если бы было? – сказалъ Нехлюдовъ.

– Лучше оставьте меня, – сказала она и тихо заплакала. – Больше нечего говорить.

И всѣ вернулись въ мужскую камеру.

** № 149 (рук. № 92).

20.

– Господа, великая новость, – сказалъ Набатовъ, возвращаясь со двора, – и скверная. Петлинъ прошелъ.

– Не можетъ быть, – крикнулъ Крыльцовъ.

– На стѣнѣ нашелъ его записку и списалъ: вотъ.

Набатовъ открылъ записную книжку и прочелъ: «17-го 7-го (значитъ, августа)490 отправленъ одинъ съ уголовными на Кару. Н. зарѣзался въ Казанской тюрьмѣ. Петровъ все въ сумашедшемъ домѣ. Аладинъ покаялся и хочетъ идти въ монастырь».

Новодворовъ, Вѣра Ефремовна, Марья Павловна, Ранцева и Набатовъ – всѣ знали этихъ четверыхъ. Крыльцовъ же былъ товарищъ и другъ съ Петровымъ и, кромѣ того, былъ виновникомъ его положенія: онъ увлекъ его въ революцію.491 Его захватили съ прокламаціями, данными Крыльцовымъ, и посадили въ одиночку, которую онъ не выдержалъ, и такъ разстроился нервами, что видѣлъ привидѣнія и потомъ по дорогѣ въ Сибирь совсѣмъ сошелъ съ ума492 и оставленъ былъ въ Казани въ сумашедшемъ домѣ.493 Зналъ онъ и Никонова, который зарѣзался стекломъ, чтобы избавиться отъ безвыходнаго положенія. Онъ ударилъ въ лицо допрашивавшаго его и трунившаго надъ нимъ товарища прокурора. Чтобы спасти его, его признали сумашедшимъ. Онъ не выдержалъ и перерѣзалъ себѣ стекломъ артеріи.494 Извѣстіе же объ Аладинѣ, террористѣ, особенно поразило Новодворова.

Долго всѣ молчали. Наконецъ Крыльцовъ обратился къ Нехлюдову и разсказалъ ему, кто былъ Петровъ и какъ онъ погибъ.

– Не выдержалъ одиночки, – сказалъ Крыльцовъ.

– Рѣдкіе выдерживаютъ, – сказалъ Новодворовъ.

– Ну, отчего рѣдкіе? – сказалъ Набатовъ. – Я такъ прямо радъ былъ, когда меня посадили. То все боишься, что самъ попадешься, другихъ запутаешь, испортишь дѣло. Такъ устанешь, что радуешься, когда посадятъ. Конецъ отвѣтственности. Отдохнуть можно.

– Я тоже всегда хорошо выдерживалъ, – началъ Крыльцовъ.

– Ну, не очень хорошо вы то со своимъ здоровьемъ, – неосторожно сказала Вѣра Ефремовна.

– Отчего не очень хорошо? – нахмурившись спросилъ онъ.

– Нѣтъ, я просто говорю, что не можетъ не оставить слѣдовъ.

– Вздоръ какой. Да, такъ я говорилъ, Петровъ нервная натура. Онъ мнѣ говорилъ, что у него были видѣнья, и свихнулся. Никонова я понимаю: сидѣть одному здоровому съ сумашедшимъ.

– Но что за негодяй Аладинъ, – сказалъ Новодворовъ.

– Захотѣлось сладости жизни, – вставилъ Набатовъ.

– Просто усталъ. Какъ мы всѣ устали, – сказалъ Крыльцовъ.

– Parlez pour vous,495 – крикнулъ своимъ басомъ Новодворовъ.

– Разумѣется, усталъ. Всѣ устали, – сказалъ Крыльцовъ.

* № 150 (рук. № 93).

Гл. XXI (21).

Нехлюдовъ стоялъ у края парома, безсознательно любуясь на широкую, быструю рѣку, думая о томъ, о чемъ онъ не переставая думалъ во время этого путешествія: о душевномъ состояніи Катюши и объ ужасахъ, совершавшихся здѣсь. Онъ думалъ сейчасъ о несчастномъ Крыльцовѣ496 и невольно сравнивалъ положеніе497 богатыхъ капризныхъ людей, имѣющихъ всѣ удобства, уходъ, съ положеніемъ этаго умирающего чахоточнаго человѣка498 и, несмотря на всю жалость, которую онъ испытывалъ къ Крыльцову, онъ невольно сравнивалъ еще это положеніе Крыльцова съ положеніемъ такого же чахоточнаго, который не ѣхалъ, a пѣшкомъ тащился скованнымъ съ товарищемъ, съ положеніемъ старика, котораго онъ видѣлъ вчера, и сотенъ и тысячъ людей, которыхъ онъ видѣлъ за это время.

Какъ только по водѣ донеслись густые звуки дорогаго охотницкаго колокола, стоявшіе у лошадей вощики, ямщики и всѣ бывшіе на паромѣ сняли шапки и перекрестились.499 Одинъ только старый лохматый человѣкъ въ старомъ заплатанномъ азямѣ, въ высокихъ бродняхъ, съ сумочкой за плечами и большой шапкѣ, съ длинной палкой въ рукѣ, которую онъ мочилъ въ водѣ, не перекрестился, а, поднявъ голову, уставился на Нехлюдова, замѣтивъ, что онъ не крестится.

– Ты что-жъ, старый, не молишься, – сказалъ бойкій ямщикъ, надѣвъ и оправивъ шапку. – Аль некрещеный?500

– А что же онъ не молится? – сказалъ лохматый старикъ, быстро выговаривая слогъ за слогомъ и указывая на Нехлюдова.

