не желать для себя, и всякий человек этим простым внутренним опытом познает, как тотчас же, по мере искренности его отказа падает всякое недоброжелательство, и каким потоком хлынет из его сердца запертое до тех пор благоволение ко всем людям.

В самом деле, любовь есть предпочтение других существ себе, – ведь мы все так понимаем и иначе не можем понимать любовь. Мое пристрастие к людям, мое внутренное предпочтение одних другим, – это не в моей власти; но зато в моей власти увеличивать или уменьшать сколько угодно мою любовь к самому себе, которая зависит от того значения, какое я придал своему собственному плотскому существу. При суждениях же о любви большинство людей нашего мира имеют в виду свое внутренное предпочтение к тем или другим существам и вовсе не говорят о своей привязанности к своему собственному плотскому существу, между тем, как от слабости этой самой привязанности и зависит вся сила истинной любви к людям.

Истинная любовь всегда имеет в основе своей отказ от своего собственного блага, и возникающее от этого благоволение ко всем людям может вырости в истинную любовь к отдельным людям – своим или чужим. И только такая любовь дает истинное благо жизни и уничтожает кажущееся несообразие между плотскою и разумною жизнью.

Такая любовь, которая не имеет в основе своей отречении от самого себя и вытекающего из этого благоволения ко всем людям, есть только жизнь животная и подвержена тем же и еще большим бедствиям и еще большему неразумию, чем жизнь без этой мнимой любви. Чувство пристрастия, ошибочно называемое любовью, не только не устраняет борьбы между существами, не освобождает человеческое существо от погони за наслаждениями и не спасает от смерти, но только больше еще затемняет жизнь, ожесточает борьбу, усиливает жадность к наслаждениям для себя и для другого и увеличивает ужас перед смертью за себя и за другого.

Человек, который жизнь свою полагает в своем плотском существовании, не может любить, потому что для него любовь идет прямо в разрез с его жизнью.

Жизнь такого человека только в благе плотского существования, а любовь прежде всего требует жертвы этого блага. Если бы даже человек, не понимающий жизни, и захотел искренно отдаться любви, он не будет в состоянии этого сделать до тех пор, пока он не поймет жизни и не изменит всё свое отношение к ней. Человек, полагающий свою жизнь в благе своего плотского существа, всю жизнь старается увеличивать это благо, приобретая богатства и сохраняя их, заставляет других служить его плотскому благу и распределяет эти блага между теми людьми, которые были более нужны для блага его плотского существа. Как же ему отдать свою жизнь, когда жизнь его еще поддерживается не им самим, а другим людьми? И еще труднее ему выбрать, кому из тех людей, кого он предпочитает, передать накопленные им блага и кому служить.

Чтобы быть в состоянии отдавать свою жизнь, ему нужно прежде отдать тот излишек, который он берет у других для блага своей жизни, и потом еще сделать невозможное: решить, которому из людей служить своей жизнью? Прежде, чем он будет в состоянии любить, т. е., жертвуя собою, делать благо, ему надо перестать ненавидеть, т. е. делать зло, и перестать предпочитать одних людей другим для своего собственного отдельного блага.

Только для такого человека, который не признает блага в плотском существовании и потому не заботится об этом ложном благе и через это освобождает в себе присущее человеку благоволение ко всем людям, – только для такого человека возможно оказывать любовь и этим находить удовлетворение для себя и других. Благо жизни такого человека в любви, как благо растения – в свете, и потому, как ничем не закрытое растение не может спрашивать и не спрашивает, в какую сторону ему расти, и хорошо ли свет, не подождать ли ему другого, лучшего, а берет тот единый свет, который есть в мире, и тянется к нему, – так и человек, отказавшийся от блага своего отдельного существа, не рассуждает о том, что ему отдать из отнятого от других людей и каким любимым существам, и нет ли какой еще лучшей любви, чем та, которая сейчас требует от него действия, а отдает себя, свое существование той любви, которая доступна ему и есть перед ним. Только такая любовь дает полное удовлетворение разумной природе человека.

Глава 21.

Любовь есть единое и полное проявление истинной жизни.

И нет иной любви, как той, чтобы положить душу свою за други свои. Любовь только тогда любовь, когда она есть жертва собой. Только когда человек отдает другому не только свое время, свои силы, но когда он тратит свое тело для того, кого он любит, отдает ему свою жизнь, – только это мы признаем все любовью, и только в такой любви мы все находим благо, награду любви. И только тем, что есть такая любовь в людях, только тем и стоит мир. Мать, кормящая ребенка, прямо отдает себя, свое тело в пищу детям, которые без этого не были бы живы. И это – любовь. Так же точно отдает себя, свое тело в пищу другому всякий добровольный работник для блага других, изнашивающий свое тело в работе и приближающий себя к смерти. И такая любовь возможна для человека только тогда, когда никакая преграда не мешает ему жертвовать собою ради того существа, которое он любит. Мать, могущая сама кормить своего ребенка, отдавая его кормилице, не может его любить; человек, приобретающий и сохраняющий свои деньги, не может любить.

