в дневник: „«Немного пописал «Крейцерову сонату»“; 28-го — „«Писал до завтрака «Крейцерову сонату»“; 29-го — «Писал «Крейцерову сонату». Порядочно», 30-го — „«Писал лучше всех дней «Крейцерову сонату»“; 1 августа —, «Записал кое-что к «Крейцеровой сонате»“. В то же время в записной книжке делаются следующие записи. — 28 июля: «Середины нет: страданье от детей или чувственность. Состояние духа вызывающее «Вот еще!» и т. д. Она даже не хороша, а только чтобы не платить в б[ордель]»;[292] 30 июля: «Моя жена. Как он смеет. А почему она моя?»;[293] 1 августа: «К «Крейцеровой сонате». Дети плачут и кричат после того, как убил. И всё сделал этот мерзавец. Так гибнет жена из-за мерзавца, из его экономии. Я бы дал ему 10 рублей за дорогую».[294] 7[?] августа Толстой пишет П. И. Бирюкову: «Сам всё работаю над повестью о браке» (АТ). 11 августа он записывает в дневник: «Ходил за грибами и думал о «Крейцеровой сонате» и об искусстве. «Крейцерова соната»: надо сделать бред умирающей, просящей прощение и не верящей тому, что он убил ее».[295] 15 августа там же записано: «Писал, поправлял «Крейцерову сонату». Очень хорошо». 19 августа в записную книжку заносится такая запись: «С тех пор, как я имел двух, я сделался блудник, как морфинист». И под тем же числом эта запись распространяется в дневнике: «Думал к «Крейцеровой сонате»: блудник есть не ругательство, но состояние (думаю то же и блудница), состояние беспокойства, любопытства и потребности новизны, происходящее от общения ради удовольствия не с одной, а с многими. Как пьяница, может воздерживаться, но пьяница — пьяница и блудник — блудник, при первом послаблении внимания падет. Я блудник». Эта запись развита, в свою очередь, в тексте седьмой редакции.[296]
22 августа в записной книжке записано: «Эпиграф к «Крейцеровой сонате» 5 глава Матвея, стихи 28–30. Писать скорей. К «Крейцеровой сонате». Поехал и вернулся».[297] На следующий день в дневник занесено: «Эпиграф к «Крейцеровой сонате» Матвея V, стихи 28 по 30. Глядишь на женщину как на предмет наслаждения, хотя бы то была, и даже тем более, если это твоя жена, то ты прелюбодействуешь и грешишь. При исполнении закона хлебного труда совокупление имеет цель внеличного наслаждения — помощники, продолжатели, но при избытке — один разврат».[298] 24 августа в дневнике записано: «Немного писал»; 25-го августа там же записано: «Хотел писать — слабость, задремал»; 26-го — «Писал много. Всё не могу кончить»; 28-го — «Встал рано и сейчас же сел за работу и часа 4 писал «Крейцерову сонату». Кончил. Казалось, что хорошо, но пошел за грибами и опять недоволен, не то». В тот же день в записную книжку Толстой записал: «Я рад, что убил, я хоть полюбил ее. А если бы она сама умерла, я бы только радовался. Только теперь я понял, как неизбежно было ее падение от средств мерзавца. Со мной или с другим — всё равно».[299] На следующий день, 29 августа, Толстой отмечает в дневнике: «Немного поправлял до завтрака» и в тот же день записывает: «Думал о том, что я вожусь с своим писаньем «Крейцеровой сонаты» из-за тщеславия; не хочется перед публикой явиться не вполне отделанным, нескладным, даже плохим. И это скверно. Если что есть полезного, нужного людям, люди возьмут это из плохого. В совершенстве отделанная повесть не сделает доводы мои убедительнее. Надо быть юродивым и в писании».
Судя по этой записи, Толстой, закончив 29 августа работу над седьмой редакцией «Крейцеровой сонаты», решил, видимо, не подвергать повесть дальнейшим переделкам. В дневнике под 31 августа записано: „Вечером читал всем «Крейцерову сонату». Поднял всех. Это очень нужно. Решил печатать в «Неделе»“.
Факт чтения повести окружающим и решение ее печатать свидетельствуют о том, что Толстой считал в это время свою повесть уже более или менее законченной. 1 сентября он читал «Крейцерову сонату» вновь — H. Н. Ге-старшему и сыну Льву Львовичу, о чем говорит дневниковая запись под этим числом: «Вечером читал H. Н. Ге и Леве, который уезжает завтра «Крейцерову сонату». На всех, и больше всего на меня, произвело большое впечатление: всё это очень важно и нужно. Очень взволновало». 9 сентября Толстой пишет Черткову: «Повесть «Крейцерова соната» или «Как муж жену убил» я почти кончил и рад, что написал это. Знаю, что то, что там написано, нужно людям». О том, что повесть «почти кончил», Толстой пишет в письмах и П. И. Бирюкову от 11 сентября (АТ) и H. Н. Страхову от 12 сентября.[300] Обоим, так же, как и Черткову, он сообщает, что повесть посылает Гайдебурову в «Неделю». Однако вскоре он испытывает неудовлетворенность тем, что им написано.
17 сентября в дневнике им записано: «Перечел «Крейцерову сонату». Очень не понравилось». В связи с этим отправка повести в печать была отложена, и Толстой вновь принялся за работу над ней. 17 сентября он записывает в дневник:, «Встал и с охотой взялся за работу над «Крейцеровой сонатой»“. Это была работа над восьмой редакцией повести, длившаяся месяц с лишним. Эта редакция распространилась в многочисленных списках и литографированных и гектографированных изданиях и стала достоянием широких читательских кругов. В дальнейшем называем ее общо — «литографированной редакцией». Работа над ней закреплена в рукописях, описанных под №№ 10, 11, 12 и частично 13 и 14 (см. описание рукописей). Текст ее устанавливается в результате сопоставления указанных рукописей с рукописью, описанной под № 15 и с текстами литографированных изданий повести. По сравнению с предшествующей редакцией в ней, в деталях, очень много изменений и дополнений.
