такую задаст трепку, не хуже утрешнего. (Смеется и уходит.)
ЯВЛЕНИЕ 9-е
Три Мужика, Семен и Старый Повар (на печке).
1-й мужик.
Двистительно, штурму сделала давеча — беда!
2-й мужик.
Давеча хотел он, видно, вступиться, а потом как глянул, что она крышу с избы рвет, захлопнул дверь: будь ты, мол, неладна.
3-й мужик (махая рукой).
Всё одно положение. Тоже моя старуха, скажем, другой раз распалится — страсть! Уж я из избы вон иду. Ну ее совсем! Того гляди, скажем, рогачом зашибет. О, Господи!
ЯВЛЕНИЕ 10-е
Те же и Яков (вбегает с рецептом).
Яков.
Сема, беги в аптеку, живо, возьми порошки вот барыне!
Семен.
Да ведь он не велел уходить.
Яков.
Успеешь. Твое дело еще, поди, после чаю… Чай да сахар!
1-й мужик.
Милости просим.
(Семен уходит.)
ЯВЛЕНИЕ 11-е
Те же, без Семена.
Яков.
Некогда, да уж налейте чашечку для компании.
1-й мужик.
Да вот предлегает разговорка, как давеча ваша госпожа очень как себя гордо повела.
Яков.
О, эта горяча — страсть! Так горяча, — сама себя не помнит. Другой раз заплачет даже.
1-й мужик.
А что, примерно, я спросить хотел? Она что-то давеча предлегала макроту. Макроту, макроту, говорит, занесли. К чему это приложить, макроту эту самую?
Яков.
О, это макровы. Это, они говорят, такие козявки есть, от них, мол, и болезни все. Так вот, мол, что на вас, они. Уж они после вас мыли-мыли, брызгали, брызгали, где вы стояли. Такая специя есть, от ней дохнут они, козявки-то.
2-й мужик.
Так где же они на нас, козявки-то эти?
Яков (пьет чай).
Да они, сказывают, такие махонькие, что и в стекла не видать.
2-й мужик.
А почем она знает, что они на мне? Може, на ней этой пакости больше моего.
Яков.
А вот поди, спроси их!
2-й мужик.
А я полагаю, пустое это.
Яков.
Известно, пустое; надо же дохтурам выдумывать, а то за что бы им деньги платить? Вот к нам каждый день ездит. Приехал, поговорил, — десятку.
2-й мужик.
Вре?..
Яков.
А то один есть такой, что сотенную.
1-й мужик.
Ну! и сотенную?
Яков.
Сотенную? Ты говоришь: сотенную, — по тысяче берет, коли за город ехать. Давай, говорит, тысячу, а не дашь — издыхай себе!
3-й мужик.
О, Господи!
2-й мужик.
Что ж, он слово какое знает?
Яков.
Должно, что знает. Жил я прежде у генерала, под Москвой, сердитый был такой, гордый — страсть, генерал-то! Так заболела у него дочка. Сейчас послали за этим. Тысячу рублей, — приеду… Ну, сговорились, приехал. Так что-то не потрафили ему. Так, батюшки мои, как цыкнет на генерала. А! говорит, так так-то ты меня уважаешь, так-то? Так не стану ж лечить! — Так куда тебе! генерал-то и гордость свою забыл, всячески улещает. Батюшка! только не бросай!
1-й мужик.
А тысячy-то отдали?
Яков.
А то как же?..
2-й мужик.
То-то шальные деньги-то. Что б мужик на эти деньги наделал!
3-й мужик.
А я думаю, пустое все. Как у меня тады нога прела. Лечил, лечил, скажем, рублей пять пролечил. Бросил лечить, а она и зажила.
(Старый повар на печке кашляет,)
Яков.
Опять тут, сердешный!
1-й мужик.
Яков.
Да нашего барина повар был, к Лукерье ходит.
1-й мужик.
Кухмистер, значит. Что ж, здесь проживает?
Яков.
Не… Здесь не велят. А где день, где ночь. Есть три копейки — в ночлежном доме, а пропьет всё — сюда придет.
2-й мужик
Как же он так?
Яков.
Да так, ослаб. А тоже человек какой был, как барин! При золотых часах ходил, по сорока рублей в месяц жалованья брал. А теперь давно с голоду бы помер, кабы не Лукерья.
ЯВЛЕНИЕ 12-е
Те же и Кухарка (с капустой).
Яков (к Лукерье).
А я вижу, Павел Петрович опять тут?
Куда ж ему деться, — замерзнуть, что ли?
3-й мужик
Что делает винцо-то! Винцо-то, скажем… (Щелкает языком с соболезнованием.)
2-й мужик.
Известно, окрепнет человек — крепче камня; ослабнет — слабее воды.
Старый повар (слезает с печи, дрожит и ногами и руками).
Лукерья! Говорю, дай рюмочку.
