была бабушка, — помогала людям рожаться, и он то же делает, только помогает не людям, а мыслям людским рожаться.
Отец Сократа учил его своему мастерству, посылал и в училище учиться грамоте и другим наукам. В Афинах все были грамотные, и было много разных училищ. Были самые бедные училища, где дети учились на дворе и буквы выводили палочками на песке. Были училища побогаче, где учились грамоте, черчению, счету и читали стихи. Были училища и самые высокие, где ученики обучались всему тому, что знали в то время греки.
Сократ был смолоду понятлив и охоч до ученья, и отец отдал его в высшее училище. И выучился Сократ в училище всем наукам и прочел сочинения всех лучших греческих писателей.
Кончил Сократ науку и вернулся к отцу и опять стал работать своим ремеслом, камни тесать. Работал Сократ хорошо, но за работой часто задумывался. Задумывался Сократ о том, что прошел он все науки и узнал всё то, чему учили людей, и ничего-то он не узнал того, что ему и другим людям знать нужно было.
«Надо, — думал Сократ, — дойти и понять, как жить человеку. А то учимся мы все много, и нет нам от нашего ученья прока. Хоть мы бы все звезды узнали и все камни в море учли и всех тому же научили, что я знаю, житье наше не стало бы от этого лучше. Все мы, люди, хлопочем, ищем каждый себе добра, а разберешь дело — мы вместо добра себе зло готовим. И не знает никто из нас, в чем настоящее добро для человека. Вот я учился, учился, а спроси меня, как человеку жить надо, — я и не знаю. А это одно нужно знать человеку. Только и пользы от моего ученья, что я узнал, что ученье всё наше пустое. Прежде, до ученья моего, я думал, что я что-нибудь знаю, а теперь верно знаю, что ничего не знаю. Только и проку от моего ученья, что я знаю теперь то, что я ничего не знаю. Учили меня про богов, что они создали людей и награждают их, если люди живут по их наказу, и казнят их, если люди не то делают, что велят боги. Но чего же хотят от нас боги и как они велят нам жить?»
И стал припоминать Сократ всё, чему учили его про богов. Богов почиталось у греков много. Один бог неба считался главным; другой считался богом морей; третий — богом ветров; четвертый — богом солнца; пятый — богом войны; шестой — богом веселья; седьмой — богом смерти.
Были и богини; была богиня мудрости, богиня вражды, богиня земледелия, богиня рукоделия и еще много других богинь. Писано было про богов, что живут они на небе, как люди на земле, и женятся, и блудят, и ссорятся, и плутуют, и воюют. Про главного бога Зевса учили, что он был силен и страшен: кто ему угождал, тому он давал во всем удачу, а на кого гневался, на того пускал молнию и убивал. И так представлен был Зевс в храме из камня, как большой, здоровый старик, с молнией в руке.
Начал же царствовать на небе Зевс с того, что сбросил с неба родного отца своего — Ад. Вспомнил это Сократ, вспомнил и о том, что учили про Зевса, как он с своей женой ссорился и обманывал ее, как напивался до-пьяна небесным напитком и как его тогда обманывали другие боги и даже люди. И понял Сократ, что если и есть такой Зевс, то Зевс этот не знает, как жить надо, так и от него заняться нечем.
После Зевса в почете была еще богиня Афина, — в честь ее и был назван город. Была такая кукла большая высечена из камня и поставлена на главной площади. На голове у нее был большой шлем и в руке было золотое копье. Учили про эту богиню, что она научила народ мудрости. И стал припоминать Сократ всё что учили про нее. И тоже, когда он разобрал дело, то увидел, что и от этой богини выучиться нечему. По рассказам была эта Афина хитрая и жестокая, помогала своим любимцам, а другим вредила без вины. И учили еще, что Афина эта узнала раз, что одна девушка гречанка прядет и ткет не хуже ее самой, то так раздосадовалась на девушку-мастерицу, что обернула ее в паука и велела ей век прясть.
Про других богов учили про такие же плохие дела.
Назывались боги богами, а дела их были человеческие, да еще часто плохие.
И подумал Сократ: «Нет! эти боги не настоящие, и через них не узнаешь, как человеку жить. Эти боги такие же слабые, как и мы, люди, они сами поступают не по правде, от них не научишься отличать добро от зла. А настоящий Бог должен быть праведен и научить человека, как ему жить».
И стал искать Сократ такого Бога. Не год и не два мучился Сократ, и не давали ему его мысли покоя ни днем, ни ночью. Но пришло время, и открылось Сократу то, чего он искал. Узнал он того Бога, которого искал и которого не знали греки, и нашел он Его ни где-нибудь, а в своей совести.
