они сходились>. Съ утра въ понедѣльникъ старцы расходились въ разныя стороны и работали тамъ, гдѣ были измученные и утружденные работой, — гдѣ рабу былъ заданъ урокъ не по силамъ — вскопать виноградникъ или накопать камня, или нарубить лѣса — старцы приходили и день и ночь работали съ утружденными. Гдѣ вдова не могла убрать своего поля, одинъ изъ старцевъ приходилъ и убиралъ ей. Гдѣ старикъ не могъ донести дрова, одинъ изъ старцевъ приносилъ ихъ за него. Такъ проводили они всѣ дни до субботы. Въ субботу вечеромъ старцы сходились къ своему жилищу, и всякій разъ ангелъ Господень встрѣчалъ ихъ у входа и благословлялъ ихъ. Они ложились, отдыхали и въ воскресный день вставали, молились и читали слово Божіе, а на утро опять расходились на работу. Такъ жили старцы много лѣтъ, и всякую недѣлю ангелъ господень сходилъ къ нимъ.

Въ одинъ день старцы вышли на работу и остановились у выхода изъ горы, облобызались и поклонившись пошли каждый въ свою сторону. Старшаго брата звали Петромъ, меньшаго Иваномъ. Старшій братъ былъ силенъ и мужественъ и пылокъ душею, меньшій былъ тихъ и кротокъ. Старшій братъ по плоти жалѣлъ своего меньшаго брата и просилъ его не утруждать себя. Меньшой же Иванъ думалъ только о Богѣ. Только разошлись братья, какъ камнемъ кинуть, какъ подумалъ Петръ о братѣ Иванѣ, о томъ, какъ онъ худъ сталъ и блѣденъ, и жалко ему его стало и захотѣлось взглянуть на него. Остановился Петръ и сталъ смотрѣть на брата, какъ онъ тихо и слабо идетъ прочь отъ него. И вдругъ видитъ Петръ, что Иванъ тоже остановился, но не оглядывается назадъ, а пристально смотритъ на что то подлѣ дороги. И видитъ Петръ, что Иванъ стоитъ какъ окаменѣлый, глядитъ пристально на что то, потомъ перекрестился и прыгнулъ далеко прочь отъ того, на что смотрѣлъ, и побѣжалъ прочь по дорогѣ и скрылся изъ вида. — И задумался Петръ: что такъ испугало брата. Пойду посмотрю. Свернулъ Петръ къ тому мѣсту, гдѣ прыгнулъ его братъ. И подошелъ Петръ къ тому мѣсту и видитъ — блеститъ на солнце насыпана куча золота беремени на два. И подивился Петръ и на золото и на прыжокъ и на бѣгство брата своего. —

Чего онъ испугался, подумалъ Петръ. Развѣ золото дурно. Дурно, когда ему мы служимъ. А если золото служить будетъ дѣлу Божію, то золото добро будетъ. Сколько можно ранъ залѣчить и слезъ утолить и сиротъ выкормить (?).

Поглядѣлъ Петръ, хотѣлъ кликнуть брата, но его и не видать ужъ. И снялъ съ себя рясу, нагребъ въ нее сколько по силамъ золота, свернулъ и вскинулъ на плечи и понесъ въ городъ. Пришелъ Петръ въ городъ, остановился у знакомаго старца, сложилъ золото, сходилъ за остальнымъ, принесъ и тогда купилъ землю, купилъ камню, лѣсу, нанялъ рабочихъ и сталъ строить обитель для старцевъ, еще страннопріимный домъ, еще пріютъ для сиротъ, еще больницу для больныхъ.

И прожилъ Петръ въ городѣ 3 мѣсяца, построилъ всѣ свои заведенья, пріискалъ богобоязненныхъ людей, одного старца поставилъ игуменомъ въ обитель, другого поставилъ въ страннопріимный домъ, третьяго въ больницу, а еще вдову честную и милосердную поставилъ надъ сиротскимъ пріютомъ. И еще остались у него деньги и отдалъ ихъ Петръ для раздачи нищимъ. И стали наполняться народомъ его заведенія и стали его хвалить и благословлять и радовалось сердце Петра на то, что онъ столько добра сдѣлалъ, и не хотѣлось ему уходить. Но жалко было брата. И вотъ далъ всѣмъ наказъ, какъ жить безъ него, и пошелъ назадъ въ пустыню. Подходитъ Петръ къ своей горѣ и думаетъ: неправильно сдѣлалъ братъ, что испугался золота. Вотъ я взялъ его и снесъ въ городъ и роздалъ на добрыя дѣла и себѣ ничего не оставилъ, развѣ не лучше я сдѣлалъ, чѣмъ братъ. Онъ только испугался, прыгнулъ и убѣжалъ отъ золота.

