«Метели» встречается более, чем через два года. Под 2 февраля 1856 г. Толстой записывает в дневнике: «Завтра привожу в порядок бумаги, пишу письма Пелагее Ильинишне и старосте и набело «Метель», обедаю в шахматном клубе и всё пишу еще «Метель…»

Работа была закончена 12 февраля. В этот день в дневнике отмечено: «Окончил «Метель», ей очень довольны». Сам Толстой был другого мнения. «Как понравилась тебе «Метель»? — писал он брату, С. Н. Толстому, вскоре после напечатания рассказа. — Я ею недоволен — серьезно».[206]

«Метель» была напечатана в III кн. «Современника» за 1856 г.

Журнальный текст рассказа не был выправлен с достаточной тщательностью и в дальнейших изданиях, несмотря на несомненно делавшиеся иногда попытки исправления, скорее ухудшался, чем улучшался.

В журнальном тексте «Метели», помимо легко поддающихся исправлению явных опечаток, грубых орфографических ошибок и мелких промахов, попадаются места, которые возбуждают сомнение, но которые тем не менее приходится оставлять без всякого изменения за отсутствием рукописей рассказа и корректур. Такова, например, фраза: «Впереди, на одном же расстоянии, убегают передовые тройки» (гл. V, стр. 128, строка 7).

Издание Стелловского (1864 г.) повторило журнальный текст, добавив к нему несколько новых ошибок. Например, вместо: «в переднем возу» — появилось: «в переднем углу» — чтение, дожившее до XI издания (гл. III, стр. 123, строка 36).

Несколько случайных пропусков изд. Стелловского были, в дальнейших изданиях, источником новых и не всегда удачных чтений. Сюда относится такой случай. Во фразе: «у них земель мало стало, и совсем хлеб рожать перестали земли» изд. Стелловского пропустило последнее слово, и в последующих изданиях получилось: «у них земель мало стало, и совсем хлеб рожать перестал» (гл. III, стр. 123, строка 12).

О несомненных попытках исправления текста «Метели» после изд. Стелловского свидетельствуют многочисленные, систематические изменения видовых форм глагола. Таковы, например, «испытывал» вместо «испытал», «повторил» вместо «повторял», «обогнали» вместо «обгоняли» (гл. III), «начинали» вместо «начали» (гл. V), «спотыкнулась» вместо «спотыкалась», «дергала» вместо «дернула», «подкидывала» вместо «подкинула» (гл. VII) и т. д. Эти замены далеко не всегда улучшали текст, который к тому же продолжал обрастать новыми ошибками, иногда очень грубыми. Так, например, в VI гл. Федор Филиппыч бежит к пруду спасать утопающего, «на бегу надевая сюртук» (изд. XI, ч. III, стр. 54), вместо того, чтобы его снимать, как и было в первом печатном тексте. Отметим, что, начиная с IV изд., в гл. VI появилась существенная отмена: бегущая к пруду Матрена не стопятилетняя, а семидесятилетняя старуха.

Так как не сохранилось ни рукописей, ни корректур «Метели», и неизвестна доля участия Толстого в исправлениях текста после появления рассказа в «Современнике», мы даем в настоящем издании журнальный текст с исправлением очевидных опечаток и некоторыми отменами.

Во-первых, исправляем нумерацию глав: в «Современнике» следующая за VI глава помечена цыфрой VІІІ, и неправильная нумерация идет до конца рассказа.

Во-вторых, вносим в текст следующие поправки:

Гл. II. Стр. 122, строки 8–9. Печатаем: охотницкий колокольчик — вместо охотничий колокольчик. Такое написание дано четырьмя строками ниже, и в начале главы упоминается охотницкое заведение.

Гл. V. Стр. 127, строка 15. Печатаем: останется — вместо: остается. Считаем, что в журнале опечатка.

Гл. VI. Стр. 130, строки 28–29. Печатаем: волоча одну ногу в шерстяном чулке, — вместо: волоча одну ногу, ногу в шерстяном чулке. Считаем, что в журнале опечатка.

