вернулся».[236] Мы его вводим в основной текст по тексту брошюры Шляпкина. См. „Описание рукописей, относящихся к «Юности»“ (рук. № 11), и „История печатания «Юности»“.
Глава XLV. «Я проваливаюсь». В I редакции этой главы нет.
Во II редакции этой главе соответствует «[Глава] 49. Я проваливаюсь». Текст ее довольно близок к тексту окончательной редакции, но кратче. После слов: «нашла минута раскаяния и морального порыва» (в предпоследнем абзаце окончательной редакции) во II редакции идет «[Глава] 50. Правила либеральныя».[237] Текст ее такой:
Оправившись, я рѣшился писать правила исправленій и Франклиновскій журналъ. Въ первой графѣ я поставилъ: тщеславіе. Первымъ размышленіемъ я написалъ: Тщеславіе есть главный и вреднѣйшій людской порокъ. — Первымъ правиломъ я написалъ: Избѣгай всѣхъ отношеній съ людьми, которые выше тебя по положенію — въ нихъ больше пороковъ. Какъ исполнялъ я эти правила, долго ли продолжался этотъ моральный порывъ, въ чемъ онъ заключался, и какія новыя начала положилъ онъ моему моральному развитію, я разскажу въ слѣдуюіцей, болѣе счастливой половинѣ юности.
На этом кончается рукопись II редакции.
История печатания «Юности» в «Современнике» 1857 г.
Большой успех среди читателей «Детства», а потом «Отрочества» естественно заставлял редакторов «Современника» с нетерпением ожидать присылки «Юности». Еще 15 июня 1855 г. Некрасов, посылая из Москвы Толстому гонорар за «Севастополь в декабре», напечатанный в июньской книжке «Современника» за 1855 г., писал: «Для «Юности» также уже определено место в 9 № «Современника». Уведомьте меня или Панаева, можете ли доставить ее к этому времени, т. е. к половине августа».[238]
В ответ на это Толстой несколько опрометчиво обещал (в письме к Панаеву от 8 августа 1855 г.) прислать «Юность» «не ранее, как в половине сентября»,[239] на что Панаев 28 августа пишет: «Буду ждать с нетерпением к ½ Сентября Вашей «Юности».[240] Через несколько дней (2 сентября) об этом же писал Толстому возвратившийся в Петербург Некрасов: «Панаев передал мне Ваше письмо, где вы обещаете нам скоро прислать «Юность». Пожалуйста, присылайте. Независимо от журнала я лично интересуюсь продолжением Вашего первого труда. Мы приготовим для «Юности» место в X или XI кн., смотря по времени, как она получится».[241] Но ожидания эти были преждевременны. «Юность» не была прислана ни в сентябре, ни в октябре, не привез ее и сам Толстой, приехавший в Петербург из Севастополя в ноябре 1855 г.
Просьбы о присылке «Юности» снова начинаются в июле 1856 г. 22-го Некрасов пишет: «Дайте мне знать, в какой книжке можно рассчитывать на «Юность».[242] 7 августа Толстому пишет Колбасин: „Некрасов уезжает 11-го числа и очень обрадовался известию Вашему о «Юности»“.[243]
По отъезде Некрасова за границу заботы о журнале перешли к Панаеву, который 16 августа писал Толстому: «Почтеннейший Лев Николаевич, Некрасов уехал за границу 11 августа и передал мне, между прочим, Ваше обещание доставить в «Современник» в непродолжительном времени первую половину вашей «Юности». По составленной нами программе для будущих книжек журнала «Юность» назначается для Ноября, и я теперь прибегаю к Вам с покорнейшею просьбой уведомить меня, когда Вы можете выслать Вашу рукопись? Это необходимо знать предварительно для распоряжений по журналу. Я пристаю к Вам теперь смело, потому что дело «Современника» столь же близко Вам, как и нам, и от состава осенних месяцев зависит подписка… Бога ради, Лев Николаевич, не забывайте и не оставляйте «Современника» (объявление о Вашем постоянном участии уже печатается). Вы знаете, что Ваша повесть необходима к осени. Она должна служить лучшим украшением журнала, я в этом уверен и говорю Вам это без лести и без всяких комплиментов. В вас теперь — сила и власть. Поддерживайте же этою силою «Современник»…. Жду с нетерпением Вашего ответа и возлагаю надежды на Вас. Без Вашей «Юности» просто гибель.
Преданный Вам И. Панаев».
[сбоку поперек страницы:] «Если бы напечатать «Юность» в X (Октябр.) книжку, это было бы еще лучше. 10 книжка — очень важная. Не приготовите ли вы «Юность» к X? Простите, что мучу Вас этими вопросами. Я в ужасном беспокойстве».[244]
На эти просьбы Толстой ответил письмом, не дошедшим до Панаева.
Окончив «Юность» 24 сентября, Толстой, как мы уже говорили, послал ее на отзыв Дружинину, о чем писал Панаеву 6 октября: «Первая часть «Юности» объемом такая же или побольше, чем Детство, я уже недели две, как совершенно кончил, но, никому не читав из нее ни строчки, я нахожусь в сильном сомнении, стоит ли она того или нет, чтобы печатать ее, и послал ее одному господину, на суд которого я положился; ежели получу удовлетворительный ответ, то тотчас же пришлю ее вам, в противном случае тоже уведомлю вас очень скоро».[245]
В ответ на это Панаев писал Толстому 13 октября: «Я получил, почтеннейший Лев Николаевич, Ваше письмо от 6 Октября вчера, другого никакого я не получал от Вас… Радуюсь окончанию I части «Юности», но я откровенно скажу Вам, что меня удивляет Ваше недоверие к самому себе, простирающееся даже до того, что Вы не знаете, стоит ли ее печатать. Я не имею понятия о Вашей «Юности», но убежден (и нет сомнения, что я прав), что печатать ее не только можно, но должно. Такие таланты, как Ваш, не обманывают. Совет, конечно, дело хорошее, особенно с человеком в литературе смыслящим, но и Пушкин был прав, когда говорил:
«Всех строже оценить умеешь ты свой труд…
Ты им доволен ли, взыскательный художник?»