Куда лезешь? Я те дам такую рюмочку!..
Боишься ты Бога? Умираю. Братцы, пятачок…
Говорю, полезай на печь.
Кухарка! пор-рюмочки. Христа ради, говорю, понимаешь ты — Христом прошу!
Иди, иди. Чаю вот на!
Что чай? Что чай? Пустое питье, слабое. Винца бы, только глоточек… Лукерья!
3-й мужик.
Ах, сердешный, мается как.
2-й мужик.
Да дай ему, что ль.
Кухарка (достает в поставце и наливает рюмку).
На, вот, больше не дам.
Старый повар (хватает, пьет дрожа).
Лукерья! Кухарка! Я выпью, а ты понимай…
Ну, ну, разговаривай! Лезь на печку, и чтобы духа твоего не слышно было.
(Старый повар лезет покорно и не переставая ворчит что-то себе под нос.)
2-й мужик.
Что значит — ослаб человек!
1-й мужик.
Двистительно, слабость-то человеческая.
3-й мужик.
Да что и говорить.
(Старый повар укладывается и всё ворчит. Молчание.)
2-й мужик.
Ну, что я хотел спросить: эта вот девушка живет у вас с нашей стороны — Аксиньина-то. Ну что? Как? Как она живет, значит, честно ли?
Яков.
Девушка хорошая, похвалить можно.
Я тебе, дядя, истину скажу, как я здешнее заведение твердо знаю: хочешь ты Татьяну зà сына брать — бери скорее, пока не изгадилась, а то не миновать.
Яков.
Да, ото истинно так. Вот летось Наталья, у нас девушка жила. Хорошая девушка была. Так ни за что пропала, не хуже этого… (показывает на Повара).
Потому тут нашей сестры пропадает — плотину пруди. Всякому манится на легонькую работу да на сладкую пищу. Ан глядь, со сладкой-то пищи сейчас и свихнулась. А свихнулась, им уж такая не нужна. Сейчас эту вон — свеженькую на место. Так-то Наташа сердешная: свихнулась — сейчас прогнали. Родила, заболела, весною прошлой в больнице и померла. И какая девушка была!
3-й мужик.
О, Господи! Народ слабый. Жалеть надо.
Как же, пожалеют они, черти! (Спускает с печи ноги.) Я у плиты тридцать лет прожарился. А вот не нужен стал: издыхай, как собака!.. Как же, пожалеют!
1-й мужик.
Это двистительно, положения известная
2-й мужик.
Пили, ели, кудрявчиком звали; попили, поели — прощай, шелудяк!
3-й мужик.
О, Господи!
Понимаешь ты много. Что значит: сотей а ла бамон? Что значит: бавасари? Что я сделать мог! Мысли! Император мою работу кушал! А теперь не нужен стал чертям. Да не поддамся я!
Ну, ну, разговорился. Вот я тебя!.. Залезай в угол, чтоб не видать тебя было, а то Федор Иваныч зайдет, или еще кто, и выгонят меня с тобой совсем.
(Молчание.)
Яков.
Так знаете мою сторону-то, Вознесепское?
2-й мужик.
Как же не знать. От нас верст 17, больше не будет, а бродом меньше. Ты что же, землю-то держишь?
Яков.
Брат держит, а я посылаю. Я сам хоть здесь, а умираю об доме.
1-й мужик.
Двистительно.
2-й мужик.
Анисим, значит, брат тебе?
Яков.
Как же, брат родный! На том концу.
2-й мужик.
ЯВЛЕНИЕ 13-е
Те же и Таня (вбегает).
Таня.
Яков Иваныч! что вы тут прохлаждаетесь? Зовет!
Яков.
Сейчас. Что там?
Таня.
Фифка лает, есть хочет; а она ругается на вас: какой, говорит, он злой. Жалости, говорит, в нем нет. Ей давно обедать пора, а он не несет!.. (Смеется.)
Яков (хочет уходить).
О, сердита? Как бы чего не вышло!
Кухарка (Якову).
Капусту-то возьмите.
Яков.
Давай, давай! (Берет капусту и уходит.)
ЯВЛЕНИЕ 14-е
Те же без Якова.
1-й мужик.
Кому же это обедать теперь?
Таня.
А собаке. Собака эта ее… (Присаживается и берется за чайник). Чай-то есть ли? — а то я принесла еще. (Всыпает.)
2-й мужик.
Обедать собаке?
Таня.
Как же! Коклетку особенную делают, чтобы не жирная была. Я на нее, на собаку-то, белье стираю.
3-й мужик.
О, Господи!
Таня.
Как тот барин, что собаку хоронил.
2-й мужик.
Это как же так?
Таня.
