наделал? Добро такое упустил! Ах, ты, старый хрен! (Толкает его и подставляет стакан.) Всё упустил.
Дед.
Зло это, не добро. Хлеб тебе Бог зародил себя и людей кормить, а ты его на дьявольское питье перегнал. Не будет от этого добра. Брось ты эти дела. А то пропадешь и людей погубишь! Это, думаешь, питье? Это – огонь, сожжет он тебя.
(Берет лучину из-под котла, зажигает. Разлитое вино горит. Все стоят в ужасе.)
–
ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ.
СЦЕНА 1-я.
Изба мужика. Один работник с рогами и копытами.
Хлеба много, девать некуда, а вкус-то уж он в нем разобрал. Теперь опять накурили и в бочку слили и от людей спрятали. Даром поить людей не будем. А кого нам нужно, того попоим. Нынче вот я научил его стариков-мироедов позвать, попоить их, чтобы они его от деда отделили, ничего бы деду не дали. Нынче и срок мой вышел, три года прошло, и дело мое готово. Пускай сам старшой приходит смотреть. Не стыдно и ему показать.
СЦЕНА 2-я.
Ну, нынче срок! Заслужил ли краюшку? Я тебе обещал притти сам посмотреть. Обротал мужика?
Обротал совсем. Сам посуди. Сейчас вот сюда соберутся. Садись в печку, смотри, что они делать будут. Останешься доволен.
Старшой (лезет в печку).
Посмотрим.
СЦЕНА 3-я.
Входит хозяин и четыре старика; сзади баба. Садятся за стол. Баба накрывает и ставит студень и пироги. Старики здороваются с работником.
1-й старик.
Что ж, много еще питья наделал?
Да накурили сколько нужно. Что ж добру даром пропадать?
2-й старик.
И хороша удалась?
Еще лучше той.
2-й старик.
И где ты научился?
По свету ходишь – всему научишься.
3-й старик.
Так, так – дошлый.
Кушайте! (Баба подносит.)
Баба (приносит графин, наливает).
Просим милости!
1-й старик (пьет).
Будьте здоровы. Ах, хорошо! по суставам пошло! ну, питье!
(То же делают три старика друг за другом. Старшой вылезает из устья печи, работник становится с ним рядом.)
Работник (старшому).
Смотри теперь, что будет. Я бабе ногу подставлю, она прольет стакан. То он краюшки не пожалел, – посмотри теперь, что за стаканчик вина будет.
Ну, баба, наливай еще, подноси чередом: куму, а потом дяде Михайле.
Баба (наливает и идет вокруг стола, работник подставляет ей ногу, она спотыкается и проливает стакан).
Ай, батюшки, пролила! И тебя же тут нелегкая принесла!
Мужик (на бабу).
Экая косолапая чертовка! Сама как безрукая, а на людей говоришь. Ишь, добро какое на пол льешь!
Баба.
Да ведь ненароком.
То-то ненароком. Вот дай встану, я те научу, как вино наземь лить. (На работника.) Да и ты, проклятый, около стола чего вертишься? Иди ты к чорту!
(Баба вновь наливает и подносит вино.)
Работник (подходит к печи и говорит старшому).
Видишь: то последнюю краюшку не пожалел, а теперь за стаканчик чуть жену не прибил и меня к тебе, к чорту, послал.
Хорошо, очень хорошо. Хвалю!
Погоди еще. Дай они всю бутыль выпьют – посмотри, то ли еще будет. И теперь гладкие слова, масляные, говорят, а вот сейчас так начнут друг к дружке подольщаться, что все, как лисицы, хитрые сделаются.
Так как же, старички, как же вы мое дело рассудите? Жил у меня дед, кормил я его, кормил, а он теперь сошел к дяде и хочет свою часть дома взять – дяде отдать. Рассудите, как лучше. Вы люди умные. Без вас мы как без головы. Уж против вас во всей деревне нет людей. Вот хоть бы Иван Федотыч, ведь и люди говорят, что первый человек. А я тебе, Иван Федотыч, правду говорю: больше отца-матери люблю. А Михайла Степаныч – старинный друг.
1-й старик (к хозяину).
С хорошим человеком и говорить хорошо, – ума наберешься. Так-то с тобой. Ведь против тебя не найдешь человека.
