выгоняется. Жиденята ревут. Исаак не может переварить, что рядом оставляют. Полицеймейстер берет взятку, берет и губернатор тонкую взятку.

Вот собирают подати. Продажа в деревне коровы. Взятки эти же исправника с фабриканта, который не платит.

А вот волостной суд и исполнение суда — розги.

— Илья Васильевич, нельзя ли избавить?

— Нет.

Заплакал.

— Христос терпел и нам велел.

Штундистов разгоняют. Не венчают и не хоронят лютеранина. А вот распоряжение проезда царского. На грязи, холоду, без пищи сидят и ругаются. А вот распоряжение по учреждениям императрицы Марии: разврат воспитательных домов. А вот памятник церковного воровства. А вот усиленная охрана. Обыск, женщины. Высылка, пересыльный замок. А вот виселица за убийство приказчика. А вот следствия военных распоряжений. Несут мундир и смеются. Набор. Берут последних кормильцев и оставляют миллионерам для прокормления родителей их сыновей. Университетских, учителей, музыкантов освобождают, а даровитых, поэтичных берут.

А вот солдатки с их распутством, а вот солдаты с их распутством и разносом сифилиса.

И вот он бежит. И вот его судят. Судят за то, что ударил офицера, оскорбившего его мать. Казнят. А этих судят за то, что не стреляли. А бежавшего — в дисциплинарный, и там секут на смерть. А вот этого за ничто секут и сыпят солью — и он умирает. А вот деньги солдатские, — пить, распутничать, карты и гордость……

А вот общий уровень благосостояния народа: заморыши дети, вырождающиеся племена, жилье с животными, непрестанная, тупая работа, покорность и уныние.

И вот они, министры, губернаторы, — только корыстолюбие, честолюбие, тщеславие и желание приобрести важность и запугать.

— Да где ж люди?

— А вот они где.

Вот в ссылках одинокие, замершие или озлобленные. Вот на каторге, где секут женщин. Келья одиночная, — заключенная в Шлиссельбурге, сходящая с ума. Вот другая женщина, девушка с регулами, во власти солдат.

— И их много?

— Десятки тысяч лучших людей. — Одни здесь, другие загублены ложным, убийственным воспитанием, желание сделать из них таких людей, каких нам надо. Тех не делают, а какие бы они были — портят. Как если бы из ростков ржи мы бы хотели сделать ростки гречихи, мы разрывали бы перо и губили бы рожь, и не получали бы гречихи. И так гибнет вся надежда мира, всё молодое подрастающее поколение. Но горе тому, кто соблазнит единого из малых сих, горе за одного, и на твоей совести, твоим именем соблазняют миллионы их, соблазняют всех тех, над которыми ты имеешь власть.

— Но что же мне делать? — с отчаянием вскрикнул царь. — Ведь я не хочу никого мучать, сечь, развращать, убивать, — я хочу добра всем людям; если я себе хочу счастья, то я не меньше счастья желаю всем людям. И неужели я ответствен за всё то, что делается моим именем. Что же мне делать? Как мне избавиться от этой ответственности? Что мне делать? Не может быть, чтобы я был ответствен за всё это. Если бы я чувствовал себя ответственным за 1/100 я сейчас же застрелился [бы], потому что так жить нельзя. Чем я могу прекратить всё это зло? Оно связано с существованием государства. А я стою во главе его. Как мне быть? Убить себя? Или уйти? Но тогда я не исполню своей обязанности. Боже мой, боже мой, помоги мне.

И он заплакал и проснулся в слезах.

«Как хорошо, что это было во сне» — было первою его мыслью. Но когда он стал вспоминать всё, что он видел, и стал проверять это с действительностью, он увидал, что вопрос, возникший в. нем во сне, оставался наяву тем же важным и столь же неразрешенным вопросом. В первый раз молодой царь почувствовал всю ответственность, которая лежала на нем, и ужаснулся перед нею.

