25 января: «Поправлял, сколько помнится, комедию, 4-й акт. Вечер разговаривали и прочел комедию.[395] Всё тщеславие». 7–9 февраля. «Поправлял комедию». 10 февраля: «Переписывали комедию» (Последняя запись, очевидно, обозначает, что в переписке принимал участие и сам Толстой.)
О работе над пьесой Толстой в это время упоминал и в письмах к своим друзьям. 15 января он писал Черткову: «Последнее время комедия, которую у нас играли, так захватила меня, что я более 10 дней всё ею занимался, исправлял, дополнял ее с художественной точки зрения. Вышло всё-таки очень ничтожное и слабое произведение, но дело в том, что я на этом увидал, какое это унижающее душу занятие — художество. Человеку нынче, завтра умереть, и вдруг он озабоченно записывает фразу, которая в духе известного лица и смешна; и радуешься, что нашел. Вообще было совестно, но теперь кажется, кончил» (AЧ). 17 января Толстой писал П. И. Бирюкову: «По случаю игры комедии я всё время поправлял ее и даже после исправлял ее. Очень низкое и увлекающее занятие» (АТ). В тот же день он писал В. В. Рахманову: «Занимался глупостями, исправлял комедию» (ИРЛ). В письме к H. Н. Ге-младшему от 10–18 февраля Толстой пишет: «Я, поминая вас, как вы смеялись, дописал комедию, и совестно» (ИРЛ).
В записные книжки Толстой вносил многочисленные записи отдельных ситуаций, реплик и слов, относящихся к работе над «Плодами просвещения». Из этих записей одна относится к 9–10 апреля 1889 г., остальные — ко времени от 18 декабря 1889 г. до 11 февраля 1890 г. В огромном большинстве случаев они использованы в тексте комедии; неиспользованные записи имеют второстепенное значение.[396]
После яснополянского спектакля в текст пьесы постепенно были введены следующие дополнения и исправления. В состав действующих лиц вошел старый повар и затем артельщик от Бурдье, мисс Брук заменена Марьей Константиновной, введена роль кучера, увеличены роли Шпюлера и профессора, введена сцена, в которой Бетси обнаруживает проделки Тани, в 4-е действие введен эпизод с шарадой,[397] названа фамилия профессора — «Кутлер», исправленная затем на «Кутлеров» и окончательно в списке действующих лиц замененная фамилией «Кругосветлов»; фамилия Шпюлер исправлена на «Гросман», введена роль баронессы; количество явлений в отдельных актах увеличено. (Работа над текстом комедии показана в описании рукописей, относящихся к ней.)
Точное количество редакций текста «Плодов просвещения» не может быть определено, так как одна и та же рукопись часто исправлялась несколько раз и, следовательно, заключает в себе, по меньшей мере, две редакции, если под редакцией понимать всякую переделку текста, хотя бы и не меняющую существенно общего смысла произведения и его композиции (так именно и протекала работа Толстого над «Плодами просвещения»). Во всяком случае, таких редакций всей пьесы в целом было не менее 7-ми — 8-ми, считая и те исправления, которые были сделаны в корректуре. Из всех персонажей комедии в процессе работы над ней наиболее существенной обработке и даже переработке подвергся Шпюлер, переименованный в одной из последних редакций в Гросмана. В первых редакциях это немец, говорящий ломаным русским языком, скорее спирит, чем гипнотизер (он назван спиритом между прочим в списке действующих лиц, написанном рукой С. А. Толстой), нигде не рекомендуемый в качестве известного и популярного отгадывателя мыслей. Постепенно он вырисовывается именно как известный гипнотизер, угадыватель мыслей. Количество и размер его реплик увеличивается, речь становится «ученой» и пересыпается ссылками на западно-европейских теоретиков гипнотизма; ломаный русский язык заменяется обычной разговорной речью и, наконец, фамилия «Шпюлер» заменяется фамилией «Гросман», с ремаркой; «брюнет еврейского типа».
