всякій разъ, какъ онъ говорилъ: «Іисусъ, сынъ Божій, помилуй мя», такъ это же самое на распѣвъ повторяли арестанты, и такъ протяжно, что священникъ, не дожидаясь конца ихъ пѣнія, начиналъ свое чтеніе.

Такъ продолжалось чрезвычайно долго, такъ что повторялось каждое воззваніе разъ по 30. Когда же и это кончилось, то священникъ зашелъ за перегородку и вынесъ оттуда золоченое изображеніе того креста, на которомъ вмѣсто висѣлицы казнили Іисуса Христа, и всѣ, сначала начальство и ихъ семьи, а потомъ, гремя цѣпями, арестанты, подходили и цѣловали это золотое изображеніе казни и руку священника, которую онъ, разговаривая съ смотрителемъ, совалъ имъ иногда въ ротъ, а иногда въ носъ.

Въ этомъ состояло то служеніе Богу, которое совершалось для утѣшенія и спасенія душъ арестантовъ.290 И совершалось это богослуженіе во имя Христа, того самаго Христа, Іисуса Назарея, который только за то и былъ казненъ Евреями, что запретилъ дѣлать именно это, то, что дѣлалось теперь его именемъ въ этой церкви, того самаго Христа,291 непереставая говорившаго, что Богу надо служить не въ извѣстномъ мѣстѣ, а всегда духомъ и истиной, что храмы не нужны и ихъ надо разрушить, что между Богомъ и человѣкомъ не должно быть никакихъ посредниковъ, что молиться надо каждому отдѣльно, въ уединеніи, и молясь не говорить лишняго, не просить ничего у Бога, потому что Богъ-отецъ знаетъ, что намъ нужно, прежде чѣмъ мы скажемъ, который говорилъ,292 что всѣ люди грѣшны передъ Богомъ и потому не могутъ не только наказывать, но и судить другихъ людей, который говорилъ, что весь законъ Бога состоитъ въ томъ, чтобы любить Бога и ближняго и потому не только не дѣлать другому чего не хочешь, чтобы тебѣ дѣлали, но поступать съ другими такъ, какъ хочешь, чтобы съ тобой поступали, и потому не только не заковывать людей въ цѣпи, не брить имъ половины головы, не запирать, какъ звѣрей, за рѣшетками, но и не называть кого бы то ни было «безумный, рака», а любить и потому всѣхъ прощать, и не разъ и не семь разъ, а семьдесять разъ семь. Никому и въ голову не приходило того, что сдѣлалъ бы этотъ Христосъ, если бы онъ точно былъ живой,293 какъ утверждалось этими поклонниками его, и какъ бы онъ ввергнулъ въ самую ужасную геену огненную всѣхъ этихъ надругающихся надъ нимъ и его отцомъ, если бы онъ точно былъ такой злой, казнящій людей, какимъ они представляли его себѣ, и какъ бы онъ горячо заплакалъ объ тѣхъ миліонахъ людей, которыхъ, скрывая отъ нихъ то благо, которое онъ далъ имъ, обманываютъ и продолжаютъ обманывать его именемъ.294 Были среди арестантовъ люди совсѣмъ не вѣрующіе, считающіе все это обманомъ и только для начальства притворяющіеся молящимися, и такихъ было много, остальные же всѣ вѣрили въ то, что въ томъ, что происходило въ церкви, и заключалась единственная истинная вѣра, и вѣра христіанская.295 Священникъ, воспитанный и въ семьѣ и въ школѣ такъ, что сущность вѣры состоитъ въ этомъ волхвованіи надъ кусочками, хотя и не вѣрилъ въ то, что изъ хлѣба и вина дѣлается тѣло и кровь и что принятіе этих кусочковъ содѣйствуетъ благу человѣка, вѣрилъ, что надо въ это вѣрить, поступая такъ, какъ будто бы онъ вѣритъ, и даже такъ привыкъ настраивать себя, что, выпивая натощакъ иногда стаканъ и болѣе вина съ хлѣбомъ, онъ чувствовалъ пріятное возбужденіе, которое приписывалъ святости совершаемаго дѣйствія. Такъ вѣрилъ священникъ. Дьячекъ ни во что не вѣрилъ и нисколько не заботился о томъ. Онъ никогда и не спрашивалъ себя: вѣритъ ли онъ или не вѣритъ, a дѣлалъ свое дѣло, дававшее ему возможность жить. Начальникъ тюрьмы также вѣрилъ, что надо непремѣнно вѣрить въ то, что дѣлалось въ церкви. О томъ же, что дѣлалось въ церкви, онъ имѣлъ самое смутное понятіе. Зналъ только, что надо для порядка и для примѣра дѣлать видъ, что вѣришь, и потому, твердо стоя, кланялся, крестился и строго поглядывалъ на арестантовъ, когда замѣчалъ какой нибудь непорядокъ. Когда стали причащать дѣтей, онъ вышелъ впередъ и самъ собственноручно поднялъ мальчика, который причащался, и подержалъ его, пока священникъ давалъ ему воображаемое тѣло и кровь Христа. Большинство же арестантовъ уже совсѣмъ не знало не только смыслъ того, что дѣлалъ зa перегородкой священникъ, но не знало то, чему надо вѣрить. Оно вѣрило только тому, что надо молиться только утромъ и вечеромъ, и передъ и послѣ всякой ѣды, и при зѣвотѣ, и при видѣ церкви, и при ударѣ колокола, и при ударѣ грома, и еще особенно молиться по воскресеньямъ и по праздникамъ. Подъ молитвой же они разумѣли преимущественно стояніе передъ иконой, поклоны и крестное знаменіе, къ которому, смотря по знанію, можно присоединять и произнесенiе заученныхъ славянскихъ словъ. Молиться надо было по ихъ понятіямъ угодникамъ, Богородицѣ и, главное, иконамъ.296 Но если съ пользой молиться, то надо знать, кому и какъ, черезъ кого молиться, совершенно также, какъ для подачи прошенія и для всякаго оборота надо знать, какъ, черезъ кого дѣлать дѣло. Такъ вѣрили многіе, и вѣрившіе такъ подавали книжечки съ поминаніями и ставили свѣчи. Такъ вѣрили нѣкоторые. Большинство же не вѣрило въ дѣйствительность молитвъ, а молилось только потому, что всѣ молились. Такъ молились они въ церкви. И такъ молиться было пріятно: всѣ въ новомъ мѣстѣ, всѣ вмѣстѣ, помѣщеніе было изукрашено золотомъ, расписано картинами, освѣщено свѣчами. Священникъ въ золотой ризѣ внушительнымъ голосомъ произносилъ таинственныя слова, и хоръ пѣлъ знакомые, такіе же таинственные напѣвы.297 И въ извѣстныхъ мѣстахъ надо было креститься и кланяться. Въ этомъ состояла молитва.

