же. И. П. вздрогнулъ и пробурчалъ что-то и повернувшись заскрипѣлъ кроватью. Жена чмокнула губами просыпаясь. «Это невыносимо, – сказала она, – пріѣдешь къ утру, и то не спишь и другимъ не даешь спать. Надо хоть немножко совѣсти имѣть». Ив. Петр. подулъ на свѣчку, и она не задулась. Онъ пальцами потушилъ ее, легъ и затихъ. Но не могъ удержаться и тяжело вздохнулъ. «Надо думать о другомъ». И чтобы развлечься, онъ сталъ думать о томъ странномъ маломъ шлемѣ, который они выиграли безъ онеровъ. Шлемъ этотъ даже можно было выиграть прямо назначеніемъ въ товарищи предсѣдателя, какъ то пришло ему въ голову. И ему представилась еще другая игра, которая бы могла придти даже безъ фигуръ. Только одна дама червей, и тогда 800 рублей выигрывается. Потомъ дама червей стала что-то разсказывать и поднимать то самое, что174 Марья Ѳедоровна, дама изъ Казани, поднимала и разсказывала175 въ прошлую ночь, и онъ заснулъ.

Страница черновой рукописи «Смерти Ивана Ильича».

(Размер подлинника).

*№ 4.

К главе II

Но тутъ вдругъ явилось что то такое новое, неожиданное, непріятное, тяжелое и неприличное, отъ чего никакъ нельзя было отдѣлаться и чему никакъ нельзя было придать характеръ легкой пріятности и приличія.

Оказалось, что жена была ревнива, скупа, безтолкова и что въ домашней жизни ничего не выходило, кромѣ176 тяжести и скуки. Придать жизни съ ней веселый, пріятный и приличный характеръ не было никакой возможности.

Это былъ первый ухабъ, въ который заѣхала катившаяся такъ ровно до тѣхъ поръ жизнь Ивана Ильича.177

*№ 5.

К главе III.

Послѣ семи лѣтъ службы въ одномъ городѣ178 Ив. Ил. получилъ предложеніе на мѣсто прокурора въ другомъ городѣ. И. И. принялъ.

Жена пробовала было противодѣйствовать ему, но тутъ Иванъ Ильичъ179 окрысился и такую страшную сцену сдѣлалъ женѣ, что она уже, увидавъ, что онъ въ этомъ отношеніи злѣе ея, покорилась ему, какъ онъ прежде покорялся ей.180

Они переѣхали. Денегъ было мало, и женѣ не понравилось то мѣсто, куда они переѣзжали.181 Но все таки переѣхали. Жалованья было хоть и больше прежняго, но жизнь была дороже. Климатъ былъ дурной, и умеръ ребенокъ, сынъ второй. Уже было трое дѣтей. Осталась старшая дѣвочка и мальчикъ неудачный – золотушный, слабый, нелюбимый.

Жена говорила, что Иванъ Ильичъ виноватъ во всемъ – и въ смерти ребенка, и говорила, что она въ отчаяніи.

Въ семьѣ была постоянная война. Большинство предметовъ разговора наводило на вопросы, по которымъ были воспоминанія ссоръ, и ссоры всякую минуту готовы были разгораться. Оставались только кое какіе островки, на которыхъ можно было кое какъ держаться не раздражаясь. Но всякую минуту оба были готовы соскочить въ море вражды, которое заливало его со всѣхъ сторонъ, и всякую минуту вспыхивали ссоры, отъ которыхъ оба супруга не могли удерживаться даже при прислугѣ и при дѣтяхъ. Одно спасеніе Ивана Ильича была служба, одно утѣшеніе – его важность. Только въ служебномъ мірѣ еще оставался у него тотъ уголокъ, гдѣ онъ могъ проводить въ жизнь свою вѣру о томъ, что жить надо легко, пріятно и прилично.

Такъ прожилъ онъ еще семь лѣтъ. Послѣдніе два года жизнь для Ивана Ильича стала тяжелѣе: жена стала физически противна, ревность же ея все увеличивалась и не давала ему покоя, въ особенности тѣмъ, что именно ревность ея и возбуждала въ немъ желаніе сближенія съ другими женщинами. Оставалась одна служба. А служба начинала терять прелесть и интересъ, потому что случилось одно непріятное обстоятельство. И. И. ждалъ мѣста Предсѣдателя, но Гоппе, товарищъ его, забѣжалъ какъ то въ Петербургѣ впередъ и получилъ это мѣсто. И. И. раздражился, сталъ дѣлать упреки и поссорился съ ближайшимъ начальствомъ. Къ нему стали холодны. И въ слѣдующемъ назначеніи его опять обошли. Иванъ Ильичъ, очевидно, былъ умышленно забытъ, и товарищи его всѣ ушли впередъ его.182 И это очень огорчило его.

