нарочно в самую грубую, низменную среду.
— Да ведь твоя же… — сестра, он хотел сказать.
— Нет, твоя фантазия была. Все это хорошо, но когда это искренно, а все это фальшь, которую ты напустил. Если ты так жалеешь, отдай им весь урожай. Что, небось не хочешь, — говорила она, совершенно забыв о том, как она пилила его за то, что он распорядился дать по пуду на бедные дворы своей деревни.
Он хотел сказать, что он готов бы и больше сделать.
— Неправда, все притворство, либеральничанье, — продолжала она колоть его в самые больные места, как пчела в глаза. — И то, что ты дал, всем хвастаясь, ты дал, потому что я настояла.
«Боже мой, как может врать эта женщина!» — думал про себя Владимир Иванович. Наконец все заряды магазинного ружья были выпущены и новые не вложены еще, и Владимир Иванович успел сказать то, что хотел.
Беспокоиться не о чем. Что няня рассказывала, что на ней нашли три паразита, то это еще не ужасное несчастье. А что она увлеклась и перешла в крайность, то это понятно. Но беды нет. Комитет хотел посылать для раздачи помощи, он может предложить себя, его пошлют, и он привезет ее. Вот и все.
Как предложил Владимир Иванович, так и было решено, и через три дня он с поручением от комитета поехал к дочери.
В Краснове у Лужиных среди молодого поколения шла страшная работа: не столько внешняя — хождения по крестьянским деревням и избам (хотя и этой было много), сколько внутренняя: перестановка всех оценок доброго и злого.
[О СУДЕ]
— Да что же, есть у вас, наконец, комната или нет? Есть или нет? — говорил с некоторым раздражением Михаил Михайлович, входя в сени постоялого двора уездного города, в котором на завтра назначено было заседание окружного суда, в котором он был присяжным.
— Пожалуйте, пожалуйте, — говорил хозяйский племянник, — сейчас, сию, сию минуту.
И хозяйский племянник, несмотря на раздражительный тон Михаила Михайловича, не отвечая ему, убежал в комнатку с киотом и большими иконами, одну оставленную себе хозяевами, и что–то там стал шептаться с толстой старухой, сидевшей там за самоваром. Михаил Михайлович видел это и злился.
Он устал и перемерз с дороги. Но взял на себя и молчал, осторожно оттаивая и отлепляя ледышки с усов и бороды, примерзшей к воротнику, и сбрасывая их на грязный, затоптанный пол.
Вошел увязанный платком по воротнику Ефим, его кучер.
— Прикажете вносить вещи?
— Да не добьюсь толку. Будет или не будет комната?
Худой, вертлявый племянник выскочил из хозяйской комнаты, юркнул в соседний номер, где тотчас послышался ропот и настояния племянника. Он, очевидно, выгонял недостойного жильца. Старушка, перекачиваясь своим тяжелым телом и вся дрожа, как желе, под широкой ситцевой кофтой, вышла к Михаилу Михайловичу.
— Сейчас, сейчас, батюшка, пожалуйте. Есть, есть комнатка.
Как не быть. Пожалуйте. Вася, что же он?
— Идет, идет.
Из комнаты вывели какого–то лохматого человека и увели куда–то. А Михаила Михайловича ввели в номер накуренный, наплеванный и надышанный.
……………………………………………………………………………………………………………
Через полчаса, однако, всё устроилось, и Михаил Михайлович сидел за самоваром, разложив на свою чистую салфетку домашний белый хлеб, сыр, масло и альберт–бисквитс. Он уже напился, согрелся, и уже дурное расположение духа заменилось самым хорошим.
— Позови кучера.
—Ефим, пей чай.
— Благодарю покорно, сейчас только сена задам.
Когда Ефим вернулся, Михаил Михайлович вложил аккуратно свернутую и вставленную в черешневый пахучий мундштучок папироску и, со вкусом закурив душистый, свежий табак, пуская большой струей синеватый дым, поднялся.
— Садись, пей, — сказал он Ефиму и вышел в коридор узнать, кто приехал, кого нет, что слышно, нет ли знакомых, — разогнать скуку.