И он перестал уже думать о молодой царице и о радости предстоящего вечера, а весь был поглощен не разрешимым представившимся ему вопросом: — как быть? —39

В беспокойстве он встал и вышел в соседнюю комнату. Там старый придворный, сотрудник и друг его покойного отца, стоял посредине комнаты, разговаривая с молодой царицей, шедшей к своему мужу. Молодой царь остановился с ними и рассказал, обращаясь преимущественно к старому придворному, то, что он видел во сне, и свои сомнения.

— Всё это очень хорошо и доказывает только несравненную высоту вашей души, — сказал старый придворный. — Простите меня, я буду говорить прямо: вы слишком хороши, чтобы быть царем, и вы преувеличиваете свою ответственность. Во-первых, всё не совсем так, как вы себе представляете, народ, не беден, а благоденствует, а кто беден, тот сам виноват. Наказаны виновные, а если есть неизбежные ошибки, то это, как удар грома, — случай или воля бога. И ответственность на вас только одна та, чтобы исполнять мужественно свое дело и держать ту власть, которая дана вам. Вы хотите добра вашим подданным, и бог видит это, а то, что есть невольные ошибки, на это есть молитва, и бог будет руководить и простит вас. А главное то, что и прощать нечего, потому что людей с такими необычайными достоинствами, как вы и ваш родитель, не было и не будет. И потому от вас мы просим одного: живите и отвечайте на нашу беспредельную преданность и любовь своими милостями, и все, кроме негодяев, не заслуживающих счастья, будут счастливы.

— А ты как думаешь? — спросил молодой царь жену.

— Я думаю не так, — сказала молодая умная женщина, воспитанная в свободной стране. — Я рада этому твоему сну, я думаю так же, как и ты, что ответственность, лежащая на тебе, ужасна. Я часто мучалась этим. И мне кажется, что средство снять с себя хотя не всю, но ту, которая непосильна тебе, ответственность, есть очень легкое. Надо передать большую часть власти, которую ты не в силах прилагать, народу, его представителям, и оставить себе только ту высшую власть, которая дает общее направление делам.

Не успела договорить своей речи царица, как старый придворный поторопился горячо возражать ей, и начался учтивый, но горячий спор.

Молодой царь сначала слушал их, но потом перестал слышать то, что они говорили, и внимал только одному голосу того самого спутника, в его сне, который внятно заговорил теперь в его сердце.

— Ты не только царь, — говорил этот голос, — ты гораздо больше царя, ты человек, т. е. существо, нынче пришедшее в этот мир и завтра могущее исчезнуть. Кроме тех обязанностей твоих царских, о которых вот они говорят теперь, у тебя есть более прямые и ничем не могущие быть отмененными обязанности человеческие, обязанности не царя перед подданными (это случайная обязанность), а обязанности вечные, обязанность человека перед богом, обязанность перед своей душой, спасением ее и служением богу, установлением в мире его царства… Ты не можешь действовать по тому, что было и что будет, а только по тому, что ты должен делать.

…………………………………………………………………………..

И он проснулся. Жена будила его.

Какой из тех трех путей избрал молодой царь, будет рассказано через 50 лет.

И СВЕТ ВО ТЬМЕ СВЕТИТ

ДРАМА В 5 ДЕЙСТВИЯХ

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Николай Иванович Сарынцев.

Марья Ивановна Сарынцева, его жена.

Сыновья их:

Степа

Ваня

Их дочери:

Люба

Мисси

Катя

Митрофан Ермилович, учитель Вани.

Гувернантка Сарынцевых.

Няня Сарынцевых.

Александра Ивановна Коховцева, сестра Марьи Ивановны.

Петр Семенович Коховцев, ее муж.

Лизанька, их дочь.

Княгиня Черемшанова.

Борис, ее сын.

Тоня, ее дочь.

Девочка, ее дочь.

Василий Никанорович, молодой священник.

Александр Михайлович Старковский, жених Любы.

Отец Герасим, священник.

Нотариус.

Иван Зябрев, мужик.

Малaшка, его дочь, с малым.