А так, — рассказывал один человек, — издох у него пес, у барина-то. Вот он и поехал зимой хоронить его. Похоронил, едет и плачет, барин-то. А мороз здоровый, у кучера из носу течет, и он утирается… Дайте налью. (Наливает чай.) Из носу-то течет, а он всё утирается. Увидал барин: «что, говорит, о чем ты плачешь?» А кучер говорит: «как же, сударь, не плакать, какая собака была!» (Хохочет.)
2-й мужик.
А сам, я чай, думает: хоть бы ты и сам издох, так я бы плакать не стал… (Хохочет.)
Это правильно, верно!
Таня.
Хорошо, приехал домой барин, сейчас к барыне: «какой, говорит, наш кучер добрый: он всю дорогу плакал, — так ему жаль моего Дружка. Позовите его: на, мол, выпей водки, а вот тебе награда — рубль». Так-то и она, что Яков собаки ее не жалеет.
(Мужики хохочут.)
1-й мужик.
Хворменно!
2-й мужик.
Вот так тàк!
3-й мужик.
Ай, девушка, насмешила!
Таня (наливает еще чай).
Кушайте еще!.. То-то, оно так кажется, что жизнь хорошая, а другой раз противно все эти гадости за ними убирать. Тьфу! В деревне лучше.
(Мужики перевертывают чашки.)
Таня (наливает).
Кушайте на здоровье, Ефим Антоныч! Я налью, Митрий Власьевич!
3-й мужик.
Ну, налей, налей.
1-й мужик.
Ну как же, умница, дело наше происходит?
Таня.
Ничего, идет…
1-й мужик.
Семен сказывал…
Таня (быстро).
Сказывал?
2-й мужик.
Да не понять от него!
Таня.
Мне сказать теперь нельзя, а только стараюсь, стараюсь. Вот она — и бумага ваша! (Показывает бумагу за фартуком.) Только бы одна штука удалась… (Взвизгивает.) Уж как бы хорошо было!
2-й мужик.
Ты смотри, бумагу-то не затеряй. За нее тоже денежки плачены.
Таня.
Будьте покойны. Ведь только чтобы подписал он?
3-й мужик.
А то чего ж еще? Подписал, скажем, и крышка. (Перевертывает чашку.) Да будет уж.
Таня (сама с собой).
Подпишет, вот увидите, подпишет. Еще кушайте. (Наливает.)
1-й мужик.
Только охлопочи насчет свершения продажи земли, миром и замуж можем отдать. (Отказывается от чая.)
Таня (наливает и подает.)
Кушайте.
3-й мужик.
Только сделай: и замуж отдадим и на свадьбу, скажем, плясать приду. Хоть отродясь не плясывал, плясать буду!
Таня (смеется).
Да уж я буду в надежде. (Молчание.)
2-й мужик (оглядывая Таню).
Так-то так, а не гожаешься ты для мужицкой работы.
Таня.
Я-то? Что ж, вы думаете, силы нету? Вы бы посмотрели, как я барыню затягиваю. Другой мужик так не потянет.
2-й мужик.
Да куда ж ты ее затягиваешь?
Таня.
Да так на костях исделано, как куртка, по сих пор. Ну, на шнуры и стягиваешь, как вот запрягают, еще в руки плюют.
2-й мужик.
Засупониваешь, значит?
Таня.
Да, да, засупониваю. А ногой в нее ведь не упрешься. (Смеется.)
2-й мужик.
Зачем же ты ее затягиваешь?
Таня.
А вот затем.
2-й мужик.
Что ж, она обреклась, что ль?
Таня.
Нет, для красоты.
1-й мужик.
Пузу, значит, ей утягивает для хвормы.
Таня.
Так так стянешь, что у нее глаза вон лезут, а она говорит: «еще». Так все руки обожжешь, а вы говорите: силы нет.
(Мужики смеются и качают головами.)
Таня.
Однако я заболталась. (Убегает смеясь.)
3-й мужик.
Вот так девушка насмешила!
1-й мужик.
Да уж как аккуратна!
2-й мужик.
ЯВЛЕНИЕ 15-е
Три Мужика, Кухарка, Старый повар на печке. Входят Сахатов и Василий Леонидыч. У Сахатова в руках ложка чайная.
Василий Леонидыч.
Не то чтобы обед, a déjeuner dînatoir.[8] И прекрасный, и вам скажу, был завтрак: поросячьи окорочка — прелесть! Рулье отлично кормит. Я ведь только сейчас приехал. (Увидев Мужиков.) А мужики опять здесь?
Сахатов.
Да, да, это всё прекрасно, но мы пришли спрятать предмет. Так куда же спрятать?
Василий Леонидыч.
Виноват, я сейчас. (К Кухарке.) А собаки где же?
В кучерской собаки. Разве можно в людскую?
Василий Леонидыч.
А, в кучерской? Ну, хорошо.
Сахатов.
Я жду.
Василий Леонидыч.
Виноват, виноват. А, что? спрятать? Да, Сергей Иванович, так вот что я вам скажу: мужику, одному из этих, в карман. Вот хоть этому.
