пьянствовать; узнали его и также полюбили. Все прозвали его божьим человеком. В Сибири на каторге Аксенов жил 26 лет. Он стал старый и седой. Все не только любили его, но почитали, как отца, и называли дедушкой. Когда бывали просьбы, Аксенов ходил просить начальство; когда бывали ссоры, к Аксенову ходили судиться. Аксенов по праздникам ходил в острожную церковь и читал Апостол и пел на клиросе, а по будням он шил сапоги и читал Жития. Из дома никто не писал писем Аксенову, и он не знал, жива ли его жена и дети.
[158]Один раз на каторгу привели новых колодников. В тот же вечер все старые колодники собрались вокруг новых и стали их расспрашивать, кто из какого города или деревни и за какое дело попал сюда. Аксенов тоже подсел на нары подле новых и потупившись слушал, что кто рассказывал. Один из новых был здоровый мужик лет 60-ти. Он рассказывал, за что его взяли. Он говорил: Так, братцы, ни за что сюда попал. У ямщика лошадь отвязал от саней. Поймали, говорят — украл, а я, право, только доехать поскорее хотел, я бы лошадь пустил. И он засмеялся. — Что ж, братцы, греха таить, были дела, давно б следовало сюда попасть, да не могли уличить, а теперь из-за пустяков попал. Всё, ребята, судьба. Да я не тужу. Бывал в Сибири, да не долго гостил. Подкопаюсь да уйду опять во Владимир. Там житье было. — Тогда Аксенов поднял голову и спросил, не знал ли он там Аксеновых. Как же не знать. Он назвал сына Аксенова — я у него жеребца увел. Богатый купец, даром что отец в Сибири, такой же, видно, как мы грешные. А ты сам, дедушка, за какие дела? — Я тот самый Аксенов.
Я уж 26 год здесь понапрасну. — А тот засмеялся, сказал: Ну да ведь мы все понапрасну. И я тоже. Да дело давнее. Аксенов не хотел рассказывать; но другие товарищи знали всё, что с ним было, и они сказали новому, что этот старичок точно понапрасну, и рассказали, как они знали, всё, что с ним было. Новый колодник, когда услышал всё дело, засмеялся еще громче, подошел к Аксенову и хлопнул его по плечу. Он сказал: Ну, дедушка, ты, видно, мне крестник. Ведь это я купца-то убил в Шабаловке на постоялом дворе и тебе ножик в мешок сунул. Я и тебя убить хотел, ты спал, да зашумел кто-то, я ножик сунул к тебе, да в окно. Ну, старик, не узнал тебя, сед же ты стал. И он хохотал. Скажи же спасибо, что не убил тебя тогда. Аксенов вздохнул и сказал: Все по грехам терпим, и отошел от него. И на Аксенова нашла злоба на этого человека. Он стал думать, что, не будь этого злодея, он бы жил счастливо дома, а что он всему виною, и ему убить хотелось этого человека. Он не мог спать всю ночь и мучался. Он знал, что грех сердиться, но не мог пересилить себя. Он молился всю ночь, <прочел псалмы> и к утру заснул. Утром он не подходил к новому колоднику и не смотрел на него. Так прошло две недели. Всякую ночь Аксенов не мог спать, и раз ночью он пошел по острогу и увидал, что из-под одной нары сыпется земля. Он остановился посмотреть. Вдруг выскочил новый колодник и схватил за горло Аксенова. Раз ты от меня ушел, а теперь задушу. Если скажешь начальству, что я прокопал выход, убью. Аксенов не испугался, сказал: Убивай, я не боюсь тебя. Ты уже давно убил меня. Тогда новый колодник выпустил его и рассказал ему, как он прокопал проход под стеной и как он землю каждый день выносит, когда их гоняют на работу. Он сказал: Только молчи, я и тебя выведу. А если скажешь, то меня накажут до полусмерти, а тебя я убью. Аксенов сказал: Уходить я не хочу. Мне не долго жить, я здесь и умру. А сказывать про тебя не знаю, буду или нет. Как бог на душу положит.