Такъ было до 1880-го года. Этотъ годъ былъ самый тяжелый въ жизни Ивана Ильича. Въ этомъ году оказалось, съ одной стороны, что жалованья не хватаетъ на жизнь, съ другой, что всѣ его забыли и что то, что казалось для него по отношенію къ нему величайшей, жесточайшей несправедливостью, другимъ представлялось совсѣмъ обыкновеннымъ дѣломъ. Даже отецъ не считалъ своей обязанностью помогать ему. Онъ почувствовалъ, что всѣ покинули его, считая его положеніе съ 3500 жалованья самымъ нормальнымъ и даже счастливымъ. Онъ одинъ зналъ, что съ сознаньемъ тѣхъ несправедливостей, которыя были сдѣланы ему, и съ вѣчнымъ пиленіемъ жены, и съ долгами, которые онъ сталъ дѣлать, живя сверхъ средствъ, онъ одинъ зналъ,183 какъ тяжело его положеніе.

Въ такомъ тяжеломъ положеніи почти что всегда, за исключеніями рѣдкими, въ ссорѣ съ женой, съ недовольствіемъ на дѣтей, съ отсутствіемъ интереса къ службѣ, въ зависти и досадѣ на всѣхъ, Иванъ Ильичъ этотъ тяжелый годъ рѣшилъ выдти изъ своего министерства и искать другаго мѣста. И сталъ хлопотать объ этомъ. Ему обѣщали. Но прошло полгода, и ничего опредѣленнаго не было. Лѣто этаго года для облегченія средствъ онъ взялъ отпускъ и поѣхалъ съ женой прожить лѣто въ деревню у брата Прасковьи Ѳедоровны.

Въ деревнѣ безъ службы для Ивана Ильича была скука невыносимая, которую ничѣмъ нельзя было разогнать.

Въ Августѣ Иванъ Ильичъ184 поѣхалъ еще разъ въ Петербурга хлопотать о мѣстѣ. Онъ ѣхалъ за однимъ: выпросить мѣсто въ пять тысячъ жалованья. Онъ уже не держался никакого министерства, направленія или рода дѣятельности. Ему нужно было только мѣсто, мѣсто съ пятью тысячами.185

*№ 6.

К главе IV.

Только два мѣсяца тому назадъ И. И. въ задушевномъ и серьезномъ разговорѣ съ однимъ изъ своихъ друзей,186 вѣчно ноющемъ о несчастномъ положеніи нетолько Россіи, но и всего человѣчества,187И. И. сказалъ, что188 онъ совсѣмъ не такъ смотритъ на жизнь, что, по его мнѣнію, въ этихъ условіяхъ жизни можно найти удовлетвореніе.

– Да что-же, вы счастливы? – спросилъ его собесѣдникъ.

– Я? Разумѣется – счастливъ.

– Я счастливъ потому, – сказалъ И. И., – что я не задаюсь неисполнимыми и внѣ меня находящимися цѣлями. Я ставилъ всегда себѣ цѣли очень близкія и исполнимыя и счастливъ, когда я достигаю ихъ. Вы знаете, у меня были неудачи по службѣ, это заставляло меня страдать. И самолюбіе – я не скрываюсь. Но потомъ я взялъ свое. Я получилъ теперешнее мѣсто въ томъ городѣ, гдѣ я хотѣлъ. Для семьи моей хорошо. Есть средства образованія. Средства денежныя, хотя и не вполнѣ удовлетворяютъ нашимъ потребностямъ. Я надѣюсь, что они улучшатся. Я стѣснился нѣсколько переѣздомъ. Я чувствую, что на моемъ мѣстѣ я приношу пользу. Безъ ложной скромности скажу, что болѣе шансовъ на то, чтобы на моемъ мѣстѣ былъ человѣкъ менѣе добросовѣстный и полезный, чѣмъ я. Дальнѣйшій ходъ по службѣ для меня ясенъ, и не тороплюсь. Если меня и еще 5 лѣтъ оставятъ на моемъ мѣстѣ, я буду очень доволенъ. Ближайшая цѣль моя —это воспитаніе дѣтей и хорошее замужество дочери, т. е. честнаго человѣка нашего круга. И, разумѣется, интересы моей службы, которые всегда мнѣ близки. Признаюсь, мнѣ пріятно думать, что я дѣлаю дѣло свое хорошо, что я имѣю вѣсъ и значеніе. Общіе же вопросы интересуютъ меня, но не волнуютъ, потому что я убѣжденъ, что разрѣшеніе ихъ зависитъ не отъ меня, а отъ условій жизни и времени. Осуждайте меня, если хотите, но я совершенно счастливъ и ничего не желаю и не боюсь – даже смерти не боюсь. Нечто по отношеніи семьи, которую хотѣлось бы лучше обезпечить. А для себя189 я не желаю ее, но и не боюсь, какъ нельзя бояться неотвратимаго.

