мне говорил про этого мужика, Ефима. Он пошел к нему, увидел жену чахоточную, детей без молока и дал ему 5 рублей. Теперь как же быть? Я понимаю, что это нельзя, но как же быть?
Василий Михайлович. Одно из двух: или бросить всё, или хозяйничать и требовать и взыскивать, а так нельзя.
Марья Ивановна. Я понимаю, но что же я сделаю? Я буду говорить. Ах, боже мой, боже мой. Вы отправьте этого Ефима, чтоб он не видел его.
(Входит Ваня.)
Ваня. Папа там у Елисея с Александром Петровичем и его совсем задавили. Народу пропасть. Забились в избу. И он раздает деньги и записки.
Марья Ивановна. Что же, он придет?
Ваня. Сказал, что придет сейчас.
Марья Ивановна. Что же, он расстроен?
Ваня. Как всегда. Он сказал, что придет. Спросил, кто приехал.
Марья Ивановна (сходит в сад). Скажи, чтоб убирали чай.
Выходит из-за угла Николай Иванович, за ним те мужики, которые были, и еще старуха и баба с ребенком.
Николай Иванович. Подождите там. Я говорю, не ходите. Я сейчас. (Проходит в дом.)
Старуха (молодой). Марфе вчера трешницу дал.
Молодая. Сказывала Семениха: здорово раздают. А у меня муж в остроге, двое детей.
(Люба с Борисом подходят.).
Люба. Вот это каждый день. Он говорит, что не имеет права отказывать. Просящему дай.
Борис (задумчиво). Странно.
Люба (к мужикам и бабам). Вы что?
Старуха. Домишко завалился. Намеднись убило было берно. Так вот не пожертвуете ли на бедность.
Мужик. Об нужде своей.
Ефим. Насчет ошибки своей.
Молодая. Сироты остались. В замке (плачет).
Люба. Да это я знаю, за самовар, кажется.
Молодая. За напраслину.
Выходит Николай Иванович, подает деньги старухе. Она кланяется в ноги, удерживает ее.
[Николай Иванович] (к молодой). Где записка твоя?
Молодая (подает из платка).
Николай Иванович (читает). Сделаю, что можно. Пройдите туда. Подождите.
Молодая. Отец. Пожалей сирот. Занапрасну. Он и видеть не видел и свидетели есть.
Николай Иванович. Хорошо, идите.
Ефим. Отец. Простите Христа ради.
Николай Иванович. Да я ничего и не хочу. Только вы бы лучше спросили, а то неприятности. Идите. Я скажу, чтоб отпустить.
Вдова с детьми (кланяются в ноги).
Николай Иванович. Что вам?
Вдова. Остались от пожара, нет ничего.
Николай Иванович (дает деньги). Да куда вы идете?
Вдова. Сами не знаем. Переночевать хоть бы.
Николай Иванович (садится). Нет, я не могу так больше…
Люба (выпроваживает просителей).
Марья Ивановна (подходит). Что ты, Коля?
Николай Иванович. Нет, я не могу так больше. Не могу так жить.
Марья Ивановна. Да что же?
Николай Иванович (со слезами в голосе). Как что? Я нынче вышел сюда. Тут вы пьете кофе, лакеи, крендельки, lawn-tennis, встали в 11 часов, всё свежее, мытое… И ты видела, прибежала от Константина Машка с запиской. Второй день не ели. Я пошел туда. 2-й день не ели, он распух, жена беременная, и дети не ели, плачут. Бросились на хлеб, как зверьки. А мы здесь… Разве можно так жить. Если мы звери или мы дики, то так. А ведь мы христиане, веруем…
Марья Ивановна. Да что же делать?
Николай Иванович. Я знаю, что делать.
Борис (хочет уйти).
Люба. Куда вы?
Борис. Я боюсь, что я мешаю.
Люба. Нет, вы свой человек, оставайтесь.
(Они за кустом сидят и слушают.)
