между мущинами. Ха, ха, ха, – сказалъ Сковородниковъ.
– Да не можетъ быть, – сказалъ Бе.
– Я вамъ покажу. Die Lehre des….. 1873, Лейпцигъ.
– Говорятъ, его въ какой то сибирскій городъ губернаторомъ пошлютъ.
– И прекрасно.
Въ это время пришелъ Приставъ доложить о желаніи адвоката и Нехлюдова присутствовать.
– Чтожъ, я думаю, можно сейчасъ, – сказалъ Владиміръ Васильевичъ, у котораго сигара была уже докурена, и пепелъ можно было сбросить.
Всѣ согласились. Чай и папиросы убрали, впустили публику и адвоката, и Владиміръ Васильевичъ доложилъ дѣло очень обстоятельно.
Бе разъяснилъ въ чемъ было дѣло и настаивалъ на упущенiи, сдѣланномъ Предсѣдателемъ въ своемъ словѣ къ присяжнымъ.
Владиміръ Васильевичъ говорилъ, что это опущеніе не обозначено въ протоколѣ.
Сковородниковъ рѣшилъ, что поводовъ къ касаціи нѣтъ, и такимъ поводомъ не можетъ служить не прочтеніе осмотра и недоказанное опущеніе внушенія присяжнымъ.
Сенаторы согласились, согласился и Оберъ-прокуроръ, и дѣло оставлено безъ послѣдствій.
– Ну что же дѣлать? Подайте на высочайшее имя, – сказалъ адвокатъ, когда они выходили.
– А я думаю, что ничего не надо, – сказалъ Нехлюдовъ. – Нѣтъ, впрочемъ, надо сдѣлать все до конца.
– Прошеніе готово. Я пришлю вамъ, – сказалъ адвокатъ,334 и началъ разсказывать Нехлюдову исторію того Директора Департамента, про котораго говорили и Сенаторы, о томъ, какъ его уличили, какъ по закону ему предстояла каторга и какъ его назначаютъ Губернаторомъ въ Сибирь.
Дойдя до угла, Адвокатъ простился, и пошелъ направо. Нехлюдовъ пошелъ одинъ по Невскому.
* № 82 (рук. №24).
Предсѣдательствующій Никитинъ былъ бездѣтный человѣкъ, холодный, злой, гордый и снѣдаемый неудовлетвореннымъ честолюбіемъ. Онъ былъ однимъ изъ членовъ верховнаго суда, приговорившаго убійцъ перваго Марта къ повѣшенію. На прошлой недѣлѣ335 только стало извѣстно, что тотъ важный постъ, на который онъ имѣлъ виды, занимается другимъ лицомъ, а не имъ, и поэтому онъ былъ особенно сухъ и золъ. Вчера онъ сдѣлалъ страшную сцену своей женѣ зa то, что она высказала женѣ министра недовольство своего мужа. Онъ рѣшилъ не говорить съ ней совсѣмъ и просидѣлъ весь вчерашній обѣдъ молча.
** № 83 (рук. № 22).
Глава LXXX (80).
Послѣднее дѣло, задерживавшее Нехлюдова въ Петербургѣ, было дѣло сектантовъ, для котораго онъ рѣшилъ прежде подачи черезъ флигель-адъютанта прошенія Государю, съѣздить еще къ лицу, по иниціативѣ управленія котораго возникло все дѣло. Лицо это былъ бывшій лицеистъ, сдѣлавшій карьеру по Петербургскимъ учрежденіямъ, человѣкъ сухой, ограниченный, и чѣмъ выше онъ поднимался по общественной лѣстницѣ, тѣмъ болѣе увѣрявшійся въ своихъ достоинствахъ и потому тѣмъ болѣе тупѣвшій и отстававшій отъ жизни. Положеніе его было выгодно, потому что было время реакціи, и потому не нужно было никакихъ новыхъ мыслей, нужно было, напротивъ, возставать противъ всякихъ мыслей и возвращаться къ старому, окрашивая его самыми привлекательными красками. Самыя привлекательныя краски, который можно было наложить на старое, были наложены славянофилами, проповѣдывавшими: православіе, т. е. окоченѣвшую форму древняго греческаго христіанства, самодержавіе, т. е. деспотизмъ случайно попавшаго во власть Царя или Царицы, и народность, т. е. нѣчто неопредѣленное, имѣющее наиболѣе точное выраженіе въ народномъ самодовольствѣ и самохвальствѣ. Но и этотъ символъ вѣры казался слишкомъ либераленъ и опасенъ для государственныхъ людей того времени, и потому графъ Топоровъ, стоявшій во главѣ вопросовъ вѣры, держался смягченнаго полной покорностью существующей власти направленія, выражавшагося въ томъ, что онъ считалъ, что то самое, что считало для себя выгоднымъ духовенство, то самое и было нужно для народа, и что въ этомъ заключалась народная вѣра, которую онъ призванъ былъ поддерживать.