Разумеется, были знакомые. Знакомый был и толстый Савельев, бывший предводитель, и новый помещик Эванов, недавно купивший именье, и доктор. Михаил Михайлович был холостой помещик средней руки (800 десятин чернозему), бывший мировой судья, назначенный присяжным на эту сессию. Знакомый был и купец Берескитов, торговец хлебом, недавно разбогатевший и водивший компанию с дворянами. Всё это были присяжные. Тут же стоял и товарищ прокурора Матвеев, тоже знакомый.
С Михаилом Михайловичем все обращались осторожно, как бы боясь оскорбить его. Он был такой застенчивый, тихий, робкий и сам осторожный и до крайности учтивый в обращении. Даже громогласный толстяк Савельев и то был осторожен с ним. Такое он производил впечатление, заражая своим «не тронь меня».
— Ну вот хоть на суд вас вытащило, — сказал он, отдуваясь своими толстыми щеками, — а то сидите — он хотел [сказать]: как медведь, но остановился и сказал: дома.
— А холодно нынче.
— Да, 26 было утром. Милости прошу ко мне, — сказал Эванов. — Да не хотите ли закусить?
— Нет, благодарю.
Не прошло еще получаса, как Михаил Михайлович уже сидел за карточным столом и соображал, назначать черви или трефы, и можно ли доверить показанию доктора, сказавшего бескозырного, но неверно назначающего.
После 3–х роберов закусили, потом еще сели, сто сыграли, потом поужинали, поговорили о ценах на хлеб, о завтрашних делах. Одно дело интересно, об убийстве. Поговорили еще о соседях, выборах и разошлись. Веселого, разумеется, ничего не было, но было то самое, что требовалось: убить время. Эта цель была достигнута, и Михаил Михайлович не видал, как прошли эти 6 часов, от 5 до 11. —
Войдя в свой номер, Михаил Михайлович разделся и слышал, как без него начался громкий хохот и говор в номере Эванова. Очевидно, он стеснял их. И ему стало грустно. Он совсем не хотел стеснять и никого не осуждал, напротив, хотел бы о ними и поврать, но как–то это не шло, и где он был, всем было неловко и скучно и ему тоже. Он разделся, убрался, похвалил Ефима за то, что он так всё разложил хорошо, и, оставив на перевернутом дне стакана откушенный сахар и достав начатую книгу. лег в постель, приготовил папироску, мармеладину и приготовился наслаждаться: лежа читать — это был роман Мопассана начатый, — он очень любил Мопассана, лежа есть мармелад круглый, рябинный и потом закурить славную папироску, аккуратно закрученную и заклеенную слюной.
— Славно! — сказал он себе, сам не зная, что славно.
Он почитал, доел, выкурил и потушил свечу, но долго не заснул: ему мешал женский голос, что–то шептавший за дверью. И по случаю этого женского голоса он вспомнил, как Савельев спрашивал его, давно ли он видел Виденеевых. Это были соседки — две дочери были. И если Савельев подозревал, что Михаил Михайлович был влюблен в них, то это была правда: он был влюблен в меньшую, и очень даже. Но то робость, что она откажет, то робость, что она только этого и ждет и примет, оттолкнули его, и он перестал ездить. «Поздно уже, поздно 35 лет, поздно жениться, — думал Михаил Михайлович. — Проживу и так, только бы не увлекаться — глупо».
Михаил Михайлович давал себе такой совет потому, что он, очень целомудренный по натуре человек, ведший очень воздержную жизнь, постоянно влюблялся и в влюбленном состоянии мучался, хотя и не делал внешних глупостей. Женщины были для него какими–то богинями, и это главное мешало ему жениться. Он считал себя недостойным их.
ПЕТР ХЛЕБНИК
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Действие происходит в III столетии в Сирии
ЯВЛЕНИЕ 1–е
Площадь перед домом. Сидят нищие: две женщины, трое мужчин, проходят жители. Нищие просят, им подают.
ЯВЛЕНИЕ 2–е
1–й нищий.
Из Каира. Хорошо ли собираете?
1–й нищий.
Плохо, богатых мало.
Как мало? А вот какие богатые дома (указывает). У этого, должно быть, тысячи.
Нищая.
Да, у этого богатства много, да он удавится, а ничего нищему не подаст.
2–й нищий.