«Кто говорит, что он во свете, а ненавидит брата своего, тот еще во тьме. Кто любит брата своего, тот пребывает во свете, и нет в нем соблазна. А кто ненавидит брата своего, тот находится во тьме и во тьме ходит и не знает, куда идет, потому что тьма ослепила ему глаза… Станем любить не словом или языком, но делом и истиною, и вот по чему узнаем, что мы от истины и успокаиваем сердца наши… Любовь до того совершенства достигает в нас, что мы имеем дерзновение в день суда, потому что поступаем в мире сем, как Он. В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся несовершен в любви».

Только такая любовь дает истинную жизнь людям.

«Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею и всем разумением твоим. Сия есть первая и наибольшая заповедь. Вторая же, подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя», сказал Христу законник. И на это Иисус сказал: «Правильно ты отвечал, так и поступай, т. е. люби Бога и ближнего и будешь жить».

Любовь истинная есть самая жизнь. «Мы знаем, что мы перешли от смерти в жизнь, потому что любим братьев, – говорит ученик Христа. – Не любящий брата пребывает в смерти». Жив только тот, кто любит.

Любовь по учению Христа есть сама жизнь; но не жизнь неразумная, страдальческая и гибнущая, а жизнь блаженная и бесконечная. И мы все знаем это. Любовь не достигается какими-нибудь рассуждениями, не есть последствие каких-нибудь особенных дел; а это есть самое радостное проявление жизни, которое со всех сторон окружает нас, и которое мы все знаем в себе с самых первых воспоминаний детства до тех пор, пока ложные учения мира не засорили ее в нашей душе и не лишили нас возможности испытать ее.

Любовь ото не есть предпочтение к тому, что увеличивает временное благо отдельного человеческого существа, как любовь к избранным людям или предметам; а то стремление к благу всего мира, которое остается в человеке после отречения от блага своего собственного плотского существа.

Кто из живых людей не знает того блаженного чувства, хоть раз испытанного и чаще всего только в самом раннем детстве, когда душа не была еще засорена всей той ложью, которая заглушает в нас жизнь, – кто не испытал того блаженного чувства умиления, при котором хочется любить всех: и близких, и отца, и мать, и братьев, и злых людей, и врагов, и собаку, и лошадь, и травку; хочется одного, – чтоб всем было хорошо, чтоб все были счастливы, и еще больше хочется того, чтобы самому сделать так, чтобы всем было хорошо, самому отдать себя, всю свою жизнь на то, чтобы всегда всем было хорошо и радостно. Это-то и есть, и эта одна есть та любовь, в которой жизнь человека.

Любовь эта, в которой только и есть жизнь, проявляется в душе человека, как чуть заметный нежный росток среди похожих на нее грубых ростков сорных трав, различных похотей человека, которые мы называем любовью. Сначала людям, и самому человеку кажется, что этот росток – тот, из которого должно вырастать то дерево, в котором будут укрываться птицы, – и все другие ростки, все одно и то же. Люди даже предпочитают сначала ростки сорных трав, которые растут быстрее, и единственный росток жизни глохнет и замирает. – Но еще хуже то, что еще чаще бывает: люди слышали, что в числе этих ростков есть один настоящий, жизненный, называемый любовью, и они, вместо него, топча его, начинают воспитывать другой росток сорной травы, называя его любовью. Но что еще хуже: люди грубыми руками ухватывают самый росток и кричат: «Вот он, мы нашли его, мы теперь знаем его, возрастим его, любовь, любовь, высшее чувство, вот оно!» И люди начинают пересаживать его, исправлять его и захватывают, заминают его так, что росток умирает, не расцветши, и те же или другие люди говорят: «всё это вздор, пустяки, напускная чувствительность!»

Росток любви, при появлении своем нежный, не терпящий прикосновения, могущественен только при своем разросте. Всё, что будут делать над ним люди, только хуже для него. Ему нужно одного, – того, чтобы ничто не скрывало от него солнца разума, которое одно возращает его.

УКАЗАТЕЛЬ СОБСТВЕННЫХ ИМЕН.

В настоящий указатель введены имена личные и географические, названия исторических событий (войн, революций и т. п.), учреждений, издательств, заглавия книг, названия статей, журналов, газет, произведений слова, скульптуры, музыки, имена героев художественных произведений не Толстого и Толстого, когда они упоминаются не в тех произведениях, где они выведены, а также, когда они приведены в комментарии. Знак || означает, что цыфры страниц, стоящие после него, указывают на страницы текста не Толстого.

Август (Кай Юлий Цезарь Октавиан) (63 г. до н. э. – 14 г. н. э.) – первый римский император – 251.

Австралия – 380.

Агамемнон – один из героев