Как вдруг впереди себя в густом ельнике я услыхал — сыпется снег, и пыхтит что-то, и быстро приближается. Я оглянулся и впереди себя в 5 шагах по дорожке между частым ельником увидал медведя. Он, как заяц, во весь дух скакал ко мне, рассыпая вокруг себя снег и утопая в нем по брюхо. По лицу медведя я видел, что он не видит меня и только в испуге хочет убежать скорее. Я прицелился и выстрелил из одного ствола, но я так заторопился, и медведь скакал так скоро, что я не попал: пулю мою перенесло. Из другого ствола я выстрелил ему в голову, когда он был в аршине от меня. Тут я попал, и по лицу его я увидел, что попал. Он вдруг осклабился, прижал уши, и узнал меня, и бросился на меня. Я хватился за другое ружье, думая, что он проскочит мимо, но он не дал мне взяться за ружье, поднялся на задние ноги, столкнул меня с площадки в снег и, опять ступив на четвереньки, перескочил через меня. Я поднялся и хотел вылезать из снега, как вдруг увидал, что он не проскочил мимо, а только оттого перескочил через меня, что он не мог удержаться с разбега, он передом повернулся назад, положил мне обе лапы на плечи, повалил меня назад навзничь на глубокий снег, придавил меня грудью и, раскрыв пасть, стал грызть меня за середину лица. Верхней челюстью он хотел зацепить меня в глаза, а нижней в щеку. Нос мой был у него во рту, и я чувствовал его теплое дыханье и особенный кровяной запах. Руками я не мог шевелить под его тяжестью в мягком глубоком снегу, и кинжал мой был бесполезен. Я только спасал свои глаза, я подгибал голову к груди и спасал от него нос и глаза, а подставлял лоб и череп. Так что ему не удалось укусить меня за глаза и нос, а зубы его попали верхней челюстью в лоб под волосами, а нижней на мослоки под глазами. Он разодрал мне всё мясо на лбу и давил кость так сильно, что, мне казалось, голова треснет. Не знаю, что бы было со мной, если бы у него не была тоже перебита челюсть. Но он долго грыз мне голову и ободрал много мяса, но все-таки не проломил кости. Он грыз меня минуты три, и я только вертел головой и толкал его руками; но он не бросал. Он бросил только тогда, когда Архип подбежал к нему с одной палкой. Когда брат и Иван Никитич и Архип увидали, что медведь сбил меня с ног и грызет, они все бросились ко мне. Но Иван Никитич и брат ошиблись расчетом и, вместо того чтобы бежать по протоптанной дорожке, побежали целиком и оба упали. Пока они выкарабкивались из снега, медведь всё грыз меня. Один Архип, хотя и без ружья, побежал дорожкой и прибежал прежде их. Он бежал и кричал: Батюшки! медведь барина заел! и сам бежал и не знал, что он будет делать, когда прибежит с одной палкой, но медведь испугался, бросил и побежал. Когда я встал, то снег был весь красный от крови и моей и медвежьей, но боли большой я не чувствовал. Я бросился к ружью, но медведь уже убежал. Брат и Иван Никитич, бледные и испуганные, прибежали ко мне. Они думали, что я пропал, и им страшно было смотреть, как у меня над глазом висел лоскут мяса и такой же под глазом. Пока они осматривали меня, и мы говорили про всё, что случилось, вдруг кто-то закричал: Вот он. И мы увидали, что медведь опять бежит к нам. Мы схватились за ружья, но он пробежал мимо, и мы не успели выстрелить. Он так остервенился, что ему хотелось еще погрызть, но, увидевши, что нас много, он испугался и убежал. По следу мы увидали, что у медведя из головы идет кровь. Мы хотели идти догонять его, но у меня разболелась голова, и мы поехали в город к доктору. Доктор зашил мне шелком раны. И еще не совсем зажило, как Архип приехал к нам и сказал, что медведя он нашего следил, и что он всё исходит кровью и не ложится, а ходит и ест снег. Мы поехали опять за ним, но мне не удалось добить этого медведя. Он не выходил из обклада, а всё ходил кругом и ревел страшным голосом. Архип добил его. У него была перебита нижняя челюсть и выбит зуб. Медведь этот очень велик, и шкура на нем прекрасного черного цвета. Я сделал из него чучело, и он лежит у меня в горнице. Раны у меня на лбу зажили, так что только чуть-чуть видно, где они были. —
Вторая редакция