Все знают Петра Хлебника. С тех пор, как я здесь живу, 30 лет, никогда никому корки хлеба не дал.
3–й нищий.
2–я нищая.
Нет, дочь все–таки добрее. Служанка сказывала.
1–я нищая.
Нет на свете скупее человека этого Петра, никогда никому не подаст.
Как не даст. Кто умеет просить, выпросит.
1–й нищий.
Как же, попробуй.
А вот выпрошу. Нет того человека, кто бы мне не дал, если я пристану.
Нищая и нищий.
Как же, выпросишь, не даст.
Об заклад.
1–й нищий.
О чем?
Все обступают странника.
Странник. Да вот хочешь об заклад на три деньги?
1–й нищий.
Идет (бьют по рукам и смеются). Давай деньги.
Странник и нищий отдают деньги первой нищей.
2–й нищий.
Вот он как раз идет. Несет князю хлебы.
ЯВЛЕНИЕ [3–е]
Выходит Петр с рабом, несущим корзину хлеба.
Странник (подходит к Петру).
Христа ради страннику бездомному. Вы наши отцы, смилуйтесь. Кормилец, Христа ради, с голода умираю и т. д.
Петр (идет не оборачиваясь. Странник пристает, падает в ноги, хватает за полы). Отвяжись.
Петр.
Пошел прочь.
Странник (забегая с другой стороны, падает в ноги).
Батюшка и т. д.
Петр.
Отстань, убью (нагибается, берет камень).
Милостивец. Пожалей. (Хватает за руку и т. д.)
Петр.
Говорил, изобью. Отстань. (Схватывает хлеб из корзины, бросает в него и уходит.)
ЯВЛЕНИЕ [4–е]
Те же без Петра.
Странник (подхватывает хлеб и бежит к нищим).
Что, говорил? Моя взяла. Вот она Петрова милостыня. (Показывает хлеб.) Давай деньги мои.
2–й нищий.
Ну, брат, счастлив ты. Выиграл, угости за это.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Внутренность дома. На первом плане сидят жена и дочь Петра. В глубине сцены кровать, на которой лежит Петр, мечется и бредит.
ЯВЛЕНИЕ 1–е
Петр.
Разбойники, разорили. Куда столько муки всыпали. Плати деньги. Режь. Царь. Цветы заиграли. Прощайте. (Затихает.)
Жена.
Вот уже вечером третий день будет, а всё не лучше. Как бы не помер.
Входит юродивая.
Юродивая.
Здравствуй, девонька. Всё плачешь. Мужа хоронить хочешь. Не робей, но помрет. Не готов еще он. 30 лет деньги собирал, теперь столько сто лот надо деньги расшвыривать. Тогда только готов будет.
Мать.
Будет тебе, Дунюшка, пустяки говорить. Поесть хочешь?
Юродивая.
Не надо мне есть. Эй, старик, спишь, что ли? Дочь уходит.
Петр (прислушивается).
Юродивая.
Нельзя богатому внить в царство божие. Не пролезешь, зацепишься. А не пролезешь, в ад к муринам попадешь.
ЯВЛЕНИЕ 2–е
Входит врач. Те же и врач, без дочери.
Петр (вскакивает и кричит).
Тебе что нужно? И ты меня душить хочешь?
Врач.
Успокойся, болезнь твоя пройдет. (Берет его за руку и усаживает на постель.)
Юродивая.
Дурак, дурак, глупости делаешь, мое дело портишь. Не хочу смотреть. (Убегает.)
Врач.
Держите его. (Ощупывает, остукивает и говорит про себя.) Здесь нет. Здесь начинается. Слышу, вот он. Этого я выгоню. Вся болезнь тут. Исцелишься, будь спокоен. Лежи смирно. (Вынимает стклянку, дает ему пить и передает жене другую, чтобы растирать его.) Вечером разотрите его. Вот так. (Врач уходит, жена за ним.)
ЯВЛЕНИЕ 3–е
Петр (один, долго лежит молча, вдруг вскакивает и садится).
Что же это? Это смерть. Чувствую, что умираю. Вот он и ангел за душой пришел. Он говорит, исцелеешь. Какое исцеление, когда смерть. Боже мой, что же будет со мной там? Неужели правда, что нельзя войти богатому и
