человѣка, полагающаго жизнь въ подчиненіи закону разума, нисколько не важна внѣшняя свобода или несвобода его тѣла. Для него важно подчиненіе его тѣла закону разума, a подчиненіе точно такъ же иногда еще и болѣе возможно въ тюрьмѣ, чѣмъ на свободѣ. 6000 пудовъ лежитъ на животѣ человѣка, раздавивъ его, какъ это ужасно? Но что же тутъ болѣе ужаснаго, чѣмъ то, чему мы, какъ говорятъ, подлежимъ и подвергаемся каждую секунду – залетитъ одна изъ билліоновъ летающихъ бактерій, и я безъ 6000 пудовъ буду точно также лежать и также умру. Но вотъ> Кондукторъ въ столкновеніи поѣздовъ прижатъ къ паровику и паръ выжигаетъ ему внутренности. На кораблѣ люди поѣдаютъ другъ друга и медленно умираютъ отъ голода. На пыткѣ выворачиваютъ ногти и сдираютъ кожу, человѣкъ похороненъ живой и просыпается въ гробу.
Развѣ это не положительное зло и такое несомнѣнное, что никакія разсужденія не могутъ уменьшить его? Вотъ это то ужасно, говорятъ люди, точно какъ будто прямо изъ рая, изъ того мѣста, гдѣ они никогда не видали и не производили страданій. Точно страданія, которыя они сами производятъ и сами испытываютъ и воображаютъ великая не только новость, но и неожиданность. Когда они съ такимъ ужасомъ разсказываютъ про того человѣка, который подвергся ужаснымъ страданіямъ, они какъ будто подразумѣваютъ то, что самое ужасное въ этомъ дѣлѣ то, что съ человѣкомъ этимъ, попавшимъ въ тюрьму или подъ вагонъ, или умирающимъ отъ голода или рака случилось что то такое, чего никакъ не должно было случиться, какъ будто человѣкъ всякій предназначенъ только для того, чтобы пить, ѣсть, курить папироски и веселиться, и вдругъ такая непріятная неожиданность. Точно какъ дѣти, которые перебили другъ другу носы и потомъ удивляются, что это больно. Вѣдь хорошо бы было человѣку возмущаться противъ страданій своихъ и людскихъ, если бы онъ самъ не производилъ ихъ. А то вся наша жизнь проходитъ въ томъ, что производимъ свои и чужія страданія, и потомъ удивляемся на нихъ, возмущаемся и готовы обвинять въ этихъ страданіяхъ всѣхъ, только не себя: т. е. тѣхъ, которые производятъ ихъ. У человѣка ракъ, и мы ужасаемся на его страданія, да посмотрите на прошедшую жизнь его, и вы увидите, что не смотря на всѣ предостереженія, которыя давалъ ему законъ жизни, онъ старательно дѣлалъ себѣ его. Люд[и] умираютъ безъ помощи въ страшныхъ мученіяхъ на желѣзныхъ дорогахъ, на поляхъ сраженій, на корабляхъ, въ тюрьмахъ. Да кто же сдѣлалъ эти войны, дороги, корабли, тюрьмы, и кто гналъ этихъ людей туда? Но нѣтъ, отвѣчаютъ на это, есть люди, которые наслѣдовали страшныя мучительныя болѣзни отъ предковъ, есть люди, которые никакъ уже сами ни въ чемъ не виноватые, что попали подъ вагоны и въ тюрьмы, на войну. Но дѣло не въ виноватости, а въ причинѣ страданій, и причину эту намъ нельзя не видѣть. Если бы люди любили другъ друга – не могли бы одни изъ нихъ умирать съ голода, не было бы войнъ, тюремъ, не было бы возможности проѣзжающимъ задавить человѣка. А если я участвую въ порядкахъ, мучающихъ людей болѣзнями, голодомъ, тюрьмами, ранами, крушеніями, то причины страданій, которымъ подверженъ и я, очевидны, они во мнѣ, въ моей жизни.
