отворили дверь, такъ Нехлюдова охватилъ удушающій запахъ человѣческихъ испражненій, полутьма, – горѣла одна259 коптящая лампа, – и послышались пѣніе и крикъ, ругательства. Онъ вошелъ прежде всего260 въ мужскую пересыльную. Когда отворили дверь, ѣдкій запахъ еще усилился, и лампа, казалось, горѣла еще тусклѣе. Въ самомъ коридорѣ, прямо на полъ, мочились два человѣка въ рубахахъ и порткахъ, съ бритыми головами, въ кандалахъ. Смотритель крикнулъ на нихъ, и они, какъ виноватые, вернулись и легли на свои мѣста. Нехлюдовъ былъ въ серединѣ, арестанты лежали или должны были лежать голова съ головами. И въ небольшой камерѣ ихъ было человѣкъ 40. Всѣ мѣста были заняты. Вонь была ужасная. Всѣ вскочили, какъ только вошелъ смотритель. Въ числѣ этихъ былъ Алексѣй. Нехлюдовъ передалъ ему полученное отъ жены извѣстіе и деньги, которыя взялъ смотритель. Потомъ пошли въ верхній этажъ. Въ одной изъ камеръ пѣли пѣсни, такъ что не слыхали грохота двери. Смотритель постучалъ въ дверь.

– Я те запою. Смирно.

Пошли дальше. Нехлюдовъ попросилъ не шумѣть и позволить ему посмотрѣть въ оконце. Смотритель позволилъ.

И тутъ то онъ увидалъ ту ужасную сцену, которая навсегда осталась у него въ памяти. Въ номерѣ было человѣкъ 20. Двое ходили въ своихъ халатахъ, босикомъ, не глядя другъ на друга, быстро-быстро взадъ и впередъ, какъ звѣри въ клѣткѣ; одинъ былъ черный, похожій на цыгана, другой – маленькій человѣчекъ, рыжій, уже не молодой и бритый.

Вправо стоялъ противъ угла съ иконой старикь съ бѣлой бородой и истово молился, кланялся въ землю, крестился и шепталъ что то. Потомъ рядомъ съ нимъ двое у наръ съ крикомъ играли въ карты. Нѣсколько человѣкъ окружали ихъ. Играющіе хлопали руками и произносили какія то отрывочныя слова.

– А чортъ тебя задави. Обдулъ, – сказалъ одинъ изъ играющихъ, въ рыжихъ усахъ, съ злымъ лицомъ. – Ну, жена, маршъ спать! – крикнулъ онъ, ложась на нары, на блѣднаго малаго, который стоялъ въ числѣ смотрѣвшихъ на игру.

Всѣ захохотали. Мальчикъ снялъ халать и направился къ нарамъ. Нехлюдовъ постучалъ и попросилъ отпереть камеру, чтобы переговорить съ этимъ мальчикомъ. Онъ былъ приговоренъ къ поселенію за воровство.

Пользуясь своимъ вліяніемъ, Нехлюдовъ попросилъ смотрителя перевести мальчика въ другую камеру.

– Къ ребятамъ, – посовѣтовалъ помощникъ.

Они вошли къ ребятамъ. Это были одутловатые, бѣлые, съ безсмысленными глазами мальчики, отъ 15 до 18 лѣтъ. Ихъ было 4.

Такіе же сцены и лица видѣлъ Нехлюдовъ во все время своего путешествія и все больше и больше ужасался и укрѣплялся въ своемъ рѣшеніи открыть это людямъ, выяснить ту безумную жестокость, которая совершалась этими воображаемыми возмездіями, устрашеніями, обезвреживаніями, переправленіями.

Чѣмъ больше онъ углублялся въ этотъ міръ, тѣмъ больше онъ центръ тяжести его интереса переносилъ изъ Масловой къ общему вопросу и ко всѣмъ этимъ страдающимъ и развращающимъ людямъ. Тѣмъ болѣе, что Маслова все болѣе и болѣе успокаивалась въ работѣ ухода за больными и отвыкала отъ прежнихъ привычекъ. Вино она совсѣмъ оставила, не наряжалась болѣе, но продолжала курить. Мысль о бракѣ съ нею совершенно оставлена была Нехлюдовымъ, но онъ всетаки твердо рѣшилъ не оставлять ее до конца, какого конца, онъ самъ не зналъ. Жизнь его была такъ полна, что онъ не думалъ о концѣ.