Марья Ивановна. Что же…
Николай Иванович. Нет, ты скажи: правда это или нет? Ведь можно этого не видеть, но когда глаза открылись, кончено, нельзя так жить, как мы живем. Ведь это мученье. Ведь разве неправда, что вон у этой старухи нет жилища, у женщины с тремя детьми посадили мужа в острог и им есть нечего, и разрушается то хозяйство, которое было. А эти двое сирот. Ведь это не на театре, а живые, настоящие, не евшие дети.
Марья Ивановна. Да ведь они много прибавляют, выдумывают, вон, Ефим…
Николай Иванович. Знаю я, знаю, что теперь они лезут, как мухи на мед, на те гроши, которые я раздаю. Но ведь от этого мое-то положение не лучше. Ты говоришь Ефим. Он украл, говорят, лес. Но отчего же он украл 2 бревна, которые ему нужны, чтоб укрыть семью, а не я, у которого тысячи таких бревен?
Марья Ивановна. Но как же быть, ведь нельзя им всё отдать. Ведь нельзя пустить по-миру детей. Ведь пойми ты…
Николай Иванович. Я не знаю и не могу знать, что будет и с моими детьми, и с этими сиротами, а знаю то, что бог меня послал сюда, чтоб делать его волю, а воля его в том, чтобы мы любили братьев, а мы их ловим и сажаем в острог. Не могу я так жить и не должен. Закон для меня обязателен. Отчего же мои дети должны развращаться в роскоши, а эти чахнуть?
Марья Ивановна. Что же, тебе всё равно, что свои дети, что чужие?
Николай Иванович. Всё равно.
Марья Ивановна. Боже мой, что ж это? За что это? (Плачет.)
Николай Иванович. Как же быть, как же быть? Научи [?]. Подумай [?], но пойми меня, войди в меня. И не меня, а бога, вспомни и его закон. Он не сказал: своих детей люби, а сказал: люби бога и ближних. Просящему дай.
Марья Ивановна. Нет, ты жесток.
Николай Иванович. Я жесток. Это ужасно, ужасно. Нельзя так продолжать. (Хватается за голову и уходит.)
Княгиня (подходившая и всё слышавшая). Бедная Марья Ивановна, простите, я нечаянно услыхала и поняла всё. Вы страдаете, но ради бога не сдавайтесь. Если вы теперь сделаете шаги уступки, всё пропало. Я это знаю, опытом знаю. Вы должны стать за детей. Подайте на высочайшее имя. Он не имеет права раздавать именье. Оно детское.
[Марья Ивановна.] Я не знаю… Я после [?]… Простите меня. Я теперь ничего не могу сообразить. Мне его жалко. Он страдает. Но и так продолжаться это не может. (Плачет.) (Встает и вместе уходят.)
Люба. Вот и рассудите.
Борис. Не могу. Но знаю, что это очень важно. Я бы желал понять его.
Люба. Как понять. Он принимает à la lettre111 нагорную проповедь. А если принимать ее, так это так всё и выходит. И нет никакой жизни.
Борис.112 Я не знаю113 (раздумчиво), я не знаю114, но это не пройдет, тут что[-то] большее.
Конец 1 действия.
* № 3 (рук. № 3).
ДЕЙСТВИЕ I
Сцена представляет террасу богатого барского деревенского дома. На втором плане лон-тенис и цветники.
ЯВЛЕНИЕ I
На террасе сидит и вяжет одеяло княгиня Черемшанова, дама лет 40, не богато, но просто и элегантно одетая — в черном, решительная дама, и молодой священник еще с недлинными волосами. На лон-тенисе играя мелькают княжна Тоня Черемшанова, дочь княгини, хорошенькая, кокетливая девушка. Степа Сарычов, старший сын Николая Ивановича и Марьи Ивановны, с усиками, кончающий курс студент, в кителе и обтянутых штанах. Ваня Сарычов, второй сын Николая Ивановича и Марьи Ивановны, гимназист 16 лет, в русской рубашке, не играет, но, дожидаясь очереди, мешает всем. Люба Сарычева, 22-летняя девушка, старшая дочь Николая Ивановича и Марьи Ивановны, и Митрофан Дмитрич, кончивший курс студент, учитель Вани, в грязной тужурке. Деревенские мальчики босые подбирают шары.