Важнейшие отличия восьмой редакции от седьмой сводятся к следующему.
Текст XIV главы, заключающей в себе рассуждения Позднышева о воспитании женщин, значительно дополнен. В тексте XV главы, кроме новых деталей в рассуждениях Позднышева о ревности, в его уста вложены суровые нападки на докторов. Сюда впервые введен эпизод бурной ссоры Позднышева с женой незадолго до появления Трухачевского, ссоры, закончившейся уходом жены к сестре и попыткой отравиться (глава XX). Значительным исправлениям подверглись все последние главы повести, начиная с эпизода появления Трухачевского в доме Позднышева. Прежде всего Толстой еще paз попытался указать на положительные стороны в натуре жены Позднышева на ряду с отрицательными, как это видно из текста варианта № 18. Она, несмотря на ряд отталкивающих качеств, — «в самой глубине души добрый, великодушный, почти святой человек, способный мгновенно, без малейшего колебания и раскаяния, отдать себя всего, всю свою жизнь другому». Отрицательная характеристика двух братьев Трухачевского, бывшая в предшествующих редакциях, зачеркивается. В текст XXIII главы введено рассуждение Позднышева о музыке и его рассказ о впечатлении, произведенном на него исполнением Крейцеровой сонаты. Зачеркнуты следующие слова Позднышева, в которых он передает то, что услышал, подойдя к двери, за которой находились его жена и Трухачевский: «Да, я услыхал то, что не оставило во мне ни малейшего сомнения. И они не спешили, не торопились». В результате явное доказательство физической измены жены заменилось лишь более или менее правдоподобной догадкой о такой измене. Орудие убийства — вновь кинжал, а не револьвер. Так же, как и в окончательной редакции, умирающая женщина выказывает Позднышеву свою ненависть, а не просит у него прощения.
К работе над этой редакцией «Крейцеровой сонаты» относятся следующие упоминания.
Вслед за записью 17 сентября в дневнике записано под 18 сентября: «Сел за работу». 19 сентября там же записано: «Усердно писал, поправляя «Крейцерову сонату». До начала действия всё исправно, потом нехорошо». Последнюю запись нужно понимать, очевидно, в том смысле, что «все исправно» до эпизода появления Трухачевского в доме Позднышева, откуда, собственно, и начинается действие. Как-раз эта часть повести, в которой развертывается «действие», подверглась особенно усиленной переделке.
20 сентября, очевидно в связи с работой над «Крейцеровой сонатой», Толстой записал в дневник: «Писал мало». На следующий день, 21-го, он там же записывает: «Писал немного. Окончательно решил переделать, не надо убийства». Но это решение никак не отразилось в работе над повестью: в рукописном материале, относящемся к «Крейцеровой сонате», нет никаких намеков на то, что Толстой это свое намерение привел в исполнение или даже пытался его осуществить. Нужно думать, что дальше замысла дело не пошло, судя по дневниковой записи следующего дня в которой идет речь о том, что убийство должно быть исключительно из-за ссоры: «Стал заниматься «Крейцеровой сонатой», которая уж совсем не «Крейцерова соната». Всё клонится к тому, чтобы убийство было просто из-за ссоры. Прочел историю убившегося мужа и жены, убившей детей, и это еще больше подтвердило».
История, о которой пишет здесь Толстой, — драма, происшедшая в Одессе в семье учителя Заузе. Нелады между супругами привели к тому, что муж повесился, а жена после этого зарезала троих своих детей и затем сама покончила с собой, выбросившись с четвертого этажа. Об этом случае Толстой прочел в № 38 газеты «Неделя» от 17 сентября 1889 г.
Но и эта версия не была никак разработана и не нашла себе никакого отражения в рукописях повести.
23 сентября в дневник записано: «Встал рано, сел за «Крейцерову сонату». Мало сделал. Да, с Бестужевым, который нападал на мысль о целомудрии с точки заботы о продолжении рода, говорил следующее: по церковному верованию должен наступить конец света; по науке точно также должна кончиться и жизнь человека на земле и сама земля. Что же так возмущает людей, что нравственная добрая жизнь тоже приведет к концу род человеческий? Может быть, это совпадает. В статье шекеров говорится то же самое. Там говорится: почему же людям воздержанием не избавить себя от насильственной смерти?» Эта запись развита в тексте, относящемся к восьмой редакции повести.[301]
24–25 сентября Толстой пишет Черткову: «Свою повесть о брачных отношениях всё не кончил и всё подвигаюсь. И вам доставлю хоть в черновом виде, как только будет можно» (AЧ). Видимо, с работой над «Крейцеровой сонатой» связана и запись в дневнике от 26 сентября: «Писал много. Вчера и нынче». 27 сентября Толстой пишет Бирюкову: «Я всё поправляю, изменяю, отделываю «Крейцерову сонату». Но мало, лениво пишу»(АТ). 27 сентября в дневнике записано:,Немного пописал. Записал кое-что к «Крейцеровой сонате»“. Под этим числом в записной книжке Толстой записал следующее: «Барыня говорит на купца: вот кто мешает. А седой говорит им: вы только держитесь. Все перережутся. А не перережутся — застрелятся, а не застрелятся — проституты, а не проституты — страдальцы. «К[рейцерова] с[оната]»: Если есть что похоже, то только по инерции этого самого, но и это распадается. Я 20
