нихъ халатъ. Сторожиха развѣшивала у печки тряпки, служившія пеленками; худая воровка, схватившись за грудь, съ налитымъ кровью лицомъ откашливалась и, въ промежуткѣ вздыхая, почти вскрикивала.263 Рыжая, съ своимъ огромнымъ животомъ, лежала навзничь и громко разсказывала видѣнный ею сонъ. Старуха стояла передъ образомъ и истово крестилась и кланялась, шепча молитвы. Дьячиха опять ходила босыми ногами взадъ и впередъ по камерѣ. Дуничка264 подвивала на палецъ волосы. Федосья, миловидная мужеубійца, тоже чесала волосы.

По коридору послышались шаги въ шлепающихъ котахъ, загремѣлъ замокъ, и вошли два арестанта-парашечника въ курткахъ и короткихъ, много выше щиколки, сѣрыхъ штанахъ и, поднявъ на водоносъ вонючую кадку, понесли ее вонъ изъ камеры. Женщины вышли въ коридоръ къ кранамъ умываться. У крановъ произошла опять ссора рыжей съ женщиной, вышедшей изъ другой, сосѣдней камеры.

– Или карцера захотѣла! – закричалъ на рыжую старикъ надзиратель и хлопнулъ ей по голой спинѣ такъ, что щелкнуло на весь коридоръ. – Чтобъ голосу твоего не слышно было!

Женщины засмѣялись.

– Ну, живо! Убирайтесь къ обѣднѣ. Сейчасъ повѣрка.

Не успѣла Маслова причесаться и одѣться, какъ пришелъ смотритель со свитой.

– На повѣрку! – крикнулъ надзиратель.

Изъ другой камеры вышли другія арестантки, и всѣ стали въ два ряда вдоль коридора, при чемъ, женщины задняго ряда должны были класть руки на плечи женщинамъ перваго ряда. Маслова была въ парѣ съ Федосьей. Всѣхъ пересчитали. Счетъ былъ вѣренъ, и всѣхъ повели къ обѣднѣ.265 При выходѣ изъ женскаго коридора женщины столкнулись съ каторжными, и, несмотря на присутствіе надзирательницы и сторожей, старавшихся предупредить всякія отношенія между мущинами и женщинами, Дуничка успѣла получить и передать записку знаменитому, два раза бѣжавшему съ каторги Щеглову.266 Черный арестантъ, вчера обнимавшій Маслову, и теперь успѣлъ подскочить къ ней.

Женщины смѣясь спустились внизъ и въ отворенную дверь, крестясь, вошли въ267 церковь и стали въ отгороженное рѣшеткой мѣсто на лѣво. Вслѣдъ зa ними вошли большой толпой пересыльные и отсиживающіе мущины арестанты. Нѣкоторые изъ этихъ арестантовъ прошли впередъ, противъ лѣвой двери. Это были пѣвчіе. Молодой арестантъ вошелъ въ алтарь.

На верху, на хорахъ, съ одной стороны, гремя цѣпями, вошли каторжные, съ другой подслѣдственные.

<Церковь была большая комната, раздѣленная на двое рѣзной золоченой перегородкой съ тремя дверями: одной двустворчатой по серединѣ, на каждой половинѣ которой были медальоны въ рѣзныхъ золоченыхъ рамкахъ, изображающіе дѣвицу и молодаго человѣка съ крыльями, стариковъ съ книгами, и двумя одностворчатыми дверями, на которыхъ были изображены молодые люди съ открытыми шеями, длинными волосами и крыльями. Между дверьми были изображенія черныхъ людей: одной женщины съ ребенкомъ на рукахъ и другаго мущины съ такими, какъ женщина, черными лицами и руками. Все въ этихъ изображеніяхъ, кромѣ рукъ и лицъ, было покрыто золоченымъ кованнымъ металломъ; вокругъ же головъ этихъ черныхъ изображеній были небольшіе круглые золоченые звѣздообразные обручи, не сходившіеся на шеѣ. Передъ этими черными изображеніями стояли большіе,268 аршинъ двухъ высоты серебрянные подсвѣчники съ огромной восковой незажженой свѣчей, окруженной маленькими зажженными восковыми свѣчами. И выше перегородки и за перегородкой такія же изображенія и передъ ними тоже горѣвшія свѣчи. На стѣнѣ напротивъ былъ изображенъ человѣкъ съ крыльями, который снималъ цѣпи съ старика съ бѣлой бородой. На право же былъ изображенъ человѣкъ, который безъ крыльевъ летѣлъ кверху, чему, очевидно, удивлялись всѣ, стоявшіе внизу. Кромѣ того, съ боковъ, перпендикулярно къ перегородкѣ, стояли еще утвержденные на высокихъ палкахъ, тоже въ рамѣ съ золотой бахрамой, изображенія головы на полотенцѣ женщины съ ребенкомъ. Вотъ въ этомъ то помѣщеніи стали мущины арестанты, наверху, на хорахъ и внизу, съ лѣвой стороны; съ правой же стороны, за рѣшеткой съ балясникомъ, стояли арестантки – женщины, въ томъ числѣ и Катюша, и дѣти арестантовъ.>269 Въ серединѣ стояло начальство: огромный толстый смотритель въ мундирѣ, его помощникъ и сзади надзиратели и дѣти и жены надзирателей.

