ и слушалъ пальбу, и какъ потомъ заснулъ и, проснувшись, узналъ, что полкъ, въ которомъ онъ находился, сдался. Наполеонъ прижималъ насъ ближе и ближе къ Винъ> Napoleon brängte uns immer naher und naher an Wien, но Эрц-Герцогъ Карлъ былъ великій полководецъ, и онъ не сдавалъ ему. Наполеонъ сказалъ: «сдайтесь, я отпущу васъ», и Эрц-Герцогъ сказалъ: «Я не сдамся». Но мы пришли на островъ, и провіянтъ нашъ былъ взятъ, и mein Camrad fagte mir «wir find umring und wir find verloren,[89] мы окружены, и теперь Napoleon возьметъ насъ». А я сказалъ: auf Gott allein vertraun. Богъ моя надежда». Три дня и три ночь стояли мы на островъ, и Наполеонъ держалъ насъ. У насъ не было ни дровъ, ни хлѣба, ни <пива>, картофеля — ничего. И тиранъ Napoleon не бралъ насъ въ плѣнъ и не выпускалъ, — und der Bofemicht Napoleon mollte und gefangen nehmen und auch nicht frei laffen. Я ѣлъ лошади, Николенька, и наконецъ, Napoleon взялъ насъ. —
* № 14 (I ред.).
Утеревъ глаза и табачный носъ клетчатымъ платкомъ и приведя въ спокойное состояніе свое разстроенное лицо, Карлъ Иванычъ продолжалъ свое повѣствованіе.
«Опять я могъ бы быть счастливый, но жестоко сутьба преслѣдовалъ мене. Шпіоны Наполеона были тогда во всѣхъ городахъ и деревни, и каждую минута мене могли открыйть. Отецъ мой не говорила мене ничего; но я зналъ, онъ боялся, что въ его домѣ найдутъ бѣглый человѣкъ, и тогда всей пропало. Отецъ, кромѣ того, всей свое имѣнія одалъ брату Johann’у и мнѣ не було кусокъ хлѣба. Богъ мене свидѣтель, что я не сердился за это, но я его [?] прощалъ всѣмъ, не хотѣлъ мѣшать ихъ счастью и рѣшился идти дальше самъ искать свой кусокъ хлѣба. — Но въ полкъ я ни за что на свѣтѣ не хотѣлъ идти, потому что не хотѣлъ служить проти свое отечество. Да, Николенька, я могу сказать передъ Богомъ Всемогущимъ, что я помнилъ, что мнѣ сказалъ мой маменька и всегда былъ честный Саксонецъ. — Я рѣшился. Суббота вечеркомъ, когда въ домѣ мыли полъ, я взялъ мѣшокъ съ своими вещами, пришелъ къ маменькѣ. «Куда идешь, Фрицъ?» сказала маменька. Я сказалъ: «я пойду къ моему пріятелю, онъ живетъ за 5 миль отсюда, не найду ли я мѣста». — «Прощай. Когда ты придешь домой, Фрицъ?» сказала маменька. Я сказалъ: «прощайте», поцѣловалъ его и не могъ удерживать слезы (я хотѣлъ совсѣмъ уйдти). — «Что ты, мой Фрицъ, такъ плачешь? вѣдь ты придешь на этой недѣли», и она поцѣловала меня. — «Всю Божья Воля, будьте всѣ счастливы», я сказалъ и пошелъ. — «Фрицъ! Что ты говоришь?» закричалъ маменька: «поди сюда». Я плакалъ, сердце у меня пригнуть хотѣло и насилу могъ терпѣйть, но я не посмотрѣлъ на него и пошелъ своимъ дорогамъ. Больше я никогда не видалъ свою маменька и не знаю, живъ-ли онъ, или померла. Такъ я долженъ былъ, какъ колодникъ, бѣжать изъ собственна своего дома и въ чужихъ людяхъ искать своего хлѣба. Ich fam nach Ems,[90] тамъ мене узналъ Генералъ Спазинъ, который лѣчился тамъ звоимъ семейства, полюбилъ мене, досталъ у посланника паспортъ и взялъ мене къ себѣ учить его маленькія дѣтьи, и я поѣхалъ въ Россію». — Тутъ Карлъ Иванычъ снова