464Въ томъ то и дѣло, что человѣкъ не можетъ жить для себя однаго, не можетъ спастись одинъ, что нѣтъ для человѣка однаго его личнаго блага. Въ томъ то и дѣло, что заблужденіе человѣка производитъ страданіе человѣка, страданіе человѣка есть послѣдствіе заблужденія человѣка. Человѣкъ же, заблуждающійся и страдающій, не есть одинъ личный человѣкъ, я, Л. H., a человѣкъ это всѣ люди и теперь живущіе и прежде жившіе и тѣ, которые будутъ жить. – Это сынъ человѣческій, какъ называетъ это Евангеліе. И жилъ, и живетъ, и можетъ жить въ насъ только онъ, этотъ Сынъ Человѣческій, тотъ, который не только связанъ, но есть одно со всѣми людьми, который своими страданіями выкупаетъ и свои и чужіе грѣхи, своими заблужденіями производитъ свои и чужія страданія и своими избавленіями отъ заблужденій избавляетъ себя и другихъ отъ страданій. Ничто не доказываетъ съ такой очевидностью, какъ страданія, невозможность человѣку отдѣлить себя отъ другихъ людей и жить для своего личнаго блага.
* № 11.465
Глава XXXIV.
ЗАЧѢМЪ CТРАДАНІЕ?
Но если бы даже и удалось людямъ ложными разсужденіями или суетой и возбужденіемъ страстей скрыть отъ себя ужасъ смерти, человѣкъ, не имѣющій истиннаго пониманія жизни, никогда не помирится съ представленіемъ объ ожидающихъ его, отчасти испытываемыхъ имъ, угрожающихъ ему со всѣхъ сторонъ неизбѣжныхъ страданій. Смерть еще ничего, мы научились жить безъ страха смерти, но страданія? Зачѣмъ страданія? говорятъ люди. Зачѣмъ эти ничѣмъ необъяснимыя и неоправдываемыя, глупыя и жестокія страданія? Зачѣмъ то, чего не должно быть, спрашиваетъ человѣкъ.
Кондукторъ при столкновеніи поѣздовъ прижатъ къ паровику, и паръ выжигаетъ его внутренности. На полѣ сраженія раненные безъ помощи ползаютъ, корчась отъ боли. На кораблѣ люди поѣдаютъ другъ друга и медленно умираютъ отъ голода. Башибузуки выворачиваютъ ногти и сдираютъ кожу съ живаго, человѣкъ похороненъ живой и просыпается въ гробу. Зачѣмъ это? Этаго не должно быть. Страданія всегда представляются человѣку чѣмъ то такимъ, чего не должно быть…466
Для жизни здѣсь въ пространственныхъ и временныхъ условіяхъ; для жизни личности объясненія страданій нѣтъ и не можетъ быть: <причины страданій и потому объяснение ихъ выходитъ за предѣлы личности и въ пространствѣ и во времени. Они находятся въ той истинной жизни, сознаніе которой дано человѣку.>
Страданіе есть неразумное необъяснимое зло. Смыслъ, сила жизни только въ стремленіи къ благу. И вдругъ является какая то таинственная сила, нарушающая это благо и производящая зло. Зачѣмъ она? Или зачѣмъ моя жизнь, какъ стремленіе къ благу? Еще, положимъ, если я пью, объѣдаюсь, развратничаю, страданія болѣзней, которыя я наживаю, могутъ быть объяснены. Страданія эти указываютъ мнѣ предѣлъ наслажденій, необходимость умѣренности въ нихъ. Положимъ даже, что и страданія въ тюрьмахъ, на поляхъ сраженій, при крушеніяхъ показываютъ мнѣ, что не надо дѣлать тюрьмы, сажать въ нихъ, не надо воевать. Но уже это объясненіе представляется сомнительнымъ для міросозерцанія личной жизни. Положимъ, что я буду всѣ силы употреблять на то, чтобы уничтожить тюрьмы, войны, крушенія, я не исполню этаго въ своей жизни и самъ подвергнусь этимъ страданіямъ, такъ изъ чего же я хлопоталъ? Но еще непонятнѣе страданія наслѣдственныя: отецъ мой или дѣдъ пилъ или былъ сифилитикомъ, и я родился уродомъ и страдаю всю жизнь. Зачѣмъ? За что? Разсужденіе о томъ, что потомство казнится за грѣхи родителей, и я своими страданіями служу иллюстраціей этой истины, не объясняетъ ничего. Я хочу блага для себя, а не быть иллюстраціей чего то для другихъ. Зачѣмъ мнѣ эти страданія и за что? И еще непонятнѣе, такъ непонятно для личнаго міросозерцанія, что ничего даже и придумать нельзя: страданія людей, съ бухта барахта зарытыхъ живыми подъ землею въ Лисабонѣ или въ Вѣрномъ, или просто случайно заражающихся жестокой болѣзнью и страдающихъ мучительными страданіями годами. Тутъ уже нѣтъ никакого подобія объясненія, а такъ просто ходитъ по свѣту какая то злоба, называемая то Богомъ, то дьяволомъ, то случаемъ, ходитъ и бьетъ и мучаетъ людей, тѣхъ, кого вздумается, не давая никому никакого ни отчета, ни объясненія.
