какъ что то неожиданно противное, поразило его. «Какъ могъ я думать, что она (онъ думалъ про Алину) можетъ полюбить меня. Развѣ не видно на этомъ подломъ лицѣ все его мерзкое нечистое прошедшее?» Онъ поспѣшно отвернулся и пошелъ по знакомымъ лѣстницѣ и прихожей въ столовую.
* № 26 (рук. № 8).
«А кто знаетъ, – подумалъ онъ, входя въ знакомую переднюю и снимая пальто, – можетъ быть, совсѣмъ не то мнѣ надо дѣлать. Можетъ быть, лучше бы было, если бы я прошедшее оставилъ прошедшимъ, а женился бы на этой прелестной дѣвушкѣ». Нехлюдовъ остановился внизу у зеркала, глядя на свое лицо, пока швейцаръ пошелъ докладывать. «Какъ? Опять назадъ, – сказалъ онъ себѣ, глядя на себя въ зеркало. – Экая мерзкая рожа, – подумалъ онъ, глядя на себя, – главное слабая, слабая и гордая». Швейцаръ отвлекъ его отъ разсматриванія своего лица.
* № 27 (рук. № 11).
И этаго Ивана Ивановича Колосова Нехлюдовъ видалъ и встрѣчалъ много разъ и зналъ его самоувѣренную манеру человѣка, безповоротно и давно уже рѣшившаго уже всѣ вопросы міра и теперь не имѣющаго другаго занятія, какъ осужденія и отрицанія всего того, что не сходилось съ его теоріями. Теоріи же его о жизни были самыя простыя – это былъ конституціонный либерализмъ 50-хъ годовъ, дававшій ему удобную возможность ругать все то, что не доходило до этаго либерализма, чего такъ много въ Россіи, и все то, что переросло этотъ либерализмъ. Нехлюдовъ давно зналъ его, но теперь онъ показался ему особенно непріятенъ.
* № 28 (рук. № 11).
Мисси разсказывала ему, какъ они были въ Третьяковской галлереѣ и какъ она съ всегда новымъ восторгомъ любовалась Христомъ Крамскаго.
– Это не Христосъ, а полотеръ, – сказалъ рѣшительно Колосовъ. – Хорошо тамъ только Васнецовскія вещи. Нѣтъ, не сойдемся мы съ вами, Мисси, – обратился онъ къ дочери своего друга.
Онъ изучилъ въ 60-хъ годахъ Куглера, смотрѣлъ въ Римѣ всѣ достопримѣчательности и потому считалъ себя великимъ знатокомъ въ искусствѣ, хотя былъ совершенно лишенъ всякаго личнаго вкуса и судилъ объ искусствѣ только по довѣрію къ авторитетамъ.
* № 29 (рук. № 11).
Миша былъ двоюродный братъ Сони, одинъ изъ самыхъ характерныхъ молодыхъ людей новой формаціи. Онъ былъ коректенъ до послѣдней степени, цѣловалъ руки у всѣхъ дамъ высшаго круга, имѣющихъ дѣтей, прижималъ подбородокъ къ груди при встрѣчахъ со всѣми дѣвицами, передъ обѣдомъ и послѣ обѣда крестился во весь размахъ руки, имена лицъ царской фамиліи всегда произносилъ почтительно, любилъ искусства, также любилъ выпить и избѣгалъ серіозныхъ разговоровъ, отлично говорилъ по французски, по нѣмецки, по англійски и на всѣхъ языкахъ умѣлъ вести шуточные разговоры, держался всегда самаго высшаго общества и ухаживалъ зa всѣми хорошенькими барышнями и дамами. Ему было 33 года. Онъ былъ товарищъ Нехлюдова по университету, хотя другого факультета. Они все таки были на ты.
Между ними съ начала зимы, съ тѣхъ поръ какъ Нехлюдовъ сблизился съ Мисси, установились странныя отношенія. Миша, какъ и за всѣми хорошенькими дѣвушками, ухаживалъ и за Мисси и по близости родства часто бывалъ у нихъ, иногда чувствовалъ себя влюбленнымъ въ нее и, увидавъ чувство, возникавшее между Нехлюдовымъ и ею, ревновалъ ее, но, разумѣется, скрывалъ это и вслѣдствіи этаго былъ всегда особенно ласково шутливъ съ Нехлюдовымъ. Сейчасъ онъ замѣтилъ тотъ серьезный и задушевный взглядъ, которымъ обмѣнялись Мисси съ Нехлюдовымъ, и сдѣлалъ видъ, что онъ въ самомъ веселомъ расположеніи духа.