Такъ говорилъ И. И., и такъ ему казалось, что онъ и думалъ за 2 мѣсяца до своей смерти, но въ тѣ два мѣсяца, которые онъ проболѣлъ до своей смерти, мысли эти его очень много измѣнились.

*№ 7.

К главе IV.

Только три мѣсяца тому назадъ Иванъ Ильичъ въ разговорѣ съ этимъ самымъ И. П., высказывавшемъ какъ то свой страхъ передъ смертью и особенно передъ предсмертными страданіями, совершенно искренно, какъ ему казалось, сказалъ: «Вотъ я, такъ долженъ вамъ сказать, что я даже совершенно не понимаю этаго страха передъ смертью. Я живу, пользуюсь тѣми благами, которыя мнѣ даетъ жизнь. И въ общемъ мнѣ кажется, что благъ больше, чѣмъ золъ».

Иванъ Ильичъ искренно говорилъ это, потому что послѣднее время своей жизни онъ достигъ того, чего долго желалъ, и былъ доволенъ жизнью.

«Я пользуюсь тѣми благами, которыя мнѣ даетъ жизнь, – продолжалъ онъ, – и не считаю нужнымъ думать о томъ, что не подлежитъ моему рѣшенію, тѣмъ болѣе, что когда придетъ рѣшеніе того вопроса смерти, который такъ смущаетъ васъ, я найду сейчасъ очень большое количество антицедентовъ (Иванъ Ильичъ любилъ это слово), которые укажутъ наилучшее рѣшеніе. Затѣмъ190 долженъ вамъ сказать, что всякое рѣшеніе этихъ вопросовъ на религіозной почвѣ я считаю совершенно относительнымъ и произвольнымъ. Еще въ Правовѣдѣніи мы прочли Бюхнера и Молешота, и помню тогда были горячіе споры между товарищами, но для меня тогда же вопросъ былъ рѣшенъ въ томъ смыслѣ, что мы не имѣемъ данныхъ для рѣшенія191 его, и потому лучшее, что мы можемъ сдѣлать, это192 воздержаться отъ поспѣшнаго и бездоказательнаго рѣшенія.

Затѣмъ, съ одной стороны, условія моего положенія и служебнаго и семейнаго таковы, что я долженъ соблюдать извѣстный decorum193 по отношенію внѣшнихъ сторонъ религіозныхъ установленій, и я соблюдалъ и соблюдаю и эти формы, хотя и не приписываю ему194 рѣшающаго значенія. Затѣмъ, съ другой стороны, я не могу не признать того, что въ пользу религіозныхъ учрежденій говоритъ ихъ древность, всеобщность, если можно такъ выразиться, и потому я никакъ не возьму отрицать ихъ безъ строгаго изслѣдованія и полагаю, что они помѣшать никакъ не могутъ. И вотъ я прожилъ такъ четверть столѣтія et je m’en trouve très bien,195 чего и вамъ желаю».

Такъ говорилъ Иванъ Ильичъ, и ему казалось, что онъ и думалъ совершенно такъ за три мѣсяца до своей смерти, но въ тѣ три мѣсяца, которые онъ проболѣлъ до своей смерти, мысли эти его очень измѣнились.

*№ 8.

К главе IV.

Теперь же196 всякая неудача подкашивала его и ввергала въ апатію и197 отчаяніе. Казалось бы, ему должно бы было быть ясно, что эти отчаянія и апатія происходятъ отъ болѣзни; но онъ дѣлалъ совершенно обратное разсужденіе: онъ говорилъ, что эти неудачи и непріятности производятъ его болѣзни, и только больше сердился на людей и на случайности.198 Ухудшало его положеніе то, что онъ читалъ медицинскія книги и совѣтовался съ докторами. Ухудшеніе шло такъ равномѣрно, что онъ могъ себя обманывать, сравнивая одинъ день съ другимъ – разницы было мало.199 Но когда онъ