Конецъ же насталъ очень скоро и совершенно неожиданный для Нехлюдова. Въ числѣ каторжныхъ въ N былъ политический каторжный Аносовъ, одинъ изъ тѣхъ политическихъ, вступившихъ въ заговоръ по молодости, по энергичности, по желанію отличиться, съ которыхъ вся эта напущенная на нихъ революціонность сходитъ, не оставляя ни малѣйшаго слѣда. Теперь, послѣ каторги и ссылки, онъ совершенно освободился отъ напущеннаго на себя революціонерства и не могъ даже подумать, зачѣмъ оно ему. Онъ былъ полонъ жизни, энергіи и добродушной веселости. Онъ не отрекался отъ своего революціонерства, но не нуждался въ немъ.

Онъ заболѣлъ нарывомъ на ногѣ и, поступивъ въ больницу, познакомился съ Катюшей, влюбился въ нее и, ничего не желая знать объ ея прошедшемъ, рѣшилъ жениться на ней.

– Что же, любишь ты его? – спросилъ Нехлюдовъ.

– Не то что люблю, a мнѣ жалко его.

По окончаніи срока каторги Катюша съ мужемъ поселились въ уѣздномъ городѣ. Онъ кормится землемѣрствомъ. У ней ребенокъ. Нехлюдовъ простился съ ними и живетъ въ Москвѣ, весь поглощенный составленіемъ записки, которую онъ хочетъ подать Государю, о необходимости уничтожить всякое уголовное преслѣдованіе и замѣнить его нравственнымъ образованіемъ массъ. Статья, которую онъ напечаталъ въ журналѣ объ этомъ, – о томъ, что уголовное право есть только пережитокъ варварства, была вся запрещена и вырѣзана изъ журнала. Книга его о томъ же была сожжена. Будущее покажетъ, какая будетъ судьба его записки.

27 Августа 1898.261 Л. Т.

** № 62 (рук. № 19).

Результаты послѣдняго нравственнаго подъема, пережитаго Нехлюдовымъ вслѣдствіи встрѣчи съ Катюшей Масловой, уже начинали проходить. Опять по немногу, по немногу жизнь затягивала его своей паутиной и своимъ соромъ. Но, какъ всегда было, несмотря на какъ будто обратное движеніе, на ослабленіе нравственнаго сознанія, всякій такой подъемъ поднималъ его и оставлялъ навсегда выше, чѣмъ онъ былъ прежде. Такъ было и теперь, и въ особенности теперь, послѣ послѣдняго подъема, который былъ самымъ сильнымъ въ его жизни. Почти всѣ взгляды его на жизнь, на людей и, главное, на себя совершенно измѣнились, и онъ уже не могъ возвратиться къ прежнимъ. Измѣнилось, главное, его отношеніе къ себѣ, къ своему положенію. Онъ потерялъ уваженіе къ себѣ какъ человѣку извѣстнаго воспитанія и сословія.

Но не успѣлъ онъ оглянуться, какъ возникло уже новое чувство самоуваженія, основаннаго теперь уже не на своемъ положеніи, а на важности понятой имъ и проводимой въ жизнь идеи. И опять онъ сталъ доволенъ собой, и насколько доволенъ собой, настолько сталъ хуже и менѣе спокоенъ. Хуже онъ сталъ тѣмъ, что, посвятивъ себя своей книгѣ, онъ оставилъ простую дѣятельность помощи живымъ людямъ и общенія съ ними. Опять невольно началась изнѣженность и лѣнь человѣка, свободно занятаго умственной дѣятельностью. Можно было начать позже работу, вовсе отложить, считая себя нерасположеннымъ. Опять поднялись въ немъ ослабшіе было совсѣмъ любовные инстинкты. Корчагина вышла замужъ, и на ней онъ не могъ бы жениться. Но у знаменитаго адвоката, съ которымъ онъ сблизился еще по дѣлу Масловой, была дочь курсистка, выказывавшая большое расположеніе къ Нехлюдову, и поднялось старое прежнее чувство любви, которое онъ еще не сознавалъ. Онъ думалъ, что онъ только занятъ своей запиской. Что выйдетъ изъ его записки и изъ его отношеній къ голубоглазой Вѣрѣ, дочери адвоката, и какой, въ какой формѣ, будетъ слѣдующій нравственный толчекъ и подъемъ Нехлюдова, покажетъ будущее.

28 Ав. 98. Я. П.

Лев Толстой.

4-я РЕДАКЦИЯ.

** № 63 (рук. № 24).

Когда Марья Ивановна позвала къ себѣ Дмитрія и стала осторожно говорить ему о томъ, что его отношенія къ Катюшѣ ей не нравятся, такъ какъ не хорошо влюбить въ себя дѣвочку, на которой не можешь жениться, то онъ рѣшительно сказалъ:

– Отчего же не могу?