Несомненно, развитие роли Шпюлера и превращение Шпюлера в Гросмана произошло в результате знакомства Толстого с очень известным и популярным в ту пору гипнотизером О. И. Фельдманом.[398] Когда Толстой в Спасском писал продолжение комедии, в котором выступает Шпюлер, он еще не знал Фельдмана или, может быть, знал его лишь по наслышке. Но вернувшись из Спасского в Москву, он вскоре же познакомился с ним. Фельдман был у Толстого дважды — в апреле 1889 г. 17 апреля этого года Лев Николаевич записывает в дневник: «Пришел Фельдман, гипнотизер. Шарлатанство, а что не шарлатанство, то не нужно. Свел его к Гроту», 29 апреля в дневнике записано: «После завтрака был Фельдман. Пустяки».
Толстой заинтересовался нашумевшим гипнотизером и, как видим, даже отправился с ним к председателю психологического общества Н. Я. Гроту, с тем чтобы Грот устроил заседание общества с участием Фельдмана. Когда Фельдман в 1891 г., напоминая о своих визитах, обратился к Толстому с письменной просьбой принять у себя одну психически расстроенную девушку, полагая, что это может иметь благотворное влияние на больную, Толстой, отказав в этой просьбе, писал Фельдману: «Ваше напоминание о нашем свидании было излишне, потому что я очень хорошо помню приятное и интересное знакомство с вами».[399] В процессе обработки комедии Толстой однако лишь постепенно наделял своего персонажа-гипнотизера чертами сходства c Фельдманом. Последним штрихом, устанавливавшим это сходство, было усвоение гипнотизеру — персонажу комедии, фамилии созвучной с фамилией реального гипнотизера и ремарки «брюнет еврейского типа» (Фельдман был еврей).[400] Современники же сразу усмотрели в фигуре Гросмана черты популярного гипнотизера, и актер московского Малого театра Гарин-Виндиг, игравший в «Плодах просвещения» роль Гросмана, загримировался под Фельдмана, который после этого написал ему резкое письмо и привлек его к суду.
Как сказано выше, и другие персонажи комедии носят на себе черты портретного сходства. Таковы прежде всего Звездинцев и Сахатов, прототипами для которых послужили Н. А. Львов и П. Ф. Самарин. В ранних редакциях пьесы вместо барона Коко Клингена фигурирует Кисленский. Прототипом его был, очевидно, Николай Андреевич Кислинский, сын председателя тульской губернской земской управы — знакомого Толстого. Прототипом мисс Брук была, вероятно, гувернантка Толстых мисс Лейк, а Марьи Константиновны — жившая в доме Толстых в Ясной поляне с 1887 г. учительница музыки, консерваторка Екатерина Николаевна Кашевская.