Богослуженіе270 совершалъ священникъ, не старый еще, съ очень добродушнымъ видомъ болѣзненный человѣкъ съ маленькой бородкой и длинными расчесанными волосами, и помогалъ ему въ этомъ дьячокъ, не молодой съ сморщеннымъ, испитымъ бритымъ лицомъ человѣкъ въ пальто, съ выпущеннымъ воротникомъ рубашки.271

Богослуженіе состояло въ томъ, что священикъ, зайдя за золоченую, покрытую иконами перегородку, раздѣлявшую на двое церковь, и надѣвъ на себя парчевый фартукъ, сталъ тамъ у крытаго чахломъ стола и началъ особеннымъ ножичкомъ странной формы вырѣзать изъ приготовленныхъ и подаваемыхъ ему съ книжечками хлѣбцовъ различной формы кусочки, раскладывая ихъ въ опредѣленномъ порядкѣ на серебряное блюдце. Оставшійся же по сю сторону перегородки дьячокъ въ это время не переставая и такъ быстро, что не было никакой возможности понять то, что онъ читалъ, читалъ старинныя молитвы по славянски, изрѣдка останавливаясь и по пятьдесятъ разъ и больше повторяя быстро слова: «Господи помилуй, Господи помилуй»….

Изрѣдка священникъ произносилъ изъ за перегородки столь непонятныя для слушателей, какъ и чтеніе дьячка, слова и продолжалъ свое занятіе съ кусочками.272

Прежде всего онъ изъ одного хлѣбца вырѣзалъ одинъ больше другихъ кусочекъ и положилъ его въ самую середину блюдца.273 Кусочекъ этотъ долженъ былъ означать агнца, приносимаго въ жертву Евреями и вмѣстѣ съ тѣмъ самаго Христа.274 Вырѣзавъ этотъ кусочекъ, священникъ прокололъ его ножечкомъ въ видѣ копья, говоря: «единъ отъ воиновъ копьемъ ребра ему прободе, и абіе изыде кровь и вода», – и при этихъ словахъ вылилъ вино и воду въ золоченую чашку.

Изъ втораго хлѣбца священникъ вырѣзалъ другой кусочекъ, который долженъ былъ изображать память Богородицы, потомъ изъ третьяго хлѣбца вырѣзалъ девять кусочковъ, изображавшихъ память Іоанна Предтечи, апостоловъ, святителей, мучениковъ, преподобныхъ,275 безсеребрянниковъ, Іоакима и Анну и Іоанна Златоуста, уложилъ аккуратно всѣ эти кусочки въ три ряда съ лѣвой стороны серединнаго кусочка. Потомъ изъ четвертаго хлѣбца вырѣзалъ кусочки, поминая православныхъ христіанъ, и изъ пятаго хлѣбца вырѣзалъ такіе же кусочки, поминая умершихъ.

Потомъ священникъ взялся за поданные ему хлѣбцы съ книжечками. Изъ каждаго хлѣбца онъ выковыривалъ кусочекъ, клалъ на блюдо и читалъ написанныя въ книжечкѣ имена, сначала живыхъ людей,276 а потомъ умершихъ.

Уложивъ всѣ кусочки, онъ покрылъ ихъ серебряной складной крышечкой въ видѣ звѣзды и все покрылъ расшитыми салфеточками.

Когда все это было устроено, арестантъ подалъ священнику курительницу съ углями и ладономъ, и священникъ, перекрестивъ277 руку арестанта, – при чемъ арестантъ поцѣловалъ руку священника, – началъ махать курительницей, сначала передъ кусочками, а потомъ передъ всѣми изображеніями на дверяхъ и на перегородкѣ, а потомъ передъ смотрителемъ тюрьмы, передъ его женой и наконецъ и передъ арестантами.