2-й старик.
Потому умный и ласковый; за то и люблю.
3-й старик.
Уж как я тебя жалею, что и слов нет. Я нынче бабе говорю.
4-й старик.
Работник (толкает старшого).
Видишь! Всё врут. Как врозь, так друг дружку ругают. А теперь видишь, как подмасливают, как лисицы хвостами виляют. А всё от питья.
Хорошо питье! Очень хорошо. Коли они так врать будут, все наши будут. Хорошо, хвалю.
Погоди, дай другую бутыль выпьют, то ли еще будет.
Баба (подносит).
Кушайте на здоровье.
1-й старик.
Не много ли будет? Будьте здоровы! (Пьет.) С хорошим человеком и выпить лестно.
2-й старик.
Нельзя не выпить. Будьте здоровы, хозяин с хозяюшкой!
3-й старик.
Дружки! здравствуйте!
4-й старик.
Вот так брага! Гуляй! Всё сделаем. Потому во всём моя воля.
1-й старик.
Твоя-то – не твоя, а как постарше тебя скажут.
4-й старик.
Старше да глупее. Поди ты корове под хвост.
2-й старик.
3-й старик.
Он верно говорит. Потому хозяин нас угощает не спроста. Ему дело нужно. Дело можно рассудить. Только ты угости. Почет сделай. Потому я тебе нужен, а не ты мне. Ты кто? Ты свинье брат.
Сам съешь. Что горло-то дерешь? Не видали, что ли? Жрать-то вы все здоровы.
1-й старик.
Ты что гордыбачишь? Вот я те нос-то поправлю на сторону.
Кто кого?
2-й старик.
Эка невидаль! Ну те к чорту! Не хочу с тобой говорить, уйду.
Мужик (держит).
Да ты что компанию расстраиваешь?
2-й старик.
Пусти! Свисну!
Не пущу! Какую ты имеешь праву?
2-й старик.
А вот какую! (Бьет.)
Мужик (старикам).
Заступитесь!
(Свалка. Мужик и старики все вместе вдруг говорят.)
1-й старик.
Потому, значит, гу…..ляем!
2-й старик.
Всё я могу!
3-й старик.
Давай еще!
Мужик (кричит бабе).
Давай еще бутыль!
(Все садятся опять за стол и пьют.)
Работник (старшому).
Теперь видел? Заговорила в них волчья кровь. Как волки, все злы сделались.
Хорошо питье! Хвалю.
Погоди. Дай еще 3-ю бутыль выпьют, то ли еще будет.
–
ДЕЙСТВИЕ ШЕСТОЕ.
Сцена представляет улицу. Справа старики сидят на бревнах, между ними дед. В середине водят хороводы бабы, девки и парни. Играют плясовую и пляшут. Из избы слышутся шум, пьяные крики; выходит старик и кричит пьяным голосом; за ним хозяин, уводит его назад.
СЦЕНА 1-я.
Дед.
Ах, грехи, грехи! Чего еще нужно? Будни работай, пришел праздник – помойся, сбрую оправь, отдохни, с семейными посиди, поди на улицу к старикам, общественное дело посуди. А молод – что ж, и поиграй! Вон хорошо играют, смотреть весело. Честно, хорошо. (Крик в избе.) А то это что? Только людей смущают да чертей радуют. А всё от жиру!
СЦЕНА 2-я.
Из избы вываливаются пьяные, идут к хороводам, кричат, хватают девок.
Девки.
Парни.
Уйти надо на проулок. А то какая же тут игра!
(Уходят все, кроме пьяных и деда.)
Мужик (идет к деду, показывает шиш).
Что, взял? Всё мне старики обещали присудить. Тебе вот что! На, выкуси. Всё мне отдали, тебе ничего. Вот они скажут.
(1-й, 2-й, 3-й, 4-й старики в один голос.)
1-й старик.
Потому я всю правду могу рассудить.
2-й старик.
Я всякого переспорю, потому я сам с усам!
3-й старик.
4-й старик.
Ходи изба, ходи печь, хозяюшке негде лечь! Гуляем!
(Ухватываются старики по-двое и, шатаясь, идут и уходят – одна пара, потом другая. Хозяин идет к дому, не доходит, спотыкается, падает и бормочет что-то непонятное, подобно хрюканью. Дед с мужиками поднимается и уходит.)
