котором Толстой, рассказывая о жизни в Ясной Поляне, пишет: «Устроили Lawn tennis и…. топчутся с мячиками. Посмотришь, посмотришь, как Таня, и сам станешь играть. Не я, а Таня. Больше делать нечего. Видно, так надо. Это я серьезно говорю. Думаю, что мне нужна эта тоска, и так не пройдет. Пересматривал начатое и одно начало — вы не знаете — и хочу кончать и выложить там часть то[го], что испытываю» (т. 66, стр. 323).
В этом письме несомненно речь идет о драме «И свет во тьме светит». И из слов Толстого видно, что им уже было написано «начало» драмы. Между тем рукописи драмы, относящиеся к тому времени, не сохранились.
О желании писать драму Толстой сообщал и в письме к В. Г. Черткову от 3 ноября 1893 г.: «Еще, мне кажется, что хочется писать ту драму, о которой я вам говорил» (т. 87, стр. 233—234). Об этом же Толстой записал в Дневнике 13 октября 1894 г., после чтения им накануне статьи В. Д. Спасовича «Дружба Шиллера и Гете»:175 «Много думалось при чтении и об эстетике и о своей драме. Хочется писать. Может быть, и велит бог» (т. 52, стр. 147); и 23 декабря 1895 г.: «Нет, нет и обдумываю драму. Нынче всю ночь бредил о ней» (т. 53, стр. 75).
Начало работы над драмой, если не считать написанного до 15 мая 1893 г., нужно отнести к первой половине января 1896 г.
В Дневнике Толстого 23 января 1896 г. отмечено: «За это время написал письмо о патриотизме и письмо Crosby и вот уже недели две пишу драму. Написал скверно три акта. Думаю набросать, чтобы образовалась charpente.176 Мало надеюсь на успех» (т. 53, стр. 77).
Следовательно, к работе над драмой Толстой приступил, примерно, 9 января 1896 г. Предварительно он набросал краткий черновой конспект всей драмы в пяти актах (см. вариант № 1).
25 января 1896 г. Толстой опять отмечает: «Продолжаю писать драму. Написал 4 акт. Всё плохо. Но начинает быть похоже на настоящее» (т. 53, стр. 78).
13 февраля в Москве: «Здесь очень суетно и отнимается много времени. Поздно сажусь за работу и оттого мало пишу. Дописал кое-как 5 акт драмы» (т. 53, стр. 78).177
Таким образом, вся драма в первой редакции (по сохранившимся рукописям) была написана в течение месяца.
Написав начерно драму, Толстой в конце февраля и в начале марта 1896 г. в Никольском у Олсуфьевых продолжал работу, сосредоточив свое внимание, главным образом, на первом действии. 27 февраля 1896 г. он отметил в Дневнике: «Пишу драму. Идет очень туго. Даже не знаю, подвигаюсь ли», и 6 марта: «Всё это время чувствую слабость и умственную апатию. Работаю над драмой очень медленно. Многое уяснилось. Но нет ни одной сцены, которой бы я был вполне доволен» (т. 53, стр. 80 и 83).
Черновой автограф первого действия драмы (см. вар. № 2), с первоначальным заглавием «Свет мира», потом зачеркнутым и замененным на «Закваска», по своему содержанию существенно отличается от последней редакции этого действия. Отличается он и составом действующих лиц: в нем отсутствуют такие персонажи, как Петр Семенович Коховцев и молодой священник Василий Никанорович. Главный персонаж драмы носит фамилию Звездинцев, а Александра Ивановна Коховцева, сестра Марьи Ивановны, именуется Анной Ивановной Петрищевой.
Обрабатывая в феврале и марте 1896 г. черновой автограф первого действия, Толстой вносит в его текст большие изменения. Однако эти изменения не влекут за собою коренной переделки первого действия и касаются почти исключительно первой его половины; а текст второй половины содержит в себе лишь незначительные авторские поправки.
