предела: любуйтесь и завидуйте только.[280] Страх мой оттого, что я видел, как она может лгать, как слова для нее ничего не значат, слова — только украшенье».[281]
В тот же день Толстой записал в дневник: «Переправлял «Крейцерову сонату», но почти что ничего не сделал». Очевидно, записи записной книжки были использованы позднее этого числа. 9 и 10 июня в дневнике также отмечено, что в эти дни писалась «Крейцерова соната». 12 июня Толстой писал Бирюкову: «Всё пишу «Крейцерову сонату». Не хорошо» (АТ). 15 июня в дневнике записано: «Все то же. Те же тщетные попытки писать. Впрочем, перестаю пытаться». (Эта запись может относиться, впрочем, и к писанию статьи об искусстве.) 20 июня в записной книжке читается такая запись: «К «Крейцеровой сонате». Думал устроить себе дома бордель, да огонь, везде огонь, везде жжет». В тексте рукописного материала повести эта запись никак не расшифрована и не развита. 23 июня в письме к Н. Н. Ге-старшему Толстой пишет: «Пишу и комедию,[282] и повесть и об искусстве»,[283] а 24-го записывает в дневник: «Писал «Крейцерову сонату». Подвинулся немного». На следующий день, 25-го, там же записано: «Писал довольно хорошо «Крейцерову сонату». Подвинулся». 2 июля в дневнике следующая запись: «Писал «Крейцерову сонату». Недурно. Кончил всё. Но надо всё теперь сначала поправить. Запрещение рожать надо сделать центральным местом. Она без детей доведена до необходимости пасть. Еще про эгоизм матери. Самопожертвование матери ни хорошо ни дурно, так же, как труд. И то и другое хорошо только, когда разумно, любовно. А труд для себя и самопожертвование для своих исключительно детей — дурно».[284]
Нужно думать, что запись 2 июля указывает на окончание пятой редакции «Крейцеровой сонаты». Вслед за этим Толстой стал довольно интенсивно работать над переделкой этой редакции, и в результате создалась шестая редакция повести, закрепленная текстом частично рукописи № 6, рукописей №№ 7 и 8 и частично рукописи № 9.
Существенные ее отличия от предыдущих сводятся к следующему.
Упоминание о девочке, едущей с Позднышевым, зачеркнуто, но дальше, во второй половине текста, во вставке, Толстой, очевидно по забывчивости, заставляет Позднышева говорить следующее: «Но тут, несмотря на предписанье мерзавцев не рожать, она родила вот эту самую крошку» (рукопись № 2, л. 1). Особенно много дополнений сделано во второй половине текста: почти заново написана глава о ревности, о воспитании детей и эгоистической любви к ним матерей, о нравственной высоте девушек. Осуществлено и то, что намечено в записи дневника 2 июля. Вторая часть повести и развязка ее в этой редакции такова. Уехав на съезд мировых судей, Позднышев начинает ревновать жену к Трухачевскому и стремительно уезжает домой. Дома он застает жену одну за обычными занятиями, но от тетки узнает, что в его отсутствие был Трухачевский. Жена откладывает условленный заранее отъезд в деревню, муж укрепляется в своих подозрениях. Между супругами происходит бурная ссора и затем примирение. Жена обещает не встречаться с Трухачевским. Через несколько дней Позднышевы уезжают в деревню. Несмотря на запрещение врачей рожать, жена родит девочку, как догадывается Позднышев, не от него. Жизнь в деревне проходит у Позднышева в «пьянстве» охоты, чтения романов, в «пьянстве» курения, еды, вина, карт, — всё это делается для того, чтобы забыться. Однажды жена под разными предлогами с сестрой уехала в город. У Позднышева закрадывается подозрение, что жена не спроста это сделала. Подозрение это усиливается после того, как приехавший к нему мировой судья сообщает ему о том, что в город приехал Трухачевский, с тем чтобы дать концерт. Позднышев в волнении, с которым он не в силах совладать. Он не спит ночь, и окружающие замечают его возбуждение. Поздно вечером приезжает жена, и по ее счастливому, удовлетворенному виду Позднышев убеждается в том, что она в город ездила для встречи с Трухачевским и там с ним действительно встретилась. Под маской спокойствия он всё же старается окольными вопросами выяснить, могла ли она видеться наедине с Трухачевским, и убеждается, что это могло быть. Остается последний и самый верный способ узнать истину: будет ли она ночью, как жена Урии, искать сближения с мужем, чтобы скрыть свой грех? Так именно и случается, и Позднышев, окончательно убежденный в измене жены, закалывает ее кинжалом.
К работе над шестой редакцией «Крейцеровой сонаты» относятся следующие записи и упоминания в дневнике, записной книжке и письмах.
3 июля в записной книжке записано: «Эгоизм матери. В роде того, что хорошо труд, но только для чего? И так как дети были эгоизм, то была одна мука». Это вариация записи дневника от 2 июля. И та и другая запись развиты в шестой редакции повести в главе, трактующей о воспитании детей и об эгоизме материнской любви.
4 июля Толстой записывает в дневник: «Утром и вчера вечером много и ясно думал о «Крейцеровой сонате». Соня переписывает, ее волнует, и она вчера ночью говорит о разочаровании молодой женщины, о чувственности мужчин, сначала чуждой, о несочувствии к детям. Она несправедлива, потому что хочет оправдываться, а чтобы понять и сказать истину, надо каяться. Вся драма повести, всё время не выходившая у меня, теперь ясна в голове. Он воспитал ее чувственность. Доктора запретили рожать. Она напитана, наряжена, и все соблазны искусства.