* № 12.467
Глава XXXIV.
Если бы человекъ не зналъ ничего про смерть, одни страданиiя, испытываемые имъ и другими людьми, приводятъ человѣка къ признанию своей жизни внѣ личности.
Но если бы человѣкъ, не понимающій истинной жизни, и увѣрилъ себя, какъ магометанинъ, въ томъ, что послѣ смерти его ожидаетъ въ раю продолженіе его жизни, или бы, успокоившись разсужденіемъ Эпикура о томъ, что смерти онъ не увидитъ, такъ какъ его не будетъ, когда будетъ смерть, и съумѣлъ бы скрыть отъ себя ужасъ смерти, одни страданія, испытываемыя имъ самимъ и другими людьми, привели бы его неизбѣжно къ отрицанію своей личности и къ признанію своей жизни внѣ ея.
«Но положимъ, что это все можетъ такъ казаться», жизнь можетъ казаться безсмертною, скажутъ люди, не имѣющіе жизни и опытомъ ея не познавшіе; «но какже объяснить страданія» скажутъ они. Зачѣмъ? За что всѣ эти ужасныя страданія, которыми полонъ міръ. Зачѣмъ, за что одинъ человѣкъ мучается годами ракомъ, параличемъ, попадаетъ въ одиночное заключеніе, попадаетъ Башибузукамъ, которые сдираютъ съ него кожу, зачѣмъ дѣти такъ ужасно страдаютъ? Зачѣмъ земля проваливается отъ землетрясенія именно подъ Лисабономъ, подъ Вѣрнымъ, и люди заживо погребаются въ землѣ? Зачѣмъ эти мученія? За что? однимъ эти мученія, a другіе доживаютъ въ благоденствіи до глубокой старости и безболѣзненно умираютъ. Зачѣмъ, за что это дѣлается? говорятъ люди, не понимающіе жизни. Имъ кажется, что эти то безсмысленныя страданія очевиднѣе всего опровергаютъ разумный смыслъ жизни, истиный <тогда какъ ничто, очевиднѣе этихъ самыхъ, кажущихся безсмысленными страданій, не утверждаетъ его.> Человѣкъ мучается голодомъ, страшной болѣзнью, или сидитъ 20 лѣтъ въ одиночномъ заключеніи, или ползаетъ съ оторванными ногами по полю сраженія, или кондукторъ въ крушеніи прижатъ къ кранамъ паровика, и паръ выжигаетъ ему внутренности, или ребенка мучаетъ злодѣй, и мы ужасаемся – зачѣмъ эти страданія? За что эти страданія? И, не получая никакого разумнаго отвѣта, они говорятъ – жизнь не имѣетъ никакого разумнаго смысла. Но отчего же этаго не должно быть?470
Жизнь не имѣетъ смысла, человѣкъ живетъ для своего блага, a внѣ его существуетъ безсмысленная [?] сила, губящая и мучащая его. Разсужденіе показываетъ человѣку, что сила эта подлежитъ общимъ законамъ, что губится извѣстное количество людей и что для того, чтобы ему не подпасть подъ эту силу, надо одно – дѣйствовать, какъ и эта сила, безъ разбора губить другихъ, сохраняя себя (такъ и дѣлаетъ большинство) и терпѣть свое положеніе: понять, что онъ попалъ въ работники къ шальному и жестокому хозяину, который и нанималъ съ уговоромъ, что онъ сдеретъ шкуру безъ всякаго основанія съ кого ему вздумается, и доживать срокъ ему, жить какъ можно лучше. Но человѣкъ не можетъ успокоиться, и всякій разъ какъ на его глазахъ обдираютъ его товарищей или особенно, когда дѣло доходитъ до него, не можетъ не возмущаться и не спрашивать, за что? Зачѣмъ? Не можетъ не чувствовать въ глубинѣ души, что этаго не должно быть.
Зачѣмъ, за что страданія, говорятъ люди, невѣрующіе въ возможность объясненія этихъ страданій. И этимъ самымъ вопросомъ о томъ, зачѣмъ страданія, они уже утверждаютъ то, что страданія это то, чего не должно быть. И въ самомъ дѣлѣ, это не можетъ быть иначе, п[отому] ч[то] понятіе страданій, вѣдь есть ничто иное, какъ сознаніе того, чего не
