И какъ давно, и какъ всѣмъ одинаково извѣстно это,[232] и несмотря на то не дѣлаютъ люди другимъ, чего себѣ желаютъ, а убиваютъ, грабятъ, обворовываютъ, мучатъ другъ друга люди и вмѣсто того, чтобы жить въ любви, радости и спокойствiи, живутъ въ мученіяхъ, горести, страхѣ и злобѣ.[233]И вездѣ одно и тоже: люди страдаютъ, мучаются, стараясь не видѣть той безумной жизни,[234] стараются забыться, заглушить свои страданія и не могутъ, и съ каждымъ годомъ все больше и больше людей сходитъ съ ума и убиваетъ себя, не будучи въ силахъ переносить жизнь, противную всему существу человѣческому.
Но, можетъ быть, такова и должна быть жизнь людей. Такъ, какъ живутъ теперь люди съ своими императорами, королями и правительствами, съ своими палатами, парламентами, съ своими миліонами солдатъ, ружей и пушекъ, всякую минуту готовыхъ наброситься другъ на друга. Можетъ быть, такъ и должны жить люди съ своими фабриками и заводами ненужныхъ или вредныхъ вещей, на которыхъ, работая 10, 12, 15 часовъ въ сутки, гибнутъ миліоны людей, мущинъ, женщинъ и дѣтей, превращенныхъ въ машины. Можетъ быть, такъ и должно быть, чтобы все больше и больше пустѣли деревни и наполнялись людьми города съ ихъ трактирами, борделями, ночлежными домами, больницами и воспитательными домами. Можетъ быть, такъ и должно быть, чтобы все меньше и меньше становилось честныхъ браковъ, а все больше и больше проститутокъ и женщинъ, въ утробѣ убивающихъ плодъ. Можетъ быть, такъ и должно быть, чтобы сотни и сотни тысячъ людей сидѣли по тюрьмамъ, въ общихъ или одиночныхъ камерахъ, губя свои души. Можетъ быть, такъ и надо, чтобы та вѣра Христа, которая учитъ смиренію, терпѣнію, перенесенію обидъ, дѣланію ближнему того, чего себѣ хочешь, любви къ нему, любви къ врагамъ, совокупленію всѣхъ во едино, можетъ быть, такъ нужно, чтобъ вѣра Христа, учащая этому, передавалась бы людямъ[235] учителями разныхъ сотенъ враждующихъ между собою сектъ въ видѣ ученія нелѣпыхъ и безнравственныхъ басенъ о сотвореніи міра и человѣка, о наказаніи и искупленіи его Христомъ, объ установлении такихъ или такихъ таинствъ и обрядовъ. Можетъ быть, что все это такъ нужно и свойственно людямъ, какъ свойственно муравьямъ жить въ муравейникахъ, пчеламъ въ ульяхъ, и тѣмъ и другимъ воевать и работать для исполненія закона своей жизни. Можетъ быть, это самое нужно людямъ, таковъ ихъ законъ. И можетъ, требованіе разума и совѣсти о другой, любовной и блаженной жизни, — можетъ быть, это требованіе мечта и обманъ, и не надо и нельзя думать о томъ, что люди могутъ жить иначе. Такъ и говорятъ нѣкоторые. Но сердце человѣческое не вѣритъ этому; и какъ всегда, оно громко вопіяло противъ ложной жизни, призывало людей къ той жизни, которую требуютъ откровеніе, разумъ и совѣсть, такъ еще сильнѣе, сильнѣе, чѣмъ когда-нибудь, оно вопіетъ въ наше время.[236]
Прошли вѣка, тысячелѣтія — вѣчность времени, и насъ не было. И вдругъ мы живемъ, радуемся, думаемъ, любимъ. — Мы живемъ, и срокъ этой жизни нашей по Давиду 70 крошечныхъ лѣтъ, пройдутъ они, и мы исчезнемъ, и этотъ 70-лѣтній предѣлъ закроетъ опять вѣчность времени, и насъ не будетъ такими, какими мы теперь, ужъ никогда. И вотъ, намъ дано прожить эти въ лучшемъ случаѣ 70 лѣтъ, а то можетъ быть только часы даже, прожить или въ тоскѣ и злобѣ или въ радости и любви, прожить ихъ съ сознаніемъ того, что все то, что мы дѣлаемъ, не то и не такъ, или съ сознаніемъ того, что мы сдѣлали, хотя и несовершенно и слабо, но то, именно то, что должно и можно было сдѣлать въ этой жизни.