Участник спектакля А. В. Цингер сообщает, что в толстой барыне узнавали жену поэта А. А. Фета — Марью Петровну.[401] Другой участник спектакля, непрестанно следивший зa процессом создания пьесы, А. М. Новиков пишет: «В пьесе оказалось много тонко подмеченных черт быта Толстых, Раевских, Трубецких, Самариных, Философовых и других знакомых мне дворянских помещичьих семей». И далее: «Пьеса была живым изображением жизни тогдашнего высшего дворянства, даже фамилии действующих лиц были сначала взяты из действительной жизни… Играли этих действующих лиц как раз те или почти те, с кого они были списаны (даже прислуга — Яша, Федор Иванович, лакей, повар — служили в доме Толстых)».[402] Как указано в описании рукописей фамилия профессора звучала сначала Кутлер, затем Кутлеров, т. е. созвучно с фамилией знаменитого химика и в то же время спирита академика и профессора — А. М. Бутлерова, умершего в 1886 г. Когда друг А. М. Бутлерова — профессор — зоолог Н. П. Вагнер, убежденный спирит, прослушал в заседании русского литературного общества 12 марта 1890 г. комедию Толстого, ходившую уже в списках по рукам, он в обрисовке профессора Кругосветлова (тогда фамилия профессора звучала уже так) усмотрел издевательство над собой и Бутлеровым и по этому поводу 13 марта отправил Толстому резкое укорительное письмо, в котором писал: «Вчера я был в заседании Русского литературного общества и слушал вашу комедию «Плоды просвещения». Я пошел слушать это произведение, не веря тому отзыву, который был помещен в «Новом времени». Я говорил себе: «Не может быть! Не может быть, чтобы такой громадный талант, как Толстой, унизил себя до пасквиля на профессоров и ученых. К крайнему сожалению, это оказалось правда! Мне тяжело и больно было слышать, как вы с обычным вам художественным мастерством глумились надо мной и моим покойным другом А. М. Бутлеровым» (АТ). Вагнер был личным знакомым Толстого и, как видно из следующего его письма от 17 апреля (АТ), за несколько лет перед этим беседовал с ним по вопросам спиритизма, тщетно стараясь убедить его в том, что «спиритизм — истина».
В ответ на это письмо в своем письме от 25 марта Толстой просил у Вагнера прощения за доставленное ему огорчение. Свидетельствуя ему свое уважение и любовь и объясняя историю появления комедии на свет (см. выше), писал: «О вас и о Бутлерове я никогда не думал, пиша комедию. Про Бутлерова всё, что я знал, внушало мне уважение к нему, к вам я уже говорил вам, какие я имею чувства. Профессор же является как олицетворение того беспрестанно встречающегося комического противоречия: исповедание строгих научных приемов и самых фантастических построений и утверждений». Оправдывая себя всё увеличивающимся с годами отвращением ко всякого рода суевериям, к которым причислял и спиритизм, Толстой в заключение письма говорит: «Я скажу, как дети: простите, это в первый и последний раз, последний раз потому, что раз высказавшись, я уже не буду никогда впредь говорить с вами о спиритизме, а, если вы не лишите меня своей дружбы и общения, буду общаться с вами теми сторонами, которые у нас согласны».[403]
Работа над отделкой комедии продолжилась, видимо, до апреля 1890 г., а затем в мае и в июне, во время правки корректур. Как видно из письма к Толстому Н. И. Стороженко от 26 апреля 1890 г. (АТ), он накануне получил рукопись «Плодов просвещения», предназначенную для напечатания в сборнике в память С. А. Юрьева. Эта рукопись, содержавшая в себе текст последней — докорректурной редакции комедии и, весьма вероятно, собственноручно исправленная Толстым, до нас не дошла. В записях его дневника от 18 и 25 мая и 14 июня упоминается о правке им корректур «Плодов просвещения». Те второстепенные по преимуществу, хотя и довольно многочисленные текстовые отличия, которые существуют между текстом рукописей, описанных под №№ 20–23 (последняя из дошедших до нас рукописных редакций комедии), и печатным текстом комедии, явились в результате работы над пьесой, которая была проделана в тексте, отданном в печать, и в корректурах. Последняя корректура «Плодов просвещения» в верстке до нас не дошла.
—
Впервые «Плоды просвещения» были напечатаны, видимо без каких-либо цензурных изъятий, в книге «В память Юрьева. Сборник, изданный друзьями покойного». М. 1891, стр. 1–95. В том же году пьеса была перепечатана в тринадцатой части сочинений Толстого (М. 1891).
Но еще до появления в печати комедия стала достоянием читателей и зрителей. Она ходила в списках в редакции, представленной текстом рукописей, описанных под №№ 20–23. (Один из таких списков сохранился в рукописном отделении ГТМ.) Имея в виду такие списки, Толстой писал П. С. Алексееву 9 апреля 1890 г. в связи с запросами переводчиков, обращенными к Алексееву: «По настоящему комедия, которая ходит