И хотя онъ въ дѣйствительности и не думалъ о возможности жениться на Катюшѣ (такъ сильно была заложена въ немъ аристократическая исключительность, по которой такая женщина, какъ Катюша, не могла быть избрана въ подруги жизни), ему послѣ разговора съ Марьей Ивановной мелькнула мысль о томъ, что можно бы жениться и на Катюшѣ. Мысль эта понравилась ему въ особенности своей радикальностью: Катюша женщина такая же, какъ и всѣ. Если я люблю ее, то отчего жъ не жениться на ней? Онъ не остановился на этой мысли только потому, что, несмотря на свою безсознательно испытываемую любовь къ Катюшѣ, онъ былъ твердо увѣренъ, что впереди въ жизни его ожидаетъ еще не такая женщина, которую онъ полюбитъ и которая полюбитъ его.

** № 64 (рук. № 24).

XXIX.

Въ то время какъ Нехлюдовъ сидѣлъ у окна и, глядя на тѣнь безлистаго большого дерева, падающаго на дорожку сада, радовался на ту новую и хорошую жизнь, которую онъ поведетъ теперь, Маслова, выпивши большую чашку водки, полупьяная лежала вмѣстѣ съ другими арестантками на нарахъ 5-ой камеры и хотѣла и никакъ не могла заснуть. Мѣшали ей спать и насѣкомые, которые ѣли ея тѣло, и арестантка Аграфена, дьячиха, судившаяся за убійство ребенка, которая въ одной рубахѣ, босикомъ, не переставая, какъ звѣрь въ клѣткѣ, скорыми шагами ходила взадъ и впередъ по камерѣ, то открывая, то закрывая собою дверь съ оконцемъ въ серединѣ, на которое были безсмысленно устремлены глаза Масловой. Мѣшала ей и сосѣдка ея, та самая старуха Кораблиха, которая утромъ провожала ее, тѣмъ, что не переставая изрѣдка ругалась съ толстой рыжей арестанткой, которая, растрепанная и озлобленная, сидѣла на другомъ концѣ наръ и, обѣими руками разчесывая себя, произносила страшныя, изысканныя ругательства.

** № 65 (рук. № 24).

– Ты зачѣмъ тутъ?

– Я изъ суда.

– Ну и маршъ въ свое мѣсто.

Маслова хотѣла сказать, что ее привели сюда, но потомъ подумала, что не къ чему, да и она такъ устала, что ей лѣнь было говорить. Конвойный доложилъ, что ее не принимаютъ, оттого что заняты въ конторѣ. Но помощникъ смотрителя не хотѣлъ быть не правъ и еще громче закричалъ на конвойнаго:

– Такъ дожидайтесь наружѣ. Я те научу лясы разводить съ арестантами, – обратился онъ къ Масловой. – Маршъ отсюда?

Маслову увели внизъ, на дворъ. И тамъ опять приведенные арестанты проходили мимо нея и опять, какъ голодные звѣри на пищу, набрасывались на нее, щипали, обнимали и цѣловали ее. Всѣ эти выраженія вниманія теперь не трогали и не развлекали ея. Ей хотѣлось однаго – поскорѣе покурить и выпить.

На дворѣ она попросилась у конвойныхъ удалиться, для того чтобы тамъ покурить, но ее не пустили. Тогда она рѣшилась, отойдя за уголъ, закурить на дворѣ, но не успѣла затянуться разъ, какъ проходившій надзиратель крикнулъ на нее и велѣлъ идти въ контору.

Когда ее приняли и свели въ женскій коридоръ, было уже 6 часовъ вечера, время ужина.

* № 66 (рук. № 22).

Глава 35.

На слѣдующій день, въ Воскресенье, въ 5 часовъ утра, въ коридорѣ тюрьмы раздался пронзительный звонокъ.

Арестантки 5-й женской камеры стали подниматься.

Кораблева не спала и разбудила Маслову, которая, спокойно дыша, лежала подъ кафтаномъ и находилась въ томъ состояніи сна, т. е. полной безсознательности, состояніе, которое въ ея теперешней жизни она предпочитала даже опъяненію. «Ахъ опять жизнь»,262 съ ужасомъ подумала она, просыпаясь и почуя усилившуюся къ утру вонь, и хотѣла опять заснуть, уйти въ область безсознательности, но привычка страха пересилила сонъ, и она поднялась и, подобравъ ноги, сѣла оглядываясь.

Женщины уже всѣ поднялись, только дѣти еще спали. Корчемница осторожно, чтобы не разбудить дѣтей, вытаскивала изъ подъ