Впереди женщинъ стояла въ своей крестьянской одеждѣ заключенная въ тюрьмѣ женщина съ тремя дѣтьми. Она шла съ мужемъ, убившимъ въ пьяной дракѣ, въ Сибирь и нынче, готовясь къ отъѣзду, причащала дѣтей. Одна дѣвочка, 11/2 года, была у нея на рукахъ, а два мальчика, 5-ти и 3-ехъ лѣтъ, бѣлоголовые, ровно только что подстриженные, какъ жеребятки стригунки, въ поддевочкахъ и сапожкахъ стояли передъ матерью и, очевидно хорошо наученные ею, становились на колѣнки, когда другіе становились, и не переставая крестились и кланялись въ землю, видимо твердо увѣренные въ томъ, что то, что они дѣлаютъ, очень важно, хотя и не зная зачѣмъ они это дѣлаютъ, но радуясь тому, что они умѣютъ это дѣлать, и испытывали при этомъ, глядя на освѣщенный золотой иконостасъ и иконы, на движенія священника и слушая его торжественные возгласы и пѣніе хора, художественное наслажденіе. Тоже испытывало огромное большинство взрослыхъ арестантовъ и арестантокъ, бывшихъ въ церкви, тоже испытывала и Маслова, когда она, отходя отъ креста и получивъ кусочекъ просвиры отъ Кораблихи, вынимавшей за упокой убитаго мужа, положила его въ ротъ и вмѣстѣ съ товарками пошла изъ церкви.

– Маслову въ посѣтительскую, – сказалъ надзиратель, когда они проходили по коридору.

Маслова подумала, что это Клара, какъ въ то Воскресенье, и,298 радуясь предстоящему развлеченію, пошла зa надзирателемъ въ пріемную.

* № 67 (рук. № 24).