Стр. 134, строка 18. Печатаем: половину ночи — вместо: половина ночи. Считаем, что в журнале опечатка.

Гл. VII. Стр. 136, строка 2. Печатаем: подпрыгивал — вместо: попрыгивал. Считаем, что в журнале опечатка.

Гл. VІІІ. Стр. 138, строка 18. Печатаем: чем же это кончится?

Ежели мы не найдем — вместо: чем же это кончится, ежели мы не найдем. Считаем, что в журнале опечатка.

Гл. X. Стр. 141, строки 34–35. Печатаем: Очертания и цвета спины ямщика и лошадей — вместо: Очертания и цвета, спины ямщика и лошадей. Считаем запятую опечаткой.

Гл. XI. Стр. 143, строки 28–29. Печатаем: согрелся бы важно, — сказал ему советчик. — вместо: согрелся бы, важно сказал ему советчик. Считаем, что в журнале опечатка.

Сохраняем написания: перебуться, перебулся (стр. 141, строки 6 и 16), не считая их опечатками, а передачей народного говора.

_____________

ДВА ГУСАРА.

Повесть «Два гусара» написана в Петербурге в первые месяцы знакомства и сотрудничества Толстого с кружком писателей, работавших в «Современнике». В Петербурге первая запись дневника Толстого помечена 21 ноября 1855 г.: «Я в Петербурге у Тургенева».

С 26 ноября он уже не числился на действительной военной службе и теперь мог вполне отдаться своему призванию писателя. В 1856 г. он одновременно работал над несколькими произведениями. В конце декабря 1855 г. он обещал дать А. Краевскому для «Отечественных записок» еще неоконченный рассказ «Утро помещика» (начатый им еще в 1852 г. под названием «Романа русского помещика»);[207] в то же время он работал над «Юностью» и повестью из кавказской жизни (будущие «Казаки»). Эти произведения он подолгу обдумывал, по нескольку раз переделывал, на время откладывал и не спешил отдавать в печать.

Иначе была создана повесть «Два гусара»; задумав ее, он тотчас же стал ее писать и написал в продолжение одного месяца.

11 марта помечено в дневнике: «Пишу прежде всего Епишку или Беглеца, потом комедию, потом «Юность». Но на следующий же день, 12 марта, он изменяет своему намерению и отмечает: «Задумал отца и сына». После этой записи в дневнике нет упоминаний о каких-либо литературных работах вплоть до 15 апреля, когда он отмечает: «Вчера окончил отца и сына». А 19 апреля он записал: «Кончил даже поправки отца и сына, который по совету Некрасова назвал Два гусара. Лучше». В печатном тексте «Современника», в конце повести, стоит еще более ранняя дата окончания повести, а именно 11 апреля. Отсюда видно, что, начиная с 12 марта и до 11 апреля, Толстой был усиленно занят «Двумя гусарами». 26 апреля он записал, что держал корректуры. Так как в то время никакое другое его произведение не печаталось, то очевидно, это были корректуры «Двух гусаров».

Вращаясь в то время в светских и литературных кругах, Толстой читал свою повесть в знакомых ему домах. Он говорил Гольденвейзеру (А. Б. Гольденвейзер, «Вблизи Толстого», I, М. 1922, стр. 112), что читал «Двух гусаров» впервые у Блудовых, где, по его словам, собирались писатели того времени. В его дневнике 23 апреля 1856 г. записано: «Обедал у Блудовых»; вероятно, тогда же он читал свою повесть. Из записи дневника 12 мая видно, что он читал свою повесть также у Толстых: «Вечер провел у Толстых, читал Гусаров». Толстые — это вдова и дети гр. Андрея Андреевича Толстого, с одной из дочерей которого — Александрой Андреевной Толстой — он был впоследствии дружен.

«Два гусара» впервые напечатаны в майском номере «Современника» 1856 г. на первом месте, с посвящением сестре Марии Николаевне Толстой, с эпиграфом: «Жомини, да Жомини, а о водке ни полслова. Д. Давыдов» и с подписью: Граф Лев Толстой.