Пока искал Сократ этого Бога праведного, случалось с ним не раз и не два, и ночью и днем, когда задумается Сократ и хочет такое или другое дело сделать, вдруг слышит голос у себя в душе. Если хорошее, голос говорит: «делай, Сократ»; если дурное, голос говорит: «не делай, Сократ». И привык Сократ прислушиваться к этому голосу. И голос всё чаще и чаще говорил Сократу. И всё, что он говорил Сократу, была правда.
И подумал Сократ: «Если хорошее голос говорит, кто это говорит мне? Не я сам, а кто-то другой, — кто ж это? Голос этот всегда говорит правду. Научает он меня жить праведно, и потому знаю, что это голос Божий».
И голос этот стал Сократ называть Богом. И голос этот открыл Сократу то, что он хотел знать, — то, как надо жить людям.
И когда Сократ узнал этого Бога, то увидал он, что узнать этого Бога может каждый человек и, так же как и он, узнать от этого Бога, как жить надо.
И сказал себе Сократ: «Дело это великое; если я узнал правду и добро, то надо мне этому и других учить, чтобы и им было хорошо».
Когда Сократ дошел до этого, отец его уже помер, и был он сам женат, и были у него дети. Когда он сказал своей жене то, что открылся ему голос Бога, то она не поверила ему. Когда же он сказал ей, что он это будет всем говорить и всех будет учить этому, то она стала его отговаривать. «Не делай, — говорит, — этого. Бросишь ты мастерство, станешь учить народ — только беды наживешь, да и мне с детьми жить плохо будет. Брось ты эти затеи, и без тебя учителей довольно».
Но не послушался жены Сократ. Видел он, что народ вокруг него бедствует и мучится всё оттого, что не знает, как жить, и что если он знает это, ему нельзя это про себя таить. Так и голос Божий говорил ему.
В самые старинные времена до Сократа греки жили хорошо. Земля у них была теплая и плодородная. Они всё сами работали: пахали, сеяли, сады разводили, водили пчел и скотину. И богатых, и бедных, и господ, и рабов у них не было, а все жили равно. Потом стали греки воевать, стали обижать соседей. На войне захватывали добычу, и золото, и серебро, и вещи всякие, и скот, и людей забирали в плен и держали в рабстве. Стали от войны греки богатеть, и стала их жизнь портиться. Кто посмелее, тот военным делом занимался. Кто поумней, тот в управление, в начальство попадал. Кто поизворотливей, тот стал заниматься торговлей. А от черной работы греки совсем отстали, и никто из них ничего не работал.
Во времена Сократа в Афинской земле рабов было больше, чем господ: господ сто тысяч, а рабов триста пятьдесят тысяч. Всякую работу делали рабы, так что греки-господа за стыд считали заниматься каким-нибудь ручным делом. Вся забота господ была в том, как бы торговлей, или войной, или в начальстве побольше нажить денег и накупить себе сильных и искусных рабов и рабынь и жить в свое удовольствие.
И жили так греки и избаловались совсем, и никто из них не думал о том, чтобы жить по правде, помочь брату, пожалеть раба и послужить другому, а все думали только о том, как бы нагнуть другого да на нем ехать.
И видел Сократ, что заблудился народ и что сами себя губят, и выходил Сократ на площадь и при всяком случае говорил им то, что ему говорил голос, — что жизнь их дурная и что не так жить надо.
Встретил раз Сократ на площади молодого господина, богача, — звали его Аристон. Аристон был человек не глупый и не злой, но жил, как все богатые греки — не принимался ни за какое дело, а жил только в свое удовольствие.
Встретил его раз Сократ и стал с ним говорить. Подошел народ и стал слушать. Сократ и говорит:
— Здравствуй, Аристон! Что давно не видать тебя? Верно, ты работой какой занят, тебе и некогда шляться, как нам?
— Нет, — говорит, — я никакой работой не занят. Да и на что мне работать? И нечего и незачем. Мне и так хорошо. Я ведь не бедняк какой-нибудь, а человек достаточный, слава богам! Какая же мне неволя работать или хлопотать? Вот нешто в начальство, если бы выбрали, пожалуй, из чести и пошел бы. Да и то навряд. Возьмешь должность какую-нибудь — всё забота. Хочешь, не хочешь — иди, слушай, говори или пиши. Всё это докука лишняя. Из чего мне себя неволить? Деньги у меня есть, рабы есть, что ни вздумаю, то будет у меня. Живу весело, чего же мне еще?
— Это точно, что неволи тебе нет, — сказал Сократ, — да только хорошо ли будет, если ты весь век так проживешь?
— А отчего же нехорошо? Чего же еще лучше, как весь век в удовольствиях прожить?
— То-то, хорошо ли будет? — сказал Сократ. — Не всё то всегда хорошо, что нам хорошим кажется. Слыхал ли ты о Геркулесе?
—