СЦЕНА 3-я.
Выходит старшой с работником.
Видел? Теперь заговорила свиная кровь. Из волков свиньями поделались. (Показывает на хозяина.) Лежит, как боров в грязи, хрюкает.
Заслужил! Сначала как лисицы, потом как волки, а теперь как свиньи сделались. Ну, уж питье! Скажи ж, как ты такое питье сделал? Должно, ты туда лисьей, волчьей и свиной крови пустил.
Нет, я только хлеба лишнего зародил. Как было у него хлеба с нужду, так ему и краюшки не жаль было; а как стало девать некуда, и поднялась в нем лисья, волчья и свиная кровь. Звериная кровь всегда в нем была, только ходу ей не было.
Ну, молодец! Заслужил краюшку. Теперь только бы вино пили, а они у нас в руках всегда будут!
СМЕРТЬ ИВАНА ИЛЬИЧА.
I.
В большом здании судебных учреждений во время перерыва заседания по делу Мельвинских члены и прокурор сошлись в кабинете Ивана Егоровича Шебек, и зашел разговор о знаменитом красовском деле. Федор Васильевич разгорячился, доказывая неподсудность, Иван Егорович стоял на своем, Петр же Иванович, не вступив сначала в спор, не принимал в нем участия и просматривал только что поданные Ведомости.
– Господа! – сказал он, – Иван Ильич-то умер.
– Неужели?
– Вот, читайте, – сказал он Федору Васильевичу, подавая ему свежий, пахучий еще номер.
В черном ободке было напечатано: «Прасковья Федоровна Головина с душевным прискорбием извещает родных и знакомых о кончине возлюбленного супруга своего, члена Судебной палаты, Ивана Ильича Головина, последовавшей 4-го февраля сего 1882 года. Вынос тела в пятницу, в 1 час пополудни».
Иван Ильич был сотоварищ собравшихся господ, и все любили его. Он болел уже несколько недель; говорили, что болезнь его неизлечима. Место оставалось за ним, но было соображение о том, что в случае его смерти Алексеев может быть назначен на его место, на место же Алексеева – или Винников, или Штабель. Так что, услыхав о смерти Ивана Ильича, первая мысль каждого из господ, собравшихся в кабинете, была о том, какое значение может иметь эта смерть на перемещения или повышения самих членов или их знакомых.
«Теперь наверно получу место Штабеля или Винникова, – подумал Федор Васильевич. – Мне это и давно обещано, а это повышение составляет для меня 800 руб. прибавки, кроме канцелярии».
«Надо будет попросить теперь о переводе шурина из Калуги, – подумал Петр Иванович. – Жена будет очень рада. Теперь уж нельзя будет говорить, что я никогда ничего не сделал для ее родных».
– Я так и думал, что ему не подняться, – вслух сказал Петр Иванович. – Жалко.
– Да что у него собственно было?
– Доктора не могли определить. То есть определяли, но различно. Когда я видел его последний раз, мне казалось, что он поправится.
– А я так и не был у него с самых праздников. Всё собирался.
– Кажется, что-то очень небольшое у жены. Но что-то ничтожное.
– Да, надо будет поехать. Ужасно далеко жили они.
– То есть от вас далеко. От вас всё далеко.
– Вот не может мне простить, что я живу за рекой, – улыбаясь на Шебека, сказал Петр Иванович. И заговорили о дальности городских расстояний, и пошли в заседание.
Кроме вызванных этой смертью в каждом соображений о перемещениях и возможных изменениях по службе, могущих последовать от этой смерти, самый факт смерти близкого знакомого вызвал во всех, узнавших про нее, как всегда, чувство радости о том, что умер он, а не я.
«Каково, умер; а я вот нет», подумал или почувствовал каждый. Близкие же знакомые, так называемые друзья Ивана Ильича, при этом подумали невольно и о том, что теперь им надобно исполнить очень скучные обязанности приличия и поехать на панихиду и к вдове с визитом соболезнования.
Ближе всех были Федор Васильевич и Петр Иванович.
Петр Иванович был товарищем по училищу правоведения и считал себя обязанным Иваном Ильичом.
Передав