Эпиграф взят из стихотворения «Песня старого гусара» известного партизана 1812 г., поэта Дениса Давыдова. В этом стихотворении (написанном в 1819 г.) старый гусар иронически относится к следующему за ним поколению гусаров; в одной из строф он говорит о новых гусарах:

Говорят, умней они…

Но что слышим от любова?

Жомини, да Жомини,

А об водке ни полслова.[208]

Последние два стиха вошли в поговорку.

Швейцарец барон Генрих Жомини (1779–1869), известный стратег и военный писатель, участвовал в войнах Наполеона; его книга «Traité des grandes opérations militaires» «Трактат о крупных военных операциях» была в свое время хорошо известна в военной среде.

Эпиграф к «Двум гусарам» наводит нас на предположение, что мысль о сопоставлении двух поколений гусаров навеяна Толстому стихотворением Д. Давыдова.

Для характеристики героя первой части повести Федора Ивановича Турбина Толстой воспользовался чертами характера и поведением своего двоюродного дяди гр. Федора Ивановича Толстого (1782–1846), прозванного «Американцем».[209] Ф. И. Толстой участвовал в кругосветном плавании адмирала Крузенштерна, за свои проделки был высажен не то в Камчатке, не то на какой-то дикий остров, побывал в русских американских колониях, на Алеутских островах и в Ситхе, и через всю Сибирь, частью пешком, вернулся в Петербург. Л. Н. Толстой слышал много рассказов о нем от общих с ним родственников: от своего зятя и родного племянника Американца — Валерьяна Толстого, от вдовы Американца Толстого цыганки Авдотьи Максимовны, от дочери Американца — П. Ф. Перфильевой и от семьи Андрея Андреевича Толстого, с семьей которого был близок Федор Иванович, и с дочерью которого — Александрой Андреевной — был дружен Лев Николаевич. Сам Толстой лишь однажды в детстве видел Американца.

В своих воспоминаниях Толстой говорит о нем следующее: «Помню его прекрасное лицо, бронзовое, бритое, с густыми бакенбардами до углов рта, и также белые курчавые волосы. Много хотелось бы рассказать про «того необыкновенного, преступного и привлекательного человека». (П. И. Бирюков, Л. Н. Толстой. Биография. М. Изд. «Посредника». 1911 I, стр. 89.)

В начале прошлого столетия в военно-дворянской среде поощрялась удаль, в чем бы она ни выражалась. Удалью считалась не только храбрость на войне, но и всякие смелые и рискованные, нередко предосудительные, проделки. Ф. Булгарин говорит про Ф. И. Толстого: «Он был человек эксцентрический… Тогда было в моде молодечество, и он довел его до отчаянности».

Близкое родство графа Турбина и гр. Ф. И. Толстого очевидно. Турбин такой же, как и Ф. И. Толстой — бреттер, кутила, любитель цыганского пения и такой же недобросовестный игрок. У него так же, как у американца Толстого, курчавые волосы, блестящие живые глаза, громкий голос, даже то же имя и отчество; его проделки в том же роде; он также «красив, привлекателен и преступен». Менее преступен, но и менее привлекателен второй гусар, сын Ф. И. Турбина. Об отношении к нему автора можно судить по следующей заметке дневника Толстого: «16 мая. Пришел Фет и Трузсон. Последний прелестно сказал, что второй гусар написан без любви».

Читатели из той среды, к которой принадлежали два гусара, далеко не все встретили повесть дружелюбно. После поездки в Кунцево к Боткину Толстой записал в дневнике от 18 мая: «Одни говорят, что ругают, другие говорят, больше литераторы, что гусаров хвалят». Другая запись как бы подтверждает первое мнение: «26 мая. Был у Сушкова, который выразил мне неудовольствие за гусаров». Текущая же литература, наоборот, давала хвалебные отзывы.[210]

Рукописей, относящихся к «Двум гусарам», ни беловых, ни черновых до нас не дошло. Текст повести печатался во всех последующих изданиях в том виде, в каком был напечатан в кн. № 5 «Современника» 1856 г.

Для настоящего издания также принят текст «Современника» с следующей поправкой:

Стр. 165,