ее. — Къ чести Любочки долженъ сказать, что она первая изъ насъ, переставъ быть дитей, сдѣлала открытіе, что Мими очень жалкая, и такая добрая, чудесная, что цѣлый вѣкъ такой не найдешь. Я сначала очень удивился этому открытію, но вскорѣ согласился совершенно съ Любочкой. Мими обожала свою дочь и всѣхъ насъ любила, кажется, немного меньше ее. Но она ни въ комъ не находила и сотой доли той любви, которую она имѣла къ дочери и къ намъ. Катенька была очень мила, добродушна, чувствительна, но она не любила свою мать, вопервыхъ потому, что она любила романы и вѣчно воображала, что она влюблена, вздыхала, прищуривала и выкатывала глазки; а, вовторыхъ, потому, что она всегда видѣла свою мать въ нашемъ домѣ въ зависимомъ и второстепенномъ положеніи. — Володя и я имѣли привычку видѣть Мими, но не только не любили ее, но, наслаждаясь въ сознаніи своей независимости, очень часто съ жестокостью первой молодости больно задѣвали ея нѣжныя струны съ цѣлью доказать ей только, что мы не дѣти и отъ нея не зависимъ. Папа былъ къ ней добръ и милостивъ и сухъ чрезвычайно, что, какъ я послѣ узналъ, было для нея главной причиной моральныхъ страданій. Одна Любочка въ то время, о которомъ я говорю, кажется, понимала горе Мими и старалась утѣшать ее.

Володя въ эту зиму ѣздилъ раза 3 на балы большихъ и, кажется, съ тѣхъ поръ окончательно презиралъ меня и не сообщалъ мнѣ своихъ чувствъ и мыслей. Несмотря на то, я зналъ, что онъ въ серединѣ зимы былъ влюбленъ въ одну бѣлокурую дѣвицу, и что дѣвица эта тоже была расположена къ нему. Это я узналъ по кошельку, который ему связала эта дѣвица, который при мнѣ онъ покрывалъ поцѣлуями и, по разсказамъ Дубкова, который имѣлъ страсть разбалтывать все, что другіе желали держать втайнѣ. Я помню, какъ меня поразило необыкновенно самостоятельное выраженіе лица, увѣренность въ движеньяхъ и счастливые глаза Володи въ тотъ день, какъ съ нимъ случилось это. Помню, какъ меня удивила такая перемѣна, и какъ я самъ желалъ, глядя на него, поскорѣе испытать такое же чувство. Мнѣ былъ въ то время 16-й годъ въ исходѣ, я готовился къ Университету, занимался неохотно, больше шлялся безъ всякой видимой цѣли по коридорамъ, упражнялся гимнастикой, мечтая сдѣлаться первымъ силачемъ въ мирѣ, изрѣдка сходилъ внизъ, съ отвращеніемъ слушалъ въ тысячный разъ ту же сонату или вальсъ, которые стучали на фортепьяно Любочка или Катенька, или ходилъ въ комнату Володи, когда у него были гости, и смотрѣлъ на нихъ. Нехлюдовъ, который готовился къ экзамену, какъ онъ все дѣлалъ, съ страстью, теперь рѣдко видался со мной, такъ что я жилъ безъ мысли, цѣли, желанья, наклонностей, только изрѣдка занимаясь метафизическими размышленіями о назначеніи человѣка, будущей жизни и т. п., но воображаемыя открытія, которыя я дѣлалъ въ области мысли, уже мало занимали меня. Мнѣ хотѣлось скорѣе жить и прикладывать къ жизни свои открытія и быть свободну такъ, какъ Володя. Больше всего въ томъ, что дѣлалъ Володя, прельщали меня однако свѣтскія удовольствія. Мысли о томъ, чтобы танцовать на балѣ визави съ адъютантомъ, пожать руку Генералу, поѣхать обѣдать къ Князю, а вечеромъ чай пить къ Графинѣ и вообще быть въ высшемъ обществѣ и «un jeune homme très comme il faut» — эти мысли приводили меня въ восторгъ. Это такъ меня занимало въ то время, что всѣ люди подраздѣлялись у меня на два: comme il faut и не comme il faut, и въ камлотовой шинели, какъ учителя мои и Грапъ съ сыномъ, были для меня почти не люди, которыхъ я презиралъ отъ души, не смотря на то, что мысли о нравственномъ достоинствѣ и равенствѣ давно приходили мнѣ. Я даже мечталъ, что, ежели мнѣ вдругъ наступитъ на ногу какой-нибудь manant[138] этакой, какъ я ему скажу, что, ежели бы онъ былъ мнѣ равной, то я бы раздѣлался съ нимъ, но ему я могу отвѣчать только презрѣніемъ. Образцомъ, разумѣется, моихъ свѣтскихъ отношеній былъ мой другъ Дмитрій, который былъ аристократомъ съ головы до пятокъ, былъ comme il faut безъ всякаго труда, хотя любилъ выбирать друзей изъ людей не своего общества и былъ либералъ по убѣжденіямъ, но у него былъ тотъ истинно аристократической взглядъ на низшее сословіе, который позволялъ ему не дѣйствовать въ разладъ съ своими убѣжденіями. Всѣ сословія, исключая общества, къ которому онъ принадлежалъ, и избранныхъ имъ друзей, не существовали для него. —