Как же ей не пасть? Он должен чувствовать, что он сам довел ее до этого,[285] что он убил ее прежде, когда возненавидел, что искал предлога и рад был ему. Да, вчера мужики подтвердили, что кликушество бывает только у баб, а не у девок. Стало быть, справедливо, что происходит от половых эксесов».[286]
7 июля с пометкой, К «Крейцеровой сонате»“ Толстой записывает в записной книжке: «Настроение — дьявол, дура и добра и проницательна». В тот же день он заносит в дневник: «Думаю о «Крейцеровой сонате». 1) Различие настроений жены — две женщины.[287] 2) Соблазнитель-музыкант своим долгом считает соблазнить. Притом же: не в б[ордель] же ему ездить, еще можно заразиться». 8 июля в записной книжке записано: «У музыканта догмат: соблазнить чужую жену — без этого он не исполнит своей обязанности. И потом куда же ему — не в бордель же идти». О нем рассказывали.[288] Мучения в присутствии человека, которого ревновал».[289]
10 июля в дневнике отмечено: «Перечитывал «Крейцерову сонату» и поправлял недурно». 11 июля в записной книжке записано: «Ревность первая безосновательная — легкая. Ревность, доходящая до подозрения, что она с ним в нужнике. Это я ростил своего дьявола».[290] Вслед за тем идет ряд дневниковых записей. 16 июля: «Взялся было за работу — «Крейцерова соната» — не идет». 18 июля: «Читал трактаты об искусстве и прочел то, что начато. Начал поправлять, потом начал «Крейцерову сонату». И не мог продолжать ни того ни другого». 19 июля: «После кофе писал «Крейцерову сонату» о детях.[291] Не хорошо, не сильно». Вероятно, записи 21 июля — «Пробовал писать — не мог», 22 июля — «Утро пробовал писать — не мог» и 23 июля — «Утро пробовал писать — мешают» — также относятся к «Крейцеровой сонате». 21 июля Толстой писал Бирюкову: «Я немного пишу «Крейцерову сонату», пишу и о вас думаю и желаю вам прочесть» (АТ). 24 июля в дневнике записано: «Я начал «Крейцерову сонату». Думал: я пишу «Крейцерову сонату» и даже «Об искусстве» — и то и другое — отрицательное, злое, а хочется писать доброе… Поработал над «Крейцеровой сонатой». Кончил начерно. Понял, как всю надо преобразовать, внеся любовь и сострадание к ней».
Закончив начерно работу над повестью 24 июля, Толстой вскоре принялся за ее переработку, которая составила седьмую редакцию «Крейцеровой сонаты». Она закреплена преимущественно в рукописи № 9, датированной 28 августа 1889 г. и озаглавленной «Как муж убил жену», и, вероятно, отчасти в рукописи № 6, текст которой Толстой стал исправлять, судя по дневниковой записи, через два дня после того, как повесть начерно была закончена. А за это время переписчики не могли успеть снять копию с текста рукописи № 6. Но определить, какие исправления в рукописи № 6 относятся к шестой редакции и какие к седьмой, большей частью не представляется возможным. Можно лишь утверждать, что определение того, что такое блудник, впервые встречающееся в рукописи № 6 (см. ниже), судя по дате соответствующей записи в записной книжке, сделано в седьмой редакции.
Намерение «преобразовать» повесть, внеся в нее «любовь и сострадание к ней», т. е. к жене Позднышева, о чем говорится в дневниковой записи 24 июля, Толстым было осуществлено и в работе над седьмой редакцией «Крейцеровой сонаты» лишь в минимальной степени. Оно обнаружилось только в следующих словах Позднышева, в которых передается, его отношение к жене после убийства ее: «Я в первый раз увидал в ней человека, сестру, и не могу выразить того чувства умиления и любви, которое я испытал к ней».
Важнейшие отличия седьмой редакции от предыдущей следующие.
Вслед за эпизодом первой игры Трухачевского с женой Позднышева введен эпизод его визита в отсутствие Позднышева: Позднышев возвращается с выставки домой и застает у себя Трухачевского. Это возбуждает его ревность (ср. конец XXI главы в окончательной редакции). Вслед затем идет эпизод ссоры Позднышевых, их примирение и краткий сравнительно с окончательной редакцией эпизод игры «Крейцеровой сонаты». Далее рассказывается об отъезде Позднышева на съезд мировых судей и об его неожиданном возвращении домой. Эпизод обратной поездки из уезда к себе домой и сопутствовавшие ей переживания Позднышева, а также эпизод убийства и всё дальнейшее до конца повести написано заново. Ряд подробностей, имеющихся в этих эпизодах в окончательной редакции, здесь еще пока отсутствует. Застав жену наедине с Трухачевским, Позднышев стреляет дважды в убегающего Трухачевского, но не попадает в него, и затем двумя выстрелами смертельно ранит жену. Умирающая женщина просит у Позднышева прощения, а не выказывает ему свою ненависть, как в окончательной редакции. В начале Толстой решил было рассуждения Позднышева о целомудрии и о браке, вошедшие в окончательной редакции повести в XI главу, перенести в самый конец повести, но затем отказался от этого намерения.
В этой редакции, кроме того, сделан целый ряд смысловых и стилистических исправлений сравнительно второстепенного характера. Общее понятие о них дают описание рукописи № 9 и варианты №№ 13–17.
Работа над седьмой редакцией «Крейцеровой сонаты», судя по дневниковой записи, началась 26 июля 1889 г. В этот день Толстой записывает в дневник: «Начал было поправлять сначала «Крейцерову сонату», но сделал мало». В ближайшие дни уже речь идет не об исправлениях повести, а о писании ее. 27 июля Толстой записывает