И только подумалъ это Петръ, какъ вдругъ видитъ — стоитъ на пути его тотъ Ангелъ, который благословлялъ ихъ, и стоить передъ нимъ грозно и рукой указываетъ ему путь прочь отъ пустыни. И обомлѣлъ Петръ и только сказалъ: За что, Господи? Развѣ не тебѣ служилъ я и въ городѣ?

И Ангелъ открылъ уста и сказалъ: Одинъ прыжокъ брата твоего дороже всего, что ты сдѣлалъ. Иди отсюда. Ты не достоинъ быть съ нимъ. И сталъ Петръ говорить, что онъ для Бога дѣлалъ всё, но Ангелъ не слушалъ и не пускалъ его.

И только [?] когда заплакалъ Петръ и обличила его совѣсть, что не для Бога, а для славы человѣческой дѣлалъ онъ дѣла свои, только тогда Ангелъ сошелъ съ дороги и пропустилъ его.

И съ тѣхъ поръ Петръ ужъ не поддавался никакимъ соблазнамъ дьявола и зналъ, что только трудами рукъ своихъ, а не золотомъ можно служить людямъ.

* [ПЕРВЫЙ ЧЕРНОВИК РАССКАЗА «ГДЕ ЛЮБОВЬ, ТАМ И БОГ»]

Дядя Мартынъ.

96Жилъ сапожникъ Мартынъ Авдѣичъ въ подвальномъ этажѣ стараго, каменнаго дома, въ одномъ изъ глухихъ переулковъ большого города.97

Горенка дяди Мартына выходила на улицу, такъ что онъ могъ98 наблюдать за прохожими, главное, изучать ихъ обувь, что особенно занимало старика; да только та бѣда, что прохожихъ было очень мало.

На бѣдность дядя Мартынъ не жаловался, концы съ концами сводилъ. Кварталъ былъ хоть и бѣденъ, а все таки каждая пара99 сапогъ, въ околодкѣ, перебывала хоть по три раза въ рукахъ Авдѣича, для починки, и всякій разъ хоть нѣсколько копѣекъ съ собой приносила.

Было время, когда Авдѣичъ былъ100 сапожникъ ученый, работалъ всякую щегольскую обувь, но старость пришла,101 глаза ослабѣли, и теперь ужъ онъ доволенъ и тѣмъ, что можетъ102 на чужую работу ставить латки и заплаты.103 Закащиковъ было сколько угодно и всѣ его работу хвалили. Изъ ближайшего народнаго училища ему то и дѣло носили истоптанные, дѣтскіе сапоги; кухарки, рыночныя торговки, ни за что къ другому башмачнику не пойдутъ. «Ужъ нечего говорить, мастеръ своего дѣла, говорили104 онѣ, его подошвы не скоро изобьешь, и по шву ни зачто не распорется, какъ у другихъ безсовѣстныхъ».105

А Авдѣичъ, кажется, наизусть зналъ каждый сапогъ и башмакъ, во всемъ106 околодкѣ и прилагалъ все свое стараніе къ тому, чтобы сапогъ или башмакъ прожилъ какъ можно дольше.

Дядя Мартынъ всегда107 любилъ ходить въ церковь и особенно внимательно и благоговѣйно вслушивался въ чтеніе Евангелія. Но, съ нѣкотораго времени, душу его какъ-то особенно потянуло ко всему небесному, и вотъ какъ это случилось.108

Лѣтъ 20 тому назадъ схоронилъ Мартынъ жену.109 Осталась послѣ нея трехлѣтняя дѣвочка и Мартынъ сталъ ей замѣсто матери. Но не пожила и дѣвочка. Подросла, стала все понимать, обо всемъ съ нимъ толковать, а тамъ и ее Богъ110 прибралъ. И грустно стало Мартыну. Жить больше не111 зачѣмъ, говорилъ Мартынъ. И просилъ Бога о смерти. Тутъ навѣстилъ его разъ сосѣдній112 священникъ старичекъ отецъ Иванъ и когда Авдѣичъ при немъ опять сталъ113 говорить: «Жить больше не зачѣмъ, хоть бы и меня Богъ прибралъ», отецъ Иванъ сказалъ: не грѣши Мартынъ, что Господь на небо взялъ, то цѣлѣе будетъ чѣмъ на землѣ. Тамъ114 и жена твоя и дѣвочка да и тамъ Самъ Господь, для Него тебѣ теперь жить надо».