ЯВЛЕНИЕ I
Княгиня Черемшанова. Я потому вас спрашиваю, что, во-первых, как своих родных, люблю всю семью Сарычевых, и мне больно видеть, что у них какое-то расстройство.
Священник (улыбаясь). Какое же расстройство. Видите, как веселятся (указывая на играющих, среди которых слышны крик и спор).
Княгиня. Эти не понимают. А разве я не вижу, что Маша, Марья Ивановна, сама не своя, и что с Николаем Ивановичем что-то удивительное делается. Он совсем на себя не похож. Так, во-первых, я их люблю, а, во-вторых, забыла, что во 2-х, ну, да всё равно… Я вас спрашиваю: что это такое?
Священник. Я не усвою хорошенько ваш вопрос.
Княгиня. Ну, батюшка, перестаньте, пожалуйста, со мной хитрить. Вы очень хорошо понимаете, про что я спрашиваю. Спрашиваю я про то, какую такую веру новую нашел Николай Иванович, по которой выходит, что надо мужикам давать деньги на водку, а своих детей пустить по-миру. Он говорит, что это христианство, вы священник православный, стало быть, должны знать и должны сказать, что правильно, что неправильно. А то на что же вы священник и волосы длинные носите и рясу.
Священник. Да меня, княгиня, не спрашивают.
Княгиня. Как не спрашивают. Я спрашиваю, вы должны разъяснить, хорошо или дурно он поступает. Он вчера мне говорит, что в евангелии сказано: просящему дай. Так ведь это надо понимать в каком смысле?
Священник. Я объяснить не могу.
Княгиня. Да вы не хотите, потому что мне говорят, что и вы на его стороне и вместо того, чтобы образумить человека, вы его поддерживаете. Какая же это религия, когда он в церковь не ходит и не говеет сколько лет.
Священник. Очень вы мне вопросы затруднительные предлагаете, только я полагаю, что Николая Ивановича осуждать нельзя, особенно с христианской точки зрения, так как он движим истинно христианским духом. Позволите (закуривает).
Княгиня. Ох, кабы я была архиерей, я бы вас… Да курите, курите. Мне всё равно.
* № 4 (рук. № 3)
Входит Марья Ивановна. (За ней лакей с блюдом земляники.)
Марья Ивановна (с телеграммой в руке). Здравствуйте, батюшка. Вы к Николаю?
Священник. Да, они просили посетить болящего в Старой Колпне.
Княгиня (вздыхает). Что это не от Бори ли?
Марья Ивановна. Нет. It never rains but it pours.115 Борис не гость, это свой, а вот это баронесса Кроль с дочерью. Совсем некстати теперь…
Княгиня. Рожденная Голицына. Эта франтиха и ломака. Да что же ты, если <тебе> наши комнаты нужны, ты переведи нас.
Марья Ивановна. Нет, поместить я ее помещу, но не до гостей мне теперь.
Княгиня. Да, я сейчас вот говорила с батюшкой. Да он мне ничего не разъяснил.
Священник. Княгиня сами всё разъяснили (встает и отходит).
Княгиня. Я все-таки думаю, что это пройдет. Это, вероятно, книги какие-нибудь. Эта поездка…
Марья Ивановна. Нет, княгиня. Это не пройдет так. Я чувствую. Я его знаю. Если он увлекается чем, то он весь уходит в свою страсть. Так это было с охотой, с земством, с школами, с хозяйством, потом одно время своими сочинениями. А теперь это что-то необыкновенное.
Княгиня. Да что же ты замечаешь в нем?
Марья Ивановна. А то, что он вдруг потерял весь интерес к дому, к семье, ко всему на свете. Он весь живет только одним религиозным чувством, решил, что мы живем не так, как должно, что надо всю жизнь переменить. Главное, что надо не быть богатым, отдать всё. Он и отдает и отдает самым странным образом. Кому попало. Всем, кто просит, так что идут за 20, за 40 верст. Сейчас стоят, ждут его.
* № 5 (рук. № 3).
Княгиня. Ты знаешь, что я тебе скажу. Ведь это так принято говорить, что мущина глава, и дьякон кричит на сватьбе; жена да подчинится мужу, (батюш[ке]) как это?