Въ то время какъ Нехлюдовъ вошелъ въ его пріемную, гр. Топоровъ въ кабинетѣ своемъ бесѣдовалъ съ монахиней игуменьей, бойкой аристократкой, которая распространяла и поддерживала православіе въ западномъ краѣ среди насильно пригнанныхъ къ православію униіатовъ.
Чиновникъ по особымъ порученіямъ, дежурившій въ пріемной, распросилъ Нехлюдова объ его дѣлѣ и, узнавъ, что Нехлюдовъ желаетъ просить за сектантовъ, прежде чѣмъ подавать прошеніе Государю, спросилъ, не можетъ ли онъ дать просмотрѣть прошеніе, и съ этимъ прошеніемъ пошелъ въ кабинетъ. Монахиня въ клобукѣ съ развѣвающимся вуалемъ и тянущимся за ней чернымъ шлейфомъ, сложивъ бѣлыя руки, въ которыхъ она держала четки, вышла изъ кабинета и прошла къ выходу, но Нехлюдова все еще не приглашали. Топоровъ читалъ прошеніе и покачивалъ головой. Онъ зналъ отца, мать Нехлюдова, зналъ его связи и былъ удивленъ, читая сильно и сдержанно написанное прошеніе. «Если только оно попадетъ въ руки царя, оно можетъ возымѣть дѣйствіе», подумалъ Топоровъ. И не дочтя прошенія, позвонилъ и приказалъ просить Нехлюдова.
Онъ помнилъ дѣло этихъ сектантовъ, у него было ихъ прошеніе. И тогда онъ колебался, не прекратить ли дѣло. Но вреда не могло быть никакого отъ утвержденія распоряженія о томъ, чтобы разослать въ разныя мѣста членовъ семей этихъ крестьянъ; оставленіе же ихъ на мѣстахъ могло имѣть дурныя послѣдствія на остальное населеніе въ смыслѣ отпаденія отъ православія, и потому онъ далъ ходъ дѣлу такъ, какъ оно было направлено. Теперь же съ такимъ защитникомъ, какъ Нехлюдовъ, дѣло могло быть представлено Государю, особенно за границей, какъ нѣчто жестокое, и потому онъ тотчасъ же принялъ неожиданное рѣшеніе.
– Я знаю это дѣло, – началъ онъ, какъ только Нехлюдовъ вошелъ. Онъ принялъ его стоя. – Какъ только я взглянулъ въ имена, я вспомнилъ. И я очень благодаренъ вамъ, что вы напомнили мнѣ о немъ. Это архіерей и губернаторъ переусердствовали. – Нехлюдовъ молчалъ, съ недобрымъ чувствомъ глядя на это лисье бритое лицо. – И я сдѣлаю распоряженье, чтобы эта мѣра была отмѣнена и лица эти водворены на мѣсто жительства.
Нехлюдовъ все молчалъ, съ трудомъ удерживая свое негодованіе и желая выразить его этому, очевидно, въ глаза лгавшему старому человѣку.
– Такъ что я могу не давать ходу этому прошенію?
– Вполнѣ. Я вамъ обѣщаю это. Да лучше всего я сейчасъ напишу губернатору. Потрудитесь присѣсть.
Онъ подошелъ къ столу и сталъ писать.
– Такъ вотъ-съ. Повторяю благодарность за то, что вы обратили наше вниманіе на это дѣло. Дѣло, охраняемое нами, такъ важно, и враговъ церкви такъ много, что во имя охраненія ея цѣлости если и могутъ быть печальныя ошибки, то …
– За что же эти люди страдали, – почти вскрикнулъ Нехлюдовъ.
Топоровъ поднялъ голову и скривилъ безкровныя губы въ самоувѣренную улыбку.
– Этого я вамъ не могу сказать. Могу сказать только то, что мы обязаны дѣлать для охраненія интересовъ народа. Мое почтеніе.
Топоровъ подалъ руку. Нехлюдовъ пожалъ ее и потомъ на лѣстницѣ вспомнилъ только, что ему надо было спрятать за спину руки, чтобы не дотрогиваться до руки этого негодяя. Отвѣтъ, который онъ боялся выразить себѣ на вопросъ: зачѣмъ они дѣлаютъ все это, теперь показался Нехлюдову почти несомнѣннымъ.
«Въ интересахъ народа? – повторялъ онъ слова Топорова. Въ твоихъ интересахъ, только въ твоихъ».