«Одумайтесь, Одумайтесь, Одумайтесь!» кричалъ еще Іоаннъ Креститель; «одумайтесь», провозглашалъ Христосъ; «одумайтесь», провозглашаетъ голосъ Бога, голосъ совѣсти и разума. Прежде всего остановимся каждый въ своей работѣ или своей забавѣ, остановимся и по думаемъ о томъ, что мы дѣлаемъ. Дѣлаемъ ли то, что должно, или такъ, даромъ, ни за что прожигаемъ ту жизнь, которая среди двухъ вѣчностей смерти дана намъ.
Знаю я, что со всѣхъ сторонъ на тебя налягаютъ люди и не даютъ тебѣ минуты покоя, и что тебѣ, какъ лошади на колесѣ, кажется, что тебѣ никакъ нельзя остановиться, хотя и колесо, движущееся подъ тобой, разогнано самимъ тобою; знаю я, что сотни голосовъ закричатъ на тебя, какъ только ты попытаешься остановиться, чтобы одуматься.
— «Некогда думать и разсуждать, надо дѣлать», — закричитъ одинъ голосъ.
— «Не слѣдуетъ разсуждать о себѣ и своихъ желаніяхъ, когда дѣло, которому ты служишь, есть дѣло общее, дѣло семьи, дѣло торговли, искусства, науки, государства. Ты долженъ служить общему», закричитъ другой голосъ.
— «Все это ужъ пробовано обдумывать, и никто ничего не обдумалъ, живи, вотъ и все», — закричитъ третій голосъ. — «Думай или не думай, все будетъ одно: поживешь недолго и умрешь; и потому живи въ свое удовольствіе».
— «Не думай! Если станешь думать, увидишь, что эта жизнь хуже, чѣмъ не жизнь, и убьешь себя. Живи какъ попало, но не думай», закричитъ четвертый голосъ.
Какъ въ сказкѣ разсказываютъ, что когда уже въ виду искателя клада было то, что онъ искалъ, тысяча страшныхъ и соблазнительныхъ голосовъ закричали вокругъ него, чтобы помѣшать ему взять то, что давало ему счастье. Такъ и голоса слугъ міра сбиваютъ искателя истины, когда онъ уже въ виду ея. Не слушай этихъ голосовъ. И въ отвѣтъ на все, что они могутъ сказать тебѣ, скажи себѣ одно: Позади своей жизни я вижу безконечность времени, въ которомъ меня не было. Впереди меня такая же безконечная тьма, въ которую вотъ-вотъ придетъ смерть и погрузить меня. Теперь я въ жизни и могу — знаю, что могу — могу закрыть глаза и, не видя ничего, попасть въ самую злую и мучительную жизнь, и могу нетолько открыть глаза, смотрѣть, но могу видѣть и оглядывать все вокругъ себя и избрать самую лучшую и радостную жизнь. И потому, что бы мнѣ ни говорили голоса, и какъ бы ни тянули меня соблазны, какъ бы ни тянула меня уже начатая мною, и какъ бы ни поощряла меня текущая вокругъ меня жизнь, я остановлюсь, оглянусь вокругъ себя и одумаюсь.
И стоитъ человѣку сказать себѣ это, какъ онъ увидитъ, что не онъ одинъ одумывается, а что и прежде его, и при немъ много и много людей также, какъ онъ, одумывались и избирали тотъ лучшій путь жизни, который одинъ даетъ благо и ведетъ къ нему.
** [CARTHAGO DELENDA EST.][237]
Г[осподи] Б[лагослови]. 30 Н[оября 18]89. Я. П.