При обработке черновой редакции первого действия Толстой прежде всего меняет заглавие своей драмы «Закваска» на «Свет и во тьме светит» и при этом заглавии помещает перед драмой эпиграф: «Царство божие подобно еще тому, как женщина положила закваску»; изменяет возраст мужа и жены Звездинцевых: 57 на 56, 48 на 40. В черновом автографе первого действия (вар. № 2) в списке персонажей Звездинцев носил имя «Петр», а в тексте этого действия то «Петр», то «Николай». Теперь Толстой в списке действующих лиц и в тексте меняет его имя «Петр» на «Николай» и устраняет таким образом противоречие в тексте. Вносится небольшое изменение в характеристику Степана. После авторских поправок в черновом автографе он «сын, только что кончивший курс студент в костюме l[awn] t[ennis]».
В характеристике Митрофана Ермиловича, учителя Вани, слова: «либерал, спорщик» заменяются на «революционер». Большие изменения претерпевает характеристика Лизаньки, дочери Анны Ивановны Петрищевой. После авторских исправлений она — «27 лет, тихая, кроткая, деятельная девица».
Толстой меняет и состав действующих лиц: исключает княгиню Черемшанову и взамен ее вводит Князеву. Часть характеристики княгини Черемшановой — «50 лет, молодящаяся» — переносит на Князеву, а часть — «аристократка, придворная дама, говорящая с английским акцентом» — зачеркивает.
Вторым новым персонажем является «баронесса-редстокистка». Борис, значившийся в черновом автографе сыном княгини Черемшановой, теперь становится сыном Князевой; а Тоня, которая была его сестрой и дочерью княгини Черемшановой, становится дочерью баронессы-редстокистки. Прежние характеристики Бориса и Тони остаются без всяких изменений (см. вар. № 2).
На сцену вводится третье новое действующее лицо — молодой священник, который беседует по поводу игры молодежи в лаун-теннис с Анной Ивановной Петрищевой: «Анна Ивановна. Что ж, вам завидно? Священник. Отчего ж, дурного тут нет, только излишне. Анна Ивановна. Почему излишне? Это, я знаю, Николай Иванович всех теперь настроил так, что всё излишне, что только и можно что заботиться о мужиках».
Вычеркнут разговор Марьи Ивановны с сестрой, в котором она мягко отзывается о Николае Ивановиче; также пропускается сочувственный отзыв Любы об отце (см. вар. № 2). Отзывам Марьи Ивановны о муже Толстой пытается придать более суровый характер.
Авторские изменения в составе действующих лиц вызвали соответствующие изменения и в тексте. Так, Марья Ивановна теперь ожидает приезда не княгини Черемшановой с детьми, а Князевой с сыном и баронессы с дочерью. Анна Ивановна Петрищева предлагает своей сестре Марье Ивановне, как и в черновом автографе, перевести ее вниз, а ее комнату отдать приезжающим гостям. Но замечание Анны Ивановны, относившееся к княгине Черемшановой: «Все-таки придворная дама, привыкла к роскоши», Толстой зачеркивает.
Не удовлетворенный исполнением своего замысла, Толстой прерывает свою работу над драмой и «только изредка» занимается ею, как видно из его письма к Д. А. Хилкову от 20 марта 1896 г. (т. 69).
Однако мысли о продолжении работы не оставляют Толстого и в дальнейшем. Так, в Дневнике 16 мая 1896 г. он записывает: «Не могу писать свое изложение веры [«Христианское учение»]. Неясно, философно…. — Думаю начать всё сначала, или сделать перерыв и заняться повестью или драмой» (т. 53, стр. 87); 23 октября: «Перечел Хаджи Мурата, не то. За Воскресение я взяться не могу. Драма занимает» (т. 53, стр. 115).