и проч.
Я убежден, что Вы для себя — судья самый строгий… «Юность» будет напечатана (я не сомневаюсь в этом и не боюсь Вашего сомнения) в Январской книжке (без нее она выйти не может)… Но умоляю Вас прислать мне «Юность» тотчас, как Ваши сомнения рассеются — не позже 15 ноября. Я материал для 1 № запасаю заранее и хочется выдать отличный».[246]
По прочтении в рукописи «Юности» Дружинин написал 6 октября 1856 г. Толстому большое письмо, содержащее интересный отзыв критика об этом произведении.
«Порадовали вы меня, дорогой и милейший баши-бузук, писал Дружинин, письмом вашим и доверием к моему вкусу, и «Юностью», которую я сейчас кончил. Я вас очень люблю и вижу перед вами славную дорогу, на которой однако будут и Кирюши, и напрасные труды, и огорчение и борьба с литературным безобразием, весь аккомпанимент самой лучшей деятельности. Но участь ваша решена, литератором вы должны быть навсегда».
О «Юности» надо написать двадцать листов. Я читал ее с озлоблением, с криками и ругательствами — не по случаю литературного ее достоинства, а по случаю тетради и почерков. Это смешение двух рук, знакомой и незнакомой, отвлекало мое внимание и мешало толковому чтению. Будто два голоса кричали мне в ухо и нарочно меня сбивали, и я знаю, что от этого впечатление не имело нужной полноты. Однако скажу вам, что могу.
Задача ваша ужасна, и вы ее выполнили очень хорошо. Ни один из теперешних писателей не мог бы так схватить и очертить волнующийся и бестолковый период юности. Для людей развитых ваша «Юность» доставит великое наслаждение, и если кто вам скажет, что эта вещь хуже «Детства» и «Отрочества», тому вы можете плюнуть в физиономию. Поэзии в вашем труде бездна — все первые главы превосходны, только вступление сухо до описания весны и выставления рам. Потом превосходен приезд в деревню, перед ним описание семейства Нехлюдовых, объяснение отца перед вступлением в брак, глава «Новые товарищи» и «Я проваливаюсь!». От многих глав пахнет поэзией старой Москвы, никем еще не подсмотренной, как должно. Кутеж у барона З. удивителен. Недостатки (я всё говорю с точки зрения понимающих людей, а о массе скажу потом) заключаются в следующем. Некоторые главы сухи и длинны, например, все разговоры с Дмитрием Нехлюдовым, изображение отношений к Вареньке, и та, где говорится о семейном понимании. Длинна также пирушка у Яра, и перед ней визит Грапа с Илинькой. Рекрутство Семенова нецензурно.
Рассуждений не бойтесь, они все умны и оригинальны. Есть у вас поползновение к чрезмерной тонкости анализа, которая может разрастись в большой недостаток. Иногда вы готовы сказать: у такого-то ляжки показывали, что он желает путешествовать по Индии! Обуздать эту наклонность вы должны, но гасить ее не надо ни за что в свете. Вся ваша работа над своим талантом должна быть в таком роде. Каждый ваш недостаток имеет свою часть силы и красоты, почти каждое ваше достоинство имеет в себе зернышки недостатков. Слог ваш совершенно подходит к этому заключению. Вы сильно безграмотны — иногда безграмотностью нововводителя и сильного поэта, переделывающего язык на свой лад и навсегда, — иногда же безграмотностью офицера, пишущего к товарищу и сидящего в каком-нибудь блиндаже. Наверно можно сказать, что все пассажи, писанные с любовью, у вас превосходны, — но чуть вы холодеете, у вас слог путается, и являются адские обороты речи. Поэтому места, писанные с холодностью, надо бы пересмотреть и выправить.
Я пробовал было выправлять местами и кинул, эту работу только вы сами можете и должны сделать. Для системы же разумного поправления могу сказать главное только: избегайте длинных периодов. Дробите их на два и три, не жалейте точек. С частицами речи поступайте без церемонии, слова что, который и это марайте десятками. При затруднении берите фразу и представляйте себе, что вы ее кому-нибудь хотите передать гладким разговорным языком.
Пора кончать, а надо бы говорить еще много, много. Для массы читателей, мало развитых, «Юность» понравится гораздо менее, чем «Детство» и «Отрочество». За эти две вещи говорил их малый объем и некоторые эпизоды в роде рассказа Карла Ивановича. Самый пустой человек хранит несколько детских воспоминаний и радуется, когда ему истолковывают их поэзию, но период юности, — (той смутной и нескладной юности, обильной щелчками и унижениями, которую вы перед нами раскрываете), обыкновенно затаивается в душе, а оттого меркнет и забывается. Приблизить ваш труд к пониманию масс можно весьма долгим трудом, двумя, тремя забавными эпизодцами и так далее, — но сделать его совершенно по вкусу большинству всему, едва ли кто может. По замыслу и по сущности труда — ваша Юность будет гастрономическим куском лишь для людей мыслящих и чующих поэзию. Уведомьте, пересылать ли вам рукопись, или отдать ее Панаеву. Ею вы не сделали огромного шага в какую-нибудь