Garthago delenda est.[238] Жизнь, та форма жизни, которой живемъ теперь мы, христіанскіе народы, — delenda est, должна быть разрушена, говорилъ я и буду твердить это до тѣхъ поръ, пока она будетъ разрушена. Я умру, можетъ быть, пока она не будетъ еще разрушена, но я не одинъ, со мной стоятъ сотни тысячъ людей, со мной стоитъ истина. И она будетъ разрушена, и очень скоро. Она будетъ разрушена не потому, что[239] ее разрушатъ революціонеры, анархисты, рабочіе, государственные социалисты, Японцы или Китайцы,[240] а она будетъ разрушена потому, что она уже разрушена на главную половину — она разрушена въ сознаніи людей.[241] Старая форма жизни[242] держится какъ дерево, отъ котораго живутъ отростки, но которое само кажется живымъ только потому, что гниль, подтачивающая его, еще не прошла всю сердцевину. Тотъ, кто неглухъ и не слѣпъ къ тому, что творится въ нашемъ христіанскомъ мірѣ, не можетъ не видѣть того, что[243] умственный, духовный конецъ прогресса продвинулся впередъ несоразмѣрно съ[244] соціальнымъ, общественнымъ. Это общій голосъ всѣхъ передовыхъ людей нашего времени. Если представить себѣ прогрессъ, какъ движеніе четвероугольнаго
Рукопись (автограф) первого плана «Плодов просвещения»
Размер подлинника
тѣла посредствомъ двухъ прикрѣпленныхъ къ двумъ переднимъ угламъ постромокъ,[245] то положеніе наше теперь подобно тому, которое приняло бы движимое тѣло, когда одна сторона продвинулась бы впередъ несоразмѣрно съ другой. Дѣлать больше нечего, какъ продвинуть отставшій конецъ наравнѣ съ опередившимъ. Естественно заблужденіе недальновидныхъ людей, видящихъ неправильность положенія, и, чтобы исправить его, желающихъ вернуть назадъ продвинутый конецъ; но это невозможно. Продвинувшійся конецъ есть разумное сознаніе — это есть высшая сила въ человѣчествѣ, и потому нѣту той силы, которая могла бы осадить ее. Остается одно: соотвѣтственно сознанію продвинуть действительность. Человѣчество движется[246] только такъ: шагъ сознанія, шагъ практической дѣятельности, осуществляющей въ жизни новый шагъ сознанія. И есть времена, когда дѣйствительность какъ будто на равнѣ съ сознаніемъ (похоже на то, что такъ было въ половинѣ прошлаго вѣка), и есть времена, какъ теперь, когда далеко впередъ выступаетъ сознаніе, несоотвѣтствующее жизни.
—
** [ПО ПОВОДУ ДЕЛА СКУБЛИНСКОЙ.]
18 Февр. 1890. Я. П.
Въ Варшавѣ женщина Скуплинская убивала дѣтей — убила ихъ около сотни. Ее судятъ, осудятъ, приговорятъ къ каторжнымъ работамъ или что нибудь въ этомъ родѣ. У насъ въ Тулѣ прошлаго года судился крестьянинъ, изнасиловавшій свою дочь. Слѣдователь разсказывалъ мнѣ, что крестьянинъ этотъ, 44 лѣтъ, былъ похожъ на звѣря: дома у него не было, онъ нѣсколько лѣтъ ходилъ по міру съ дочерью. Его никогда не пускали ночевать въ избы, а онъ лѣто и зиму ночевалъ съ дочерью на дворѣ. Другое дѣло въТулѣ же — такое же точно, почти въ одно и то же время было еще гдѣ то — мальчикъ завелъ въ лѣсъ 5 лѣтнюю дѣвочку, зарѣзалъ ее и вырѣзалъ жиръ, но не успѣлъ сдѣлать нужной ему изъ этого жира свѣчки. Ему помѣшали и посадили его въ острогъ, гдѣ онъ и теперь сидитъ. Злодѣйка Скуплинская и еще другая какая то и ихъ помощники и помощницы, злодѣй отецъ, изнасиловавшій дочь, злодѣй мальчикъ. Это звѣри. Ихъ повѣсить мало. Повѣсить ихъ не поъѣсятъ — неизвѣстно почему, хотя почтенныхъ мужиковъ въ Пензѣ, въ порывѣ гнѣва убившихъ прикащика за убійство одного изъ ихъ товарищей — повѣсили. Но этихъ не повѣсятъ, а будутъ судить: судьи и прокуроры, адвокаты наговорятся въ сласть. Газеты наполнятъ свои столбцы негодованіемъ — людей этихъ: женщинъ, отца и отцевъ, насилующихъ дочерей, и мальчиковъ, убивающихъ дѣтей для приготовленія свѣчей, удалятъ, чтобы они, эти[247] звѣри, не мѣшали намъ, хорошимъ людямъ, жить какъ слѣдуетъ, и жизнь наша хорошая пойдетъ ненарушимо. —
Жизнь наша очень хорошая: Есть у насъ правительство, заботящееся о благѣ народномъ, есть у насъ церковь, заботящаяся о духовномъ христіанскомъ просвѣщеніи народномъ, есть у насъ общественная жизнь и отраженіе ея — общественное мнѣніе, устанавливающее общественную нравственность, воспитывающую наши молодыя поколѣнія и нашъ народъ, не достигшій еще до той нравственной и духовной высоты, на которой стоимъ мы. —
Правительства у насъ