Одно меня смущало въ будущихъ моихъ свѣтскихъ планахъ. Это была моя наружность, которая не только не была красива, но я не могъ даже утѣшать себя обыкновенными въ подобныхъ случаяхъ утѣшеніями, что у меня или выразительная, или мужественная, или благородная наружность. Ничего этаго я не могъ сказать про себя, глядясь въ зеркало, что я часто, дѣлалъ, и всегда отходилъ съ тяжелымъ чувствомъ унынія и даже отвращенія. — Выразительнаго ничего не было — самыя обыкновенныя, грубыя, но очень дурныя черты, даже глаза маленькіе, круглые сѣрые, скорѣе глупые, чѣмъ умные. — Мужественнаго было еще меньше — несмотря на то, что я былъ не малъ ростомъ и очень силенъ по лѣтамъ, всѣ черты лица были мягкія, вялыя, неопредѣленныя. — Даже и благороднаго не было — напротивъ, лицо было, какъ у простаго, да еще очень некрасиваго мужика, даже такихъ уродливыхъ мужиковъ я и не видалъ никогда. —

* № 4.

— «Знаешь, Николинька, что она написала?» сказала разобиженная Катенька. «Она написала грѣхъ, что влюблена въ твоего друга», проговорила она такъ скоро, что Любочка не успѣла зажать ей ротъ, что она намѣревалась сдѣлать.—

— «Не ожидала я, чтобъ ты была такая злая, сказала Любочка, совершенно разнюнившись, уходя отъ насъ; въ такую минуту и нарочно все вводить въ грѣхъ. Я къ тебѣ не пристаю съ твоими чувствами и страданіями, и сиди съ своимъ Дубковымъ и дѣлай ему глазки, сколько хочешь».

«Э-ге! подумалъ я, да дѣвочки-то вотъ какія, обѣ влюблены въ нашихъ пріятелей. — Какже это онѣ влюблены? A вѣдь онѣ еще слишкомъ молоды», спрашивалъ я самъ у себя. Особенно странно и смѣло казалось мнѣ со стороны Любочки влюбиться въ Дмитрія. «Куда ей, глупенькой дѣвочкѣ, любить его? думалъ я — она его ногтя не стоитъ».

* № 5.

[Глава] 26. Настоящія отношенія.

Когда я вернулся на галерею, Варинька не читала, а спорила съ Дмитріемъ, который, стоя передъ ней, размахивалъ руками и горячо, съ своимъ непріятнымъ, вспыльчиво злобнымъ [видомъ] доказывалъ что-то. Я сначала думалъ, по одушевленію ея и его лица, что споръ шелъ объ очень важномъ дѣлѣ, но услыхаль, что дѣло шло объ комнатѣ, которую,[139] переѣхавъ на дачу, долженъ былъ занять Дмитрій на все лѣто. Онъ говорилъ, что ему было все равно, одно только онъ желалъ, чтобъ можно было рано выходить, никому не мѣшая, поэтому онъ хотѣлъ ту комнату, гдѣ стоялъ рояль, а Варинька говорила, что, ежели онъ будетъ въ этой комнатѣ, то ей негдѣ будетъ играть, потому что Любовь Сергѣвна (ея не было въ комнатѣ) будетъ мѣшать ей.