– Ну, когда я другой разъ буду присяжнымъ, я непремѣнно заявлю суду требованіе устройства какого нибудь питательнаго заведенія. Я помню, главное чувство, испытанное мною, былъ голодъ и потому досада. Это нужно въ видахъ поощренія милосердія. Ты завтракалъ гдѣ нибудь?
– Нѣтъ, – отвѣчалъ Нехлюдовъ.
– Ну, отъ этаго и обвиненiе. Нѣтъ, непремѣнно надо, для того чтобы судъ былъ скорый и милостивый, чтобы онъ былъ сытый.
Нехлюдовъ слушалъ его и ѣлъ.
* № 30 (рук. № 8).
Алина была высокая, красивая дѣвушка съ золотистыми вьющимися волосами, съ особенно нѣжнымъ, правдивымъ выраженіемъ лица и глазъ. Проходя черезъ гостиную, въ комнатѣ никого не было. Онъ хотѣлъ начать говорить и не рѣшался. Она предупредила его. Она рѣшительно остановилась посерединѣ гостиной и, взявшись за спинку золоченаго стульчика, подняла къ нему свои правдивые голубые глаза и тихо сказала:
– Я вижу, что съ вами случилось что то. Что съ вами? – сказала она, и мускулъ на щекѣ ея дрогнулъ. Она заговорила просто изъ участія къ нему и изъ любопытства, но, заговоривъ, она подумала, что это объясненіе вызоветъ, можетъ быть, его признаніе, и это взволновало ее.
* № 31 (рук. № 8).
<Убѣдившись, что Нехлюдовъ не въ духѣ, и пріятнаго, умнаго разговора отъ него не добьешься, Софья Васильевна начала разсказывать о страшномъ дѣлѣ, недавно происшедшемъ въ Тверской губерніи по случаю бунта на фабрикѣ. – Да, это возмутительное дѣло, – продолжалъ Колосовъ. – Вся гадость этаго дѣла въ томъ, что крестьяне, нарушившіе право владѣнія землевладѣльцевъ, были преданы суду. И тутъ то этотъ г-нъ губернаторъ нашелъ нужнымъ изтязать крестьянъ. – Говорятъ, умерло два человѣка, – сказала Кармалина. Я не могу этаго понять, какъ въ наше время человѣкъ нашего воспитанія… – Что же вы хотите, когда съ высоты престола проповѣдуются розги и возвращеніе къ 16 вѣку. Но тутъ возмутительно то, что именно тогда, какъ дѣло передано законному суду, является вмѣшательство администраціи.>
* № 32 (рук. № 8).
Убѣдившись, что Нехлюдовъ не въ духѣ, и пріятнаго, умнаго разговора отъ него не дождешься, Софья Васильевна обратилась къ Колосову съ вопросомъ о новой драмѣ Ибсена. Колосовъ, какъ всегда, все осуждалъ, осуждалъ и драму Ибсена, высказывая свои тонкія сужденія. Софья Васильевна вставляла свои слова, долженствовавшія выказать тонкость ея пониманія. Она защищала Ибсена. Нехлюдовъ слушалъ и не могъ перестать видѣть закулисную сторону ихъ разговора. Онъ видѣлъ, во первыхъ, это выхоленное тѣло Колосова, сластолюбиво пригубливающаго кофе и ликеръ, во всемъ дорогомъ и лучшемъ, отъ рубашки, ботинокъ до толстаго англійскаго трико жилета и панталонъ, и зналъ, что, несмотря на его состояніе хорошее, онъ служитъ еще въ банкѣ, получая 12 тысячъ жалованья. Тоже видѣлъ онъ лежащую Софью Васильевну въ кружевахъ на шелковой подушкѣ въ дорогихъ перстняхъ на тонкихъ безсильныхъ пальцахъ, которые играли когда то, какъ говорятъ, прекрасно.
* № 33 (рук. № 8).
– А вы хотите посмотрѣть мой новый этюдъ? Хотите? Пойдемте.
Они встали и пошли. Она шла рядомъ съ нимъ и ничего не говорила, очевидно ожидая отъ него какихъ-нибудь объясненій. Но хотя онъ и видѣлъ, что онъ своимъ молчаніемъ огорчаетъ Алину, но онъ не могъ теперь ничего говорить ей, какъ прежде серьезно объ ея рисованіи. Ему, точно проснувшемуся человѣку, такъ странно было все то, что онъ дѣлалъ во снѣ. Ему хотѣлось одного: сказать ей, что онъ уѣзжаетъ, и какъ нибудь показать, что онъ оставляетъ тѣ надежды, которыя имѣлъ прежде, но сказать этого нельзя было. Онъ нетолько не имѣлъ права предполагать, что у нея были какія либо надежды, но онъ дѣйствительно такъ низко цѣнилъ себя теперь, что и не могъ предполагать, чтобы такая прелестная, чистая дѣвушка могла желать его любви. Глядя на нее, на всю ея изящную прелесть и сравнивая ее съ тѣмъ ужаснымъ существомъ въ песочномъ платьѣ, онъ испытывалъ радость жертвы, которую онъ приносилъ. Онъ вмѣстѣ съ тѣмъ чувствовалъ, что теперь, когда онъ отказался отъ брачныхъ взглядовъ на нее, онъ лучше любилъ ее, просто какъ сестру любилъ и жалѣлъ ее.