<Вскочил я, умылся, оделся, зарядил свое ружье, и мы вышли с братом. Старик вышел провожать нас и говорит: «Ну, дай бог благополучно; привозите его сюда, а то, если тут зазимует, он на весну много скотины перепортит». А у охотников примета, что не к добру, когда пожелают. Брат и говорит: «Эх, старик, разве на отъезде желают!» Старик не понял; сели мы и поехали. На самом выезде идут две бабы, пустой ушат несут. «Ну, говорит брат, не будет добра!» А я говорю: «Я ничему этому не верю. Посмотри — удача будет, так чует сердце». Погода была славная; мороз всё держал крепкий, тихо было и солнца не видать было; как туман стоял наверху, и иней садился. Лошадки у нашего ямщика застоялись, так что он не удержит их всю дорогу: он скакал. Ехали мы по дороге, по той самой, по которой вчера вернулись, с версту. Я узнавал деревья по инею, как они облипли, только нынче еще больше облипли, так что кое-где стало сучья ломать. Проехали мы три версты, я и говорю: «вот тут должен быть вчерашний след». А ямщик говорит: «вон ямщики подъехали». Мы увидали в стороне дороги, к лесу, в низочке дымок синеет, и народ стоит, мужики и бабы с дубинами. Мы хотели слезать, но ямщик говорит: «сидите, я туда провезу, вишь, протоптали мужики, как стадо прошло». Заворотил он, передняя лошадь своротила, да глубоко было. Все вышли и по следу дошли к народу. Мужики сидят, картошки жарят, смеются с бабами. И Демьян с ними. Послали мы мужика к саням, принес он бочонок водки, поднесли мы мужикам, бабам и Демьяну. Он не стал пить. «Нет, говорит, теперь не до водки. Только бы бог дал обвести народ потихоньку, не вскочил бы, а то не уйдет. Я вас двоих поставлю на самой на тропе, обклад маленький, как пугну, так прямо на вас выйдет. Ну, с богом». Демьян веселый такой и говорит мужикам: «Ну, ребята, иди, только дороже всего — не кашляни, не хрусни, тише. Если зашумит кто — убью, а бабу сейчас прямо под медведя посажу». Пошли мужики по лыжне по Демьяновой. Вперед пошел старик, за ним другие, потом бабы. Идти передним глубоко, выше колен, топчут, где падают, а задним уж полегче. Вытянулись мужики, бабы ниткой, 30-ть человек, только по пояс их видно. Идут, палками попираются и стали скрываться в лесу. Демьян стал на лыжи и говорит нам с братом: «Ну, я пойду вперед, круг сделаю; а вы идите за мужиком, я вас встречу и место укажу».>
* № 53 (рук. № 18).
№ 1.
Служил на Кавказе офицером один барин. Звали его Жилин. Он был не из богатых, именьице у него было маленькое, и в именьице жила его мать и две сестры. С именья и им недоставало прокормиться. И Жилин посылал им из своего жалованья.
Он служил восьмой год и командовал ротой. Начальство, товарищи и солдаты любили его. Когда начальству нужно в трудную должность послать офицера с ротой — кого послать? Жилина. Знают, что он ни проспит, ни загуляется и ничего не побоится. Когда товарищам офицерам нужда заменить на службу или денег занять — к кому пойти? к Жилину. Когда у солдат беда или нужда — к кому идти милости просить? к Жилину.
Жилин не любил ни пить, ни гулять, ни в карты играть. Были у него две охоты: первая охота — лошади. Всегда у него бывали лошади верховые, самые лучшие скакуны.
Другая охота — рукоделье. Завел он себе снасть: станок токарный, стамески, ножички, пилки, и из дерева и из кости точил и резал.
Из себя Жилин был черноватенький, сухощавый, маленький.
Пришло ему раз письмо из дома.
№ 2.
Наутро пришли в сарай вчерашний татарин с красной бородой и с ним другой черномазый, высокий, статный; в плечах широкий, а в поясу тонкий, из себя красивый. Бешмет на нем шелковый с галунчиками, подпоясан ремнем, а на ремне кинжал серебряный. Шапка баранья, высокая, хорошая; на ногах башмачки красные, сафьянные, серебром оторочены, а на башмачках другие, деревянные башмаки. Голова бритая из-под шапки синеется, а бородка маленькая, черная; усы подстрижены, глаза черные так и светятся и лицо веселое.
Татарин с красной бородой показал на Жилина, стал говорить что-то. Черный мотнул головой: «ладно, мол», и подошел к Жилину, потрепал его по плечу, что-то спрашивает. Ничего нельзя понять. Только понял Жилин, что он не ругает, а что-то спрашивал, а что — не знает. А у Жилина в горле пересохло, он со вчерашнего дня не пил. Он и говорит:
— Дай напиться.
Черный только языком пощелкивает.
— Пить дай. Не понимаете?
Жилин губами и руками показал.
Черный понял, засмеялся, выглянул в дверь, кликнул кого-то: «Дина!»
Прибежала девочка, тоненькая, худенькая, лет 13-ти, а лицом на отца похожа. Тоже глаза черные, светлые и лицом красивая. Одета в рубаху длинную, красную, с широкими рукавами и без пояса. На полах, на груди и на рукавах оторочено синим. На ногах штаны и сапоги с высокими каблуками, на шее монисто всё из русских полтинников. Простоволосая, коса черная и в косе лента, а на ленте привешаны бляхи и рубль серебряный.
Велел ей что-то отец. Убежала и опять пришла, принесла кувшин жестяной на голове. Подала воду, сама села на корточки, вся изогнулась так, что плечи ниже колен ушли. Сидит, глаза раскрыла, глядит на Жилина, как на зверя какого.
Подал ей Жилин назад кувшин. Как она прыгнет прочь, как коза дикая. Даже отец засмеялся. Послал ее еще куда-то. Она взяла кувшин, побежала, принесла хлеба пресного на дощечке круглой и опять села, изогнулась, глаз не спускает,