Авдѣичъ115 ничего не сказалъ, покачалъ головою, а отъ души все таки116 какъ-будто отлегло. «Надо-бы божественную книгу достать», сказалъ онъ, «авось и вразумитъ она меня».

«Зайди ко мнѣ, я тебѣ дамъ Евангеліе крупной печати», сказалъ отецъ Иванъ, «читай его съ молитвой, оно тебя утѣшитъ, какъ и меня утѣшило».

Взялъ дядя Мартынъ117 Евангеліе крупной печати, — принялся читать въ свободное отъ работы время, и стало ему это чтеніе то же самое, что хлѣбъ насущный. Голодало одинокое сердце, но голодъ утолился небесною пищею, повеселѣлъ дядя Мартынъ, поднялъ118 голову и вмѣсто жалобъ часто сталъ повторять: «Слава тебѣ Господи!» Многое старое, что прежде водилось за нимъ, отошло прочь. Было время, когда онъ весь праздничный вечерокъ просиживалъ въ сосѣднемъ трактирѣ и хоть не напивался, какъ другіе, а все таки не въ полномъ разсудкѣ выходилъ. оттуда. Было время, когда онъ иной разъ въ досадѣ, бранныя слова говорилъ, ворчалъ на то или другое, но это все отошло отъ. него.119 Слышитъ онъ бывало въ лѣтнее время120 какъ въ трактирѣ кричатъ хриплые голоса,121 а въ коморкѣ Авдѣича свѣтится лампочка надъ большой книгой на столѣ, и самъ онъ, склонивъ сѣдую голову, медленно, внимательно разбираетъ святыя слова и весь погруженъ въ нихъ, а на устахъ улыбка.122

Случилось разъ зачитался дядя Мартынъ. На дворѣ123 была мятель,124 но у125 Мартына было тепло. Жарко истопленная печь еще не остыла. Поздній уже вечеръ, а онъ еще не можетъ оторваться отъ своей книги — читаетъ начало Евангелія отъ Луки, гдѣ говорится про Рождество Христово, и дошелъ до этихъ словъ: «спеленала Его и положила Его въ ясли, потому что не было имъ мѣста въ гостинницѣ». Авдѣичъ тутъ остановился и задумался. «Не было мѣста!.. Не было мѣста! Для Христа то!» Онъ посмотрѣлъ кругомъ.126 «Ужъ еслибъ я въ то время жилъ, — нашлось бы Ему у меня мѣстечко,127 весь бы уголъ Ему уступилъ, кабы Онъ только пришелъ ко мнѣ! Какъ-бы я встрѣтилъ его, какъ-бы поклонился Ему! Все бы готовъ Ему отдать съ радости, что Онъ меня, сироту, посѣтилъ. Да дать-то нечего, вотъ въ чемъ дѣло. Въ Евангеліи сказано: волхвы принесли и золото, и ладонъ, и смирну, а мнѣ гдѣ же это взять? Пастухи, положимъ, ничего не принесли, должно быть не успѣли съ собою захватить, а у меня вѣдь какъ есть и за душою ничего нѣтъ, чѣмъ бы дорогого Гостя привѣтствовать. Ничего нѣтъ, развѣ только башмачки Настины… Авдѣичъ128 потянулся къ полкѣ на стѣнѣ, гдѣ, обернутые въ129 бумагу, лежали два крошечные, дѣтскіе башмачка, искусно сработанные из мягкаго130 опойка. «Развѣ только вотъ это», договорилъ онъ, «давнишняя моя работа, за-то хороша, — нечего сказать; берегъ ихъ на память, долгое время, а ужъ Ему бы отдалъ, сейчасъ бы отдалъ — не пожалѣлъ бы». Тутъ старикъ засмѣялся: «ну что это я, съ ума сошелъ, кажется. Этакое небывалое дѣло пригрезилось мнѣ: что придетъ ко мнѣ Спаситель и башмачки мои отъ меня приметъ. Очень нужна Ему моя коморка и моя работа! Онъ Царь славы»…

И131 раздумывая такимъ образомъ привалился старикъ на локоть и задремалъ.

«Мартынъ!» послышался вдругъ около него132 тихій голосъ.

— «Кто тутъ?» закричалъ съ просонокъ133 Мартынъ: взглянулъ на дверь — никого!

— «Мартынъ, ты желалъ видѣть Господа» продолжалъ голосъ, «Онъ исполнитъ твое желаніе: завтра; цѣлый день, смотри на улицу, и постарайся узнать Его, потому что Онъ самъ