* № 34 (рук. № 8).
<Нехлюдовъ въ то время былъ страстно увлеченъ ученіемъ Генри Джорджа.>187
Еще на первомъ курсѣ, прочтя книгу Генри Джорджа «Social Problems», а потомъ его большое сочиненіе «Progress and Poverty», онъ въ первый разъ съ необыкновенной ясностью понялъ весь ужасъ несправедливости земельной собственности, былъ пораженъ, ослѣпленъ мыслію Генри Джорджа, и съ горячей способностью самоотверженія молодости онъ рѣшилъ посвятить свою жизнь на разъясненіе и распространеніе этаго ученія и на уничтоженіе земельнаго рабства, какъ онъ называлъ тогда зависимость земледѣльцевъ отъ владѣтелей земли. Мысль эта казалась ему до такой степени простой, ясной, неопровержимой и удобоисполнимой, что онъ не могъ понять, какимъ образомъ люди, имѣя этотъ проэктъ Генри Джорджа, до сихъ поръ не осуществили его. Нехлюдовъ тогда всѣми средствами пропагандировалъ это ученіе: онъ проповѣдовалъ его устно и своимъ знакомымъ, и матери, и товарищамъ и написалъ професору сочиненіе объ этомъ ученіи и переводилъ Progress and Poverty по русски. <Но не смотря на то, что онъ ни въ комъ не встрѣчалъ тогда сочувствія: знакомые и родные, всѣ землевладѣльцы, считали его ученіе вреднымъ соціализмомъ, а либеральные професора, сочувствующiе нѣмецкому соціализму, считали теорію Джорджа невыдерживающей критики, – онъ не охладѣвалъ къ своей мысли. Онъ вышелъ тогда изъ университета и рѣшилъ самостоятельно посвятить свою жизнь осуществленiю этой идеи.> И вотъ тогда то, весь переполненный восторгомъ отъ этой идеи, онъ уѣехалъ къ тетушкамъ и жилъ у нихъ, переводя сочиненіе Генри Джорджа, и писалъ свое русское сочиненіе объ этомъ предметѣ.
Рѣшивъ вообще, что земельная собственность есть грабежъ, Нехлюдовъ естественно рѣшилъ и то, что онъ самъ для себя долженъ избавиться отъ пользованія правомъ земельной собственности. И эта необходимая жертва съ его стороны въ осуществленіи его мысли болѣе всего утвердила его въ его рѣшенiи. Онъ тогда даже нѣсколько поссорился съ своей матерью, объявивъ ей, что онъ не хочетъ жить произведеніями труда, отнимаемыми у народа за незаконное наше владѣніе землей, и отдастъ небольшое имѣніе, принадлежащее ему, какъ наслѣдство отца, крестьянамъ. Мать не позволила ему сдѣлать это, такъ какъ онъ былъ еще несовершеннолѣтній. Изъ за этого была почти ссора и онъ, очень огорченный этимъ, уѣхалъ отъ матери къ своимъ неаристократическимъ, сравнительно бѣднымъ тетушкамъ.
Здѣсь Нехлюдовъ въ первый разъ увидалъ деревенскую жизнь и не только теоретически, но на дѣлѣ убѣдился въ справедливости того, что землевладѣніе есть владѣніе рабами, но только не извѣстными лицами, какъ это было прежде, a всѣми тѣми, кто лишенъ земли. И это открытіе приводило его въ восторгъ.188
* № 35 (рук. № 8).
«Да, думалъ онъ, то было истина, и сколько ни прошло времени, истина останется истиной, и жизнь была только на томъ пути; на этомъ же пути медленное умираніе. Но что же дѣлать теперь? – опять спрашивалъ онъ себя. – Нельзя же вернуться къ тому, что было тогда. Нельзя опять взяться за освобожденіе людей отъ земелънаго рабства. Нельзя отдать отцовское имѣніе крестьянамъ, нельзя жениться на невинной Катюшѣ. Но отчего же нельзя, – вдругъ вскрикнулъ въ немъ тотъ лучшій, давно подавленный и теперь оживавшій въ