— «Изволь, я перенесу рояль, сказала она покраснѣвъ, увидавъ меня, но нисколько не перемѣняя тона: только ужъ я не буду играть совсѣмъ».

— «Отчего же?» началъ было Дмитрій. —

— «Вотъ видишь, mon enfant,[140] — прервала его Княгиня М[арья] И[вановна]: она всегда тебѣ уступитъ, потому что я въ ваши дѣла не хочу вмѣшиваться, а она права». —

— «Она всегда у васъ права», сказалъ Дмитрій.

Княгиня М[арья] И[вановна] что-то отвѣтила и покраснѣла, но въ это время вошла Софья Ивановна и рѣшила, что она перейдетъ, и хотѣла ужъ перейти въ маленькую комнату: такъ вотъ и всѣ спокойны!

Мнѣ нѣсколько совѣстно было быть свидѣтелемъ маленькаго семейнаго раздора, но потомъ я нашелъ, что это было особенно счастливо: я сразу понялъ всѣ отношенія этаго кружка. —

* № 6.

[Глава] 33. «Comme il faut».

Притомъ весь родъ человѣческій раздѣлялся для меня на людей comme il faut и не comme il faut, или comme il ne faut pas,[141] по игривому выраженію Дубкова. — Послѣдніе не существовали для меня совершенно. Я уже не говорю о простомъ народѣ. Простой народъ очень добрый, насъ любятъ очень, и весьма красиво сѣнокосъ и жатва, и папа очень любитъ. Мнѣ и въ голову не приходило, что, ежели даже эти три качества: быть страстнымъ, noble[142] и comme il faut, дѣйствительно прекрасныя качества, надо чѣмъ-нибудь еще быть, кромѣ этаго, на свѣтѣ. — Мнѣ казалось — comme il faut и кончено, я счастливъ, и всѣ должны быть очень довольны. Тѣ же мысли, которыя пришли мнѣ весной о разныхъ какихъ-то совершенствахъ моральныхъ и еще о чемъ-то, ко мнѣ не возвращались во все лѣто. Я жилъ, не сводя счеты, до тѣхъ поръ, пока жизнь не показалась слишкомъ тяжелою и не обманула меня и не возбудила къ добру потерями и страданьями. —

** № 7.

<Глава 8. Женитьба отца.>

<Отцу было 48 лѣтъ, когда онъ женился въ другой разъ на Авдотьѣ Владиміровнѣ Макариной, той самой дѣвушкѣ, про которую въ письмѣ писала ему maman, и которую онъ называлъ прекрасной Фламандкой. — Это случилось въ то самое лѣто моихъ первыхъ вакацій, которое я описываю, и я имѣлъ случай слѣдить за ходомъ этаго дѣла, потому что папа, дѣйствительно, возилъ насъ нѣсколько разъ къ Макаринымъ, и они пріѣзжали къ намъ. Но я постараюсь разсказать про это обстоятельство не по однимъ моимъ тогдашнимъ наблюденіямъ, но такъ, какъ, узнавъ и обсудивъ многое, мнѣ послѣ представлялось это дѣло. Макарины были небогатые люди и всегда жили въ деревнѣ въ трехъ верстахъ отъ Петровскаго. Встарину еще при матушкѣ, я думалъ, что тамъ жилъ какой-то страшный злодѣй и врагъ всего нашего семейства, потому что такъ не разъ описывалъ его Яковъ. Этотъ старикъ былъ отецъ моей будущей мачихи, очень добрый и глупый помѣщикъ, придерживавшійся сильно рюмочки и имѣвшій съ нами тяжбу за какіе-то 13 десятинъ луга, которая очень сердила папа. — Семейство Макариныхъ послѣ смерти отца состояло изъ его вдовы, весьма толстой, еще нестарой, бывшей весьма красивой женщины, бывшаго непремѣннаго Члена Николая Харлампыча, жившаго уже нѣсколько лѣтъ въ домѣ на ногѣ друга семейства и управлявшаго всѣми дѣлами и изъ 2-хъ дочерей: Авдотьи Владимировны, которой въ это время было 24 года, и которая была совершенная красавица, меньшой 13-лѣтней дочери Ненилочки и 8-лѣтней воспитанницы, которая была любимица матери. Не говоря ужъ о томъ, что мы въ дѣтствѣ считали все это семейство врагами, которые при