Священникъ же въ это время сталъ у средняго стола зa перегородкой и началъ надъ этимъ столомъ, не смотря на то что парчевый мѣшокъ мѣшалъ этому, какъ бы дѣлая гимнастику, разводить руками. А потомъ дѣлалъ туже гимнастику для ногъ и поясницы, нѣсколько разъ опускаясь на колѣни и поднимаясь и для чего то цѣлуя столъ и то, что было на немъ. Послѣ этого священникъ перешелъ къ маленькому столу, взялъ съ него въ одну руку блюдце съ кусочками, покрытое салфеткой, а въ другую чашку съ виномъ и съ этими вещами въ рукахъ вышелъ изъ боковой двери слѣва и на ходу еще началъ называть великаго государя императора Николая Александровича, потомъ жену его, великую государыню Александру Федоровну, потомъ просто государя наслѣдника его, потомъ мать и всѣхъ родныхъ царя, потомъ синодъ и всѣхъ архіереевъ и спеціально архіерея той эпархіи, въ которой былъ острогъ, потомъ помахалъ руками съ кусочками въ видѣ креста и ушелъ въ большія среднія двери.

Во все время, когда онъ, держа въ рукахъ блюдце и чашку, поминалъ разныя лица, всѣ бывшіе въ церкви опустили головы, какъ бы не чувствуя себя достойными даже взглянуть на кусочки, которые были подъ салфеткой. Послѣ этого священникъ задернулъ занавѣсъ большой двери и опять началъ читать прошенія: о мирѣ всего міра, о благосостояніи церкви, о плавающихъ, путешествующихъ и плѣненныхъ и въ особенности о государѣ Николаѣ Александровичѣ, его супругѣ, матери, наслѣдникѣ и родственникахъ,299 потомъ чтобы этотъ государь побѣдилъ себѣ подъ ноги всѣхъ враговъ.

Послѣ этого священникъ отдернулъ занавѣску, и хоръ запѣлъ что то, а священникъ взялъ обѣими руками салфетку и сталъ равномѣрно махать ею надъ блюдцемъ и золотой чашкой, съ тѣмъ чтобы хлѣбъ сдѣлался не хлѣбомъ, а мясомъ человѣческимъ, а вино сдѣлалось бы не виномъ, а кровью человѣческой. Потомъ, послѣ многихъ непонятныхъ словъ и поминаній царя и его родственниковъ, священникъ изъ за перегородки закричалъ что-то изрядно о пресвятой, пречистой богородицѣ, и хоръ запѣлъ о томъ, что очень хорошо прославлять родившую Христа дѣвицу Марію, которая удостоена большей чести, чѣмъ какіе то херувимы, и большей славы, чѣмъ какіе-то серафимы, и, опять задернувъ занавѣску, снялъ салфетки съ блюдца, разрѣзалъ серединный кусочекъ на четверо и положилъ его въ вино и теплую воду и тотчась же съѣлъ одинъ кусочекъ и выпилъ нѣсколько вина изъ чашки, воображая, что онъ съѣлъ кусочекъ человѣческаго мяса и выпилъ нѣсколько глотковъ человѣческой крови. Въ это время пѣвчіе громко пѣли непонятную пѣсню. Потомъ священникъ вышелъ съ золоченой чашкой, въ которой были оставшіеся кусочки хлѣба въ винѣ, и смотритель, а за нимъ и всѣ опять низко опустили головы. Но тутъ священникъ уже не поминалъ царя и царицу, а пригласилъ желающихъ поесть тѣла и крови человѣческой, которыя предполагалъ, что находятся подъ салфеткой.

Желающихъ ѣсть это воображаемое тѣло и пить воображаемую кровь оказалось только нѣсколько дѣтей. Женщина, шедшая за мужемъ въ каторгу, вынесла свою дѣвочку, и священникъ далъ ей изъ ложечки въ ротъ кусочекъ хлѣба и ложечку вина, которое она проглотила съ болышимъ удовольствіемъ, никакъ не подозрѣвая того, что она ѣла. Послѣ этого также дали и другимъ дѣтямъ по ложечкѣ окрошки, и, старательно отеревъ имъ рты, священникъ унесъ окрошку за перегородку и допилъ тамъ все вино изъ чашки и, съѣвъ всѣ кусочки, въ самомъ веселомъ настроеніи духа вышелъ изъ за перегородки и сталъ передъ изображеніемъ мущины съ чернымъ лицомъ и руками въ золоченой одеждѣ. Прочтя нѣкоторыя обыкновенныя молитвы, священникъ, какъ бы собираясь съ силами, на минуту остановился и потомъ началъ