На другой день солдаты приметили, что новый колодник высыпал землю, стали искать в остроге и нашли дыру. За то, что колодник хотел убежать, их наказывали до полусмерти. Начальник приехал в острог и стал всех допрашивать. Все отпирались и те, кто знал. Тогда начальник обратился к Аксенову. Он знал, что Аксенов был правдивый человек — и сказал: Старик, ты правдив, перед богом скажи мне, кто это сделал. Аксенов поглядел на нового колодника, он был бледен, и губы его тряслись, помолчал и сказал: Я не видал и не знаю. Так и не узнали, кто подкопался. После этого долго ни Аксенов, ни новый колодник не сходились и не говорили друг с другом. Один раз Аксенов спал на своей наре — он мало спал и спал слабо, как все старики. — Он услыхал, что кто-то сидит у него в ногах и плачет. Он посмотрел и в темноте узнал нового колодника. — О чем ты плачешь?
Новый колодник: — Или мне тебя убить надо, или ты меня прости. Ты мне жить не даешь. Ты мне по ночам снишься.[159] Батюшка! Горький ты мой сирота. Прости меня, — и он взвыл, как баба. Аксенов заплакал, и у него легко стало на душе. Он сказал: Бог простит тебя, может быть я в 10 раз хуже тебя.
С тех пор Аксенов и новый колодник не расходились, и новый колодник, как раб, служил Аксенову, караулил его и слушал его слова и молитвы, когда он читал. Новый колодник сказал раз: Мне мало, что ты простил меня. Мне больно смотреть на тебя. Сердце мое всё изболело. Когда меня кнутом секли, мне много легче было того, как болит мое сердце. Я объявлю, что ты не виноват, а скажу, что я сделал, мне хуже не будет.
А Аксенов сказал: И мне лучше не будет. Куда я пойду теперь? Жена моя умерла. Сын мой забыл, что я колодник, а я пойду ему напоминать про себя. А бог знает всё. Лучше оставаться попрежнему. <И Аксенов не позволил новому колоднику объявляться. На 27 году пришло Аксенову облегченье, чтобы поселить его в Сибири на поселенье. Когда он собрался уходить, он плакал, прощался с товарищами.>
<Так Аксенов прожил еще 5 лет в остроге, а потом его поселили в Омской губернии, и новый колодник вышел с ним.>
Но новый колодник не послушался, объявился; только когда вышло Аксенову разрешенье вернуться, он уж <давно> умер.
* № 44 (рук. № 6).
[ВОЛЬГА БОГАТЫРЬ]
[I]
Что не часты ярки звезды
Рассажались по поднебесью,
Что не ясен светел месяц
Просветил в высоком небе,
Воссияло над землею,
Народился в Русском царстве
От того ли от рожденья
Всколыбалось сине море,
Звери в чащицы схоронились,
Рыбы вглубь забились моря,
Птицы в небо улетели,
Затряслось Турецко царство.
Как семь лет минуло Вольге,
Задавался он в ученье
К мудрецам семи на выучку.
Начало варианта былины «Вольга Богатырь».
Семь годов учили Вольгу,
И в наук пошло ученье.
Обучался Вольга мудростям:
Оборачиваться птицей,
Всякой мелкой полетучей,
Еще науном птицей страшной,
Оборачиваться рыбой,
Рыбой щукою зубастой,
Оборачиваться зверем,
Всяким мелким поскакучим,
Еще левом лютым зверем.
Как в пятнадцать лет стал Вольга,
Подбирал себе дружину,
Без едина собрал тридцать
Молодцов всё однолетков,
Становился сам тридцатым.
Взговорит Вольга дружине:
Вы, дружина моя храбра,
Расстанавливай по лесу
Вы шелковы веревочки,
В темный лес да по земли,
Вы зверей ловите диких,
Вы лисиц, куниц, соболей;
Вы ловите 3 дни, 3 ночи.
И послушалась дружина:
Вили силочки шелковы,
Расстанавливали по лесу
И ловили 3 дни, 3 ночи.
Не поймали[160] ни шерстиночки.
Повернулся Вольга зверем,
Поскакал он левом зверем
Во темны лесы, в дремучи,
Заворач’вал куниц, лисиц,
Черных соболей пушистых,
Горностаев, зайчиков,
Наловился зверя досыта.
Взговорит Вольга дружине:
Вы, дружина моя храбра,
Вейте силышки шелковы,
Становите силки в лес,
В темном лесе на макушках,
Вы ловите всяку птицу:
Гуся, леб’дя, серу утку,
Еще малу птицу пташку,
Вы ловите три дни, 3 ночи.