И мыслью пробѣжавъ по всѣмъ тѣмъ наказаннымъ, всѣмъ тѣмъ лицамъ, на которыхъ проявлялась дѣятельность учрежденія, будто бы возстанавливающаго справедливость и воспитывающаго народъ, отъ бабы, наказанной за безпатентную продажу вина, и малаго за воровство, и бродягу за бродяжничество, и поджигателя зa поджогъ, и банкира за расхищеніе, и тутъ же рядомъ Марью Павловну зa планъ служить народу и просвѣтить его, и сектантовъ за нарушеніе православія, и Гуркевича зa приготовленіе къ конституціи, – Нехлюдову стало совершенно ясно, что справедливость тутъ была не при чемъ, а что все это дѣлалось для того, чтобы у казны были деньги для раздачи жалованья всей этой жадной арміи чиновниковъ, чтобы никто воровствомъ не нарушалъ спокойнаго пользованія удовольствіями, доставляемыми этимъ жалованьемъ, чтобы никто не смѣлъ думать измѣнить тотъ порядокъ, при которомъ получается много жалованья и можно безопасно владѣть награбленнымъ имуществомъ и, главное, чтобы никто не смѣлъ нарушить ту насильно внушаемую народу одуряющую его вѣру, при которой съ нимъ можно дѣлать что хочешь.
Отвѣтъ на вопросъ казался ясенъ и несомнѣненъ, но Нехлюдовъ еще не смѣлъ повѣрить ему.
* № 84 (рук. № 23).
Глава LXXXVII (87).
– Дмитрій, хочешь чаю? – сказала Наташа, испуганно глядя то на того, то на другаго, не понимая, о чемъ дѣло, но чувствуя, что между ними что то не хорошо.
– Да, благодарствуй. Какое же воспитательное вліяніе можетъ имѣть судъ, когда онъ казнитъ, во первыхъ, завѣдомо невинныхъ, потомъ лучшихъ людей, каковы были Декабристы, теперешніе народники,336 всѣ истинно религіозные, убежденные люди, потомъ людей, которые не могутъ себя считать виновными и которыхъ народъ не считаетъ виновными, а несчастными, – съ ненужной горячностью заговорилъ Нехлюдовъ.
– Какъ носятся съ этимъ несчастнымъ словомъ «несчастные», словомъ, которое означаетъ только некультурность народа.
– Да перестаньте вы спорить, – сказала Наташа, подавая брату чашку и морща лобъ и насильно улыбаясь.
Но Нехлюдовъ вспыхнулъ отъ этой насмѣшки надъ словомъ и понятіемъ, которому онъ приписывалъ большое значеніе, и съ дрожаніемъ въ голосѣ заговорилъ, нестолько [чтобы] выразить свою мысль, сколько желая отплатить за эту насмѣшку. И тотъ чувствовалъ это и хотя снаружи былъ спокоенъ, въ глубинѣ души337 робѣлъ и готовился къ отпору.
* № 85 (рук. № 22).
Въ 1/2 10-го подъѣхали три пролетки и двѣ телѣги, отворились ворота, вышли вооруженные солдаты и потомъ стали выходить арестанты. Ожидавшіе ихъ бросились къ нимъ, но солдаты не пустили. Сначала шли каторжные мущины въ цѣпяхъ и съ бритыми головами, потомъ подали пролетку (карету) и посадили туда чахоточную и еще двухъ женщинъ съ дѣтьми, слѣдовавшихъ за мужьями. Нехлюдовъ не могъ оторвать глазъ отъ радовавшихся двухъ дѣтей, усаживавшихся въ телѣгу. Между тѣмъ передовые тронулись и шли улицей. Прохожіе нѣкоторые останавливались, нѣкоторые шли за ними. Нехлюдовъ хотѣлъ подойти къ Масловой. Солдаты не пустили его. Онъ отошелъ и хотѣлъ подойти къ Марьѣ Павловнѣ. Марья Павловна улыбнулась и поклонилась ему.
– Здравствуйте, здравствуйте. Все хорошо, все прекрасно, – въ прекрасномъ настроеніи прокричала она ему.
По улицѣ гремѣли пролетки. Нехлюдовъ хотѣлъ подойти.
– Нельзя, нельзя, – заговорилъ капитанъ, не разбирая еще, кого онъ не пускаетъ. Но узнавъ Нехлюдова, онъ смягчился.
– Нельзя, князь – сказалъ онъ болѣе мягкимъ тономъ. – На вокзалѣ можете переговорить. A здѣсь неудобно. Трогайтесь! Маршъ! Да садитесь, Марья Павловна, – сказалъ онъ ей. – Мѣсто есть.
– Нѣтъ, нѣтъ. Лучше вонъ ту посадите, – сказала она, указывая на худую блѣдную женщину.
– Ей не полагается.
– Ну, и я не сяду…
И женщины тронулись за мущинами, остановившимися и поджидавшими ихъ.
* № 86 (рук. № 24).
«Цѣль уголовнаго закона, – думалъ Нехлюдовъ, – только освобожденiе общества отъ этихъ двухъ сортовъ людей, все же, что говорится о справедливости, только фразы и отводъ глазъ, чему доказательствомъ служить то, что уголовный законъ имѣетъ въ виду только людей двухъ крайнихъ полюсовъ: людей, которые значительно выше и значительно ниже уровня общества. Захватываютъ большую