Можно думать, что и запись в Дневнике 5 января 1897 г. относится к драме «И свет во тьме светит»: «(К запискам сумашедшего или к драме). Отчаяние от безумия и бедственности жизни. Спасение от этого отчаяния в признании бога и сыновности своей ему. Признание сыновности есть признание братства. Признание братства людей и жестокий, зверский, оправдываемый людьми небратский склад жизни — неизбежно приводит к признанию сумашедшим себя или всего мира» (т. 53, стр. 129).
В 1897 г. Толстой был занят окончанием трактата «Что такое искусство?». Но и в это время мысль о драме не оставляла его. «Как бы хорошо было окончить мою драму. Да не смею и думать», — писал Толстой 30 марта 1897 г. Черткову (т. 88). В письме к П. И. Бирюкову от 13 апреля того же года, сообщая о своей работе над книгой об искусстве, он замечает о том, что к нему «назойливо пристают мысли художественные; одна кавказская, всё не оставляющая…. в покое [«Хаджи-Мурат»], другая — драма» (т. 70, стр. 68). А в Дневнике, в записи 13 декабря 1897 г., в числе сюжетов, «которые стоит и можно обработать как должно», под № 9 значится: «драма христианского воскресения» (т. 53, стр. 170). Под этим сюжетом Толстой имел в виду драму «И свет во тьме светит».
Работа Толстого над драмой в 1896 г., а, возможно, отчасти и в 1897 г., почти исключительно ограничивалась первым действием. Он пишет новое начало, соединяя описание обстановки с характеристикой действующих лиц. Изменяет фамилию одного из основных персонажей драмы — Марьи Ивановны: Сарычева, вместо Звездинцева; отчество учителя — Дмитриевич, вместо Ермилыч. Вводит три новых действующих лица: Катю и Мисси, — двух девочек 12 и 9 лет (дочерей Сарычевых), и англичанку-гувернантку, разговором которых с Марьей Ивановной о землянике и начинается драма.
Но, написав всего лист — четвертушку (рук. № 3), Толстой обрывает работу на разговоре Марьи Ивановны со священником: «Марья Ивановна. Садитесь, пожалуйста, батюшка. Извините, что потревожила вас. Священник. Помилуйте, я всегда готов, чем могу, служить. Марья Ивановна (помолчав и преодолев смущение). Я приступаю прямо к делу. Скажите мне, пожалуйста, растолкуйте, что такое делается с мужем? Священник. То есть как? Я не усвою вполне вашего вопроса. Марья Ивановна. Ну, просто, что такое это его особенное толкование евангелия, по которому надо всё отдать. Священник. Особенного толкования нет. Только Николай Иванович несколько отклоняется от отеческих разъяснений и находят несколько иной смысл».
Но и это начало второй редакции Толстой оставляет и опять пишет заново первое действие (см. вар. №№ 3—5). Дается с теми же фамилиями список действующих лиц, соединенный с описанием обстановки. На первый план выдвигается личность княгини Черемшановой как друга дома, а не гостьи. Теперь она, а не Анна Ивановна Петрищева, играет первостепенную роль в семейной жизни Сарычевых. Выпускаются все разговоры о ней как о приезжающей гостье. Наоборот, она сама кратко характеризует ожидаемую баронессу Кроль: «Рожденная Голицына. Эта франтиха и ломака».
Изменен характер и Марьи Ивановны, которая обрисована более мягкими чертами. Говоря о помощи, оказываемой Николаем Ивановичем, она выражает только удивление, а не осуждение. Ее мучит не раздача Николаем Ивановичем имущества, а непонимание ими друг друга.
В процессе дальнейших исправлений еще более усиливается роль княгини Черемшановой и смягчаются отзывы Марьи Ивановны о Николае Ивановиче. Характерен в этом отношении написанный заново диалог Марьи Ивановны с княгиней Черемшановой: «Марья Ивановна. А то, что он вдруг потерял весь интерес к дому, к семье, ко мне, к детям. Он такой нежный отец, такой муж идеальный. Княгиня. Чем же он недоволен? Марья Ивановна. Ему кажется, что мы живем не так, как должно, что вся эта наша жизнь, которой он