Баба, его жена.

Ермил, мужик.

Другой мужик.

Севастьян, мужик.

Петр, мужик.

Баба, его жена.

Сотский.

Мужики с косами, бабы с граблями.

Столяр.

Генерал.

Адъютант генерала.

Полковник.

Писарь полковой канцелярии.

Часовой.

Двое конвойных.

Жандармский офицер.

Писарь жандармского офицера.

Полковой священник.

Старший доктор отделения для душевнобольных в военном госпитале.

Младший доктор того же отделения.

Сторожа того же отделения.

Больной офицер.

Тапер.

Графиня.

Александр Петрович.

Лакеи Сарынцевых.

Студенты, дамы.

Танцующие пары.

ДЕЙСТВИЕ I

Сцена представляет крытую террасу в деревне в богатом доме. Перед террасой цветники, lawn-tennis и крокет-граунд. На крокете играют дети с гувернанткой. На террасе сидят: Марья Ивановна Сарынцева, 40 лет, красивая, элегантная. Ее сестра, Александра Ивановна Коховцева, 45 лет, толстая, решительная и глупая, и ее муж, Петр Семенович Коховцев, в летнем платье, толстый, обрюзгший, в pince-nez. Сидят за накрытым столом; самовар и кофе. Пьют кофе, и Петр Семенович курит.

ЯВЛЕНИЕ I

Марья Ивановна, Александра Ивановна и Петр Семенович.

Александра Ивановна. Если бы ты мне была не сестра, а чужая, и Николай Иванович не твой муж, а знакомый, я бы находила, что это оригинально и очень мило, и, может быть, сама бы поддакивала ему. J’aurais trouvé tout ça très gentil.40 Но когда я вижу, что твой муж дурит, — прямо дурит, то я не могу не сказать тебе, что думаю. И ему скажу, твоему мужу. Je lui dirai son fait, au cher41 Николаю Ивановичу. Я никого не боюсь.

Марья Ивановна. Да я нисколько не обижаюсь. Разве я не вижу сама. Но только я не думаю, чтобы это было так важно.

Александра Ивановна. Да, ты не думаешь, а я тебе скажу, что если ты оставишь всё так, то вы [можете] остаться нищими, du train que cela va.42

Петр Семенович. Ну, уж нищи[ми], с их состоянием.

Александра Ивановна. Да, нищими. Ты, мой милый, пожалуйста, не перебивай меня. Для тебя, что мущины делают, то всегда хорошо…..

Петр Семенович. Да я не знаю, я говорю…

Александра Ивановна. Да ты всегда не знаешь, что ты говоришь, потому что, если ваша братья, мущины, начнут дурить, il n’y a pas de raison que ça finisse.43 Я только говорю, что я на твоем месте не позволила бы этого. J’aurais mis bon ordre à toutes ces lubies.44 Что ж это такое? Муж, глава семейства, и ничем не занимается, всё бросил и всё раздает et fait le généreux à droite et à gauche.45 Я знаю, чем это кончается. Nous en savons quelque chose.46

Петр Семенович (к Марье Ивановне). Да растолкуйте мне, Marie, что такое это новое направление. Ну либералы: земство, конституция, школы, читальни и tout ce qui s’en suit,47 — это я понимаю. Ну, социалисты: les grèves,48 восьмичасовой день, — я тоже понимаю. Ну, а это что же? Растолкуйте мне.

Марья Ивановна. Да ведь он вам вчера говорил.

Петр Семенович. Я, признаюсь, не понял. Евангелие, нагорная проповедь, церкви не надо… Да как же молиться и всё…

Марья Ивановна. Вот это-то и главное, что он всё разрушает и ничего не ставит на место.

Петр Семенович. Как же это началось?

Марья Ивановна. Началось это прошлого года, со смерти его сестры. Он очень любил ее, и смерть эта очень повлияла на него. Он тогда стал очень мрачен, всё говорил о смерти и сам заболел, как вы знаете. И вот тут, после тифа, он