Потомъ священникъ278 началъ говорить молитвы, а хоръ изъ арестантовъ, за каждымъ молитвеннымъ прошеніемъ, высказаннымъ священникомъ, громко и протяжно пѣлъ три раза: «Господи помилуй». Священникъ, не дожидаясь окончанія ихъ пѣнія, начиналъ новое прошеніе. Такъ что мало понятныя сами по себѣ славянскія слова прошеній уже совершенно не могли быть понятны за громкимъ и протяжнымъ пѣніемъ арестантовъ, повторявшихъ все одно и тоже: «Господи помилуй» и «подай Господи».279 Изъ всѣхъ прошеній чаще и громче всего повторялись прошенія о здоровьѣ Государя Николая Александровича, его жены, родственниковъ, синода и архіерея. Потомъ, послѣ много разъ повторенныхъ такихъ молитвъ, изъ которыхъ чаще всего повторялись имена Государя Николая Александровича и Богородицы, дьячекъ, ставъ передъ средней дверью, прочелъ самымъ страннымъ голосомъ280 одну страницу изъ посланій апостола Павла, a послѣ дьячка священникъ прочелъ нѣсколько стиховъ изъ Евангелія. Послѣ этого хоръ и дьячекъ запѣли самую непонятную и, если растолковать ее, то глупую и неумѣстную пѣсню о херувимахъ, причемъ всѣ, начиная съ смотрителя и его жены, начали усердно креститься и кланяться, нѣкоторые стали на колѣни, а священникъ сталъ у средняго стола зa перегородкой и началъ надъ этимъ столомъ махать руками. Ему было неловко и трудно поднимать руки отъ надѣтаго на немъ парчеваго мѣшка безъ рукьвовъ, но онъ усердно дѣлалъ это и даже опускался на колѣна и цѣловалъ столъ и то, что было на немъ.

Когда непонятная пѣсня кончилась, священникъ, взявъ въ одну руку блюдце съ кусочками, а въ другую чашку съ виномъ, вышелъ изъ боковой двери и, выйдя на середину,281 опять началъ поминать великаго государя Николая Александровича, потомъ жену его Александру Федоровну, потомъ мать и всѣхъ родныхъ, потомъ всѣхъ архіереевъ, потомъ махнулъ руками съ кусочками и ушелъ въ двери. И тутъ282 смотритель и его помощникъ, а за ними и арестанты поклонились въ землю. Потомъ занавѣска задернулась, и опять начались прошенія о мирѣ,283 изъ которыхъ ничего не слышно было изъ за троекратнаго пѣнія: «Господи помилуй». Послѣ этого священникъ отдернулъ занавѣску, и хоръ запѣлъ: «вѣрую во единаго Бога Отца» и т. д. Священникъ же взялъ обѣими руками салфетку и сталъ равномѣрно махать ею надъ золотой чашкой,284 предполагая, что хлѣбъ теперь уже не хлѣбъ, a тѣло, а вино не вино, а кровь. При совершеніи этого воображаемаго чуда священникъ сталъ поминать всѣхъ членовъ церкви, Богородицу и опять царя и его семейство.285 Потомъ, послѣ многихъ непонятныхъ словъ и пѣсенъ священника о томъ, что Богъ не одинъ, а три и все таки одинъ, священникъ изъ за перегородки закричалъ что то изрядно о пресвятой Богородицѣ, и хоръ запѣлъ о томъ, что очень хорошо прославлять родившую Христа дѣвушку Марію, которая удостоена большей чести, чѣмъ какіе-то херувимы и большей славы, чѣмъ какіе-то серафимы.286 Священникъ опять задернулъ занавѣску: «Святая Святымъ», снялъ салфетку съ блюдца, разрѣзалъ серединный кусочекъ на четверо и положилъ его въ вино и, вливая туда теплую воду, проговорилъ: «раздробляется и раздѣляется агнецъ Божій, раздробляемый и нераздѣляемый, всегда ядомый и никогда же изъѣдаемый», и послѣ этого онъ съѣлъ кусочки и выпилъ вино изъ чашки, а пѣвчіе громко пѣли непонятную287 пѣсню. Потомъ священникъ вышелъ съ золоченой чашкой, въ которой были положены всѣ кусочки, и смотритель низко опустилъ голову, показывая тѣмъ, что онъ не дерзаетъ смотрѣть на то, что находится теперь въ золоченой чашкѣ.

Дѣти вышли впередъ, сторожиха вынесла свою, и священникъ сталъ имъ давать изъ ложечки въ ротъ по кусочку. Потомъ помянули еще много разъ царя, его родню, потомъ архіерея именно этого города и всякое начальство, и священникъ, выпивъ все вино изъ чаши, въ самомъ веселомъ расположеніи духа вышелъ изъ за перегородки, сталъ передъ изображеніемъ мущины съ чернымъ лицомъ и руками въ золоченой одеждѣ и началъ фалъшивымъ голосомъ не то пѣть, не то говорить удивительныя слова про Іисуса сладчайшаго. Онъ говорилъ: (2-я, 3-я стр., отчеркнутое).288

Такъ говорилъ онъ очень долго, потомъ, очевидно съ новой энергіей, началъ читать еще болѣе ненатуральнымъ голосомъ на распѣвъ слѣдующее: (выписать стр., отчеркнутое).289 И въ концѣ этихъ словъ хоръ запѣлъ: «Іисусе, сыне Божій, помилуй мя». Потомъ опять такія же слова и въ концѣ ихъ: «алилуія». И