Молодцы повили силочки,
Те силочки становили
В темном [лесе] на макушках
И ловили три дни, три ночи,
Не поймали ни пташки.
Вольга птицей-повернулся,
Науном птицей страховитой,
Полетел под поднебесье,
Заворочивал гусей, лебедей
Да заворочивал мелку пташку
Наловился птицы досыта.
Взговорит Вольга Всеславич:
Вы, дружина моя храбра,
Вы берите-ка топорики,
Вы рубите судна плавные,
Вы вяжите сети мелкие,
Выезжайте в сине море,
Вы ловите рыбу всякую:
Семгу рыбу и белугу,
Еще рыбы осетрины,
Вы ловите 3 дни, 3 ночи.
Молодцы суда рубили,
Сети мелкие вязали,
Выезжали в сине море
И ловили 3 дни, 3 ночи,
Не могли поймать и рыбки.
Вольга рыбой оборач’вался,
Рыбой щукою зубастой,
Побежал по синю морю,
Заворач’вал в сети рыбу,
Рыбу семгу и белугу,
Еще рыбу осетрину,
Наловился рыбы досыта.
И кормил Вольга дружину
Едой сладкой, переменной,
Одевал в мех соболиный.
Взговорит Вольга дружине:
Зверей, птиц и всяких рыб
Мы досыта наловились,
Дай пойдем в Турецку землю
Попытать сил богатырских.
На слова те соглашалась
Вся дружина его храбра.
Взговорит Вольга дружине:
Кто из молодцов возмется
Что он царь Салтан советует
Со царице[ю] Давыдьевной.
Того молодца пожалую
За услугу за великую.
Никто Вольге не ответил,
Хоронился стар за среднего,
<Средний> — за меньшего,
Нет ответа и от меньшего.
Взговорит Вольга дружине:
Видно, нет из вас, ребята,
Нет из вас молодчика
Сослужить мне службу верну.
Повернулся Вольга птицей,
Взвился Вольга по подоблачью,
Полетел в Турецко царство,
Садился к Турец-Салтану
На косящето оконцо,
Слушал речи потаенны.
Говорит Салтан турецкий
Со царицей Давыдьевной:
Ты, царица ли Давыдьевна,
Ты не знаешь мои выдумы.
Говорит ему царица:
Ты скажи мне, что придумал,
Ты скажи ли свои выдумы.
Говорит Салтан турецкий:
Я пойду войной в Расею,
Завоюю девять славных
Городов российских лучших.
[II]
ВОЛЬГА-БОГАТЫРЬ
Что не ясен светел месяц просветил в высоком небе,
Что не ярки часты звезды рассажались под небесью,
Воссияло красно солнце над землею Святорусской:
Народился в земле Русской богатырь Вольга могучий.
От рожденья богатырска мать сыра земля стряслася,
Всколыбалось сине море, ушла рыба в глубь морскую,
Звери в чащи схоронились, потряслось царство Турецко.
Семи лет задался Вольга, на семь лет сроку в ученьи.
И в наук пошло ученье — всю премудрость понял Вольга.
Понимал он перву мудрость — оборачиваться птицей,
Еще понял другу мудрость — оборачиваться рыбой,
Еще понял третью мудрость — оборачиваться зверем.
Во пятнадцать лет от роду взматерел — повырос Вольга
И собрал себе дружину молодцов всё однолетков,
Тридцать братьев без едина, становился сам в тридцатых.
Как и стал Вольга с дружиной на крутом яру у Киева.
Взговорит Вольга дружине: «Вы, дружина моя храбра,
Тридцать братьев без едина, сам я Вольга во тридцатых,
От великой нашей славы, от удачи молодецкой
Ушла рыба в глубь морскую, во становья во глубоки,
Схоронились звери в чащи — во глухи ломы забились.
Братцы, слушайте приказа брата больша Атамана.
Повяжите часты сети, вы тоневьица шелковы,
Опускайте в сине море, вы ловите мелку рыбу,
Красну семжинку, белужку, дорогую осетринку.
И дружина его храбра братца слушала большого,
Повязала часты сети, опускала в сине море.
Повернулся Вольга рыбой