– То господинъ, а ты кто?501

– Онъ сабѣ господинъ, а я сабѣ господинъ.

– Господинъ, – иронически проговорилъ ямщикъ, чувствуя на себѣ взгляды ближайшихъ крестьянъ, придвинувшихся къ разговаривающимъ, – господинъ Кукушкинъ. Вотъ какой ты господинъ. Бродяга.

– Я не бродяга, знаю куда иду. Кто не знаетъ куда идетъ, тотъ бродяга. Вотъ вы не знаете, вы и бродяги.

– Чего не знаемъ?

– А не знаешь, кому кланяешься. – Старикъ нахмурился и, переходя въ наступленіе, строго обратился къ ямщику. – Ты чего кланялся, шапку снималъ, рукой болталъ? Ты скажи, кому кланялся?

– Кому кланялся? Богу.

– А ты его видѣлъ – Бога то?

Что то было такое серьезное и твердое въ выраженіи старика, что ямщикъ, почувствовавъ, что онъ имѣетъ дѣло съ сильнымъ человѣкомъ, нѣсколько смутился, но не показывалъ этаго и, стараясь не замолчать, поспѣшно отвѣчалъ:

– Богъ на небѣ.

– А ты былъ тамъ?

– Былъ, не былъ, a всѣ знаютъ, что Богу молиться надо.

– Бога никто не видѣ нигдѣ же. Единородный сынъ, сущій въ нѣдрѣ отчемъ, – онъ явилъ.

– Ты, видно, нехристь, дырникъ. Дырѣ молитесь, – сказалъ ямщикъ, засовывая кнутовище за поясъ и оправляя шлею на пристяжной.

Кто-то засмѣялся.

– Вотъ и бродите, какъ слѣпые щенята. Молитесь, а сами не знаете кому.

– Да, безъ тебя не узнаемъ. У тебя не спросили…

– А ты какой, дѣдушка, вѣры? – спросилъ немолодой ужъ человѣкъ, извощикъ, стоявшій у края парома.

– 502 Никакой вѣры въ меня нѣтъ. Никому я не вѣрю, акромѣ себѣ.503

– Да какже себѣ вѣрить? – сказалъ Нехлюдовъ. – Можно ошибиться. Всѣ себѣ вѣрятъ, и отъ того всѣ разошлись.

– Кабы себѣ вѣрили, они не раскололись бы, потому духъ одинъ. А потому раскололись, что вѣрятъ другимъ, а не себѣ. И я вѣрилъ. И такъ запутался, что не чаялъ выбраться. И старовѣры, и нововѣры, и поповцы, и безпоповцы, и австріяки, и молокане, и суботники, и хлысты, и скопцы. Гдѣ истина?504 А истина въ табѣ. Въ табѣ Богъ и во мнѣ. А Богъ истинъ одинъ. Значитъ, вѣрь своему Богу и будешь въ истинѣ и со всѣми съединенъ.

– Какъ же вы пришли къ этому? – сказалъ Нехлюдовъ.

Старикъ вздохнулъ и, обратившись къ водѣ, облокотившись на перила, началъ говорить.

– Какъ пришелъ? По евангелію. Іисусъ сказалъ: «Если кто хочетъ за мной идти, отвергнись себя, возьми крестъ свой и слѣдуй зa мной; а кто отвергается отъ рода сего лукаваго и прелюбодѣйнаго и грядетъ по мнѣ, тотъ подобенъ мнѣ» Вотъ я и отказался отъ всего: отъ общества, отъ имени-отчества, прозвища, отъ всякой вѣры и сталъ самъ себѣ. Съ тѣхъ поръ и позналъ истину и свободу.505

– Ну, а какъ же начальство? Вы сами откуда?

– Начальство? Начальство себѣ начальство, а у меня нѣтъ начальства! Я самъ сабѣ. Водили меня и къ судьямъ, и къ попамъ, и къ книжникамъ, и къ фарисеямъ, и въ сумасшедшій домъ сажали, – я все одинъ: какъ былъ самъ себѣ, такъ и остался. Приводятъ въ судъ. «Сними шапку!» – «Зачѣмъ?» – «Здѣсь судъ». – «A мнѣ чтожъ!» – Силомъ снимутъ шапку. Я сяду на полъ. «Встань!» – «Зачѣмъ?» – «Ты подсудимый». А я говорю: «вы подсудимые, за то что меня безъ нужды мучаете». – «Какой ты вѣры?» – «Никакой». – «Сколько тебѣ лѣтъ?» – «У меня нѣтъ лѣтъ. Я весь тутъ, всегда былъ, всегда буду». – «Есть у тебя отецъ, мать?» – «Никого нѣтъ: одинъ самъ себѣ». – «Какого ты государства»? – «У меня нѣтъ государства». – «Признаешь царя?» – «Какого царя?» – «Александра Александровича». – «Онъ себѣ царь, а я себѣ царь. Мнѣ до него нѣтъ надобности никакой». – «Ты присягалъ ему?» – «Нѣтъ. Я ему не присягалъ, и онъ мнѣ не присягалъ». – «А платить подати будешь? – «Мнѣ никто не платитъ, и мнѣ платить нечего. Зачѣмъ подати?» – «А, – баитъ, – нужно на общее дѣло государству». – «Какое, – баю, – дѣло? Доброе? Ты скажи. Я самъ принесу, все отдамъ, а коли на худое – не дамъ, потому я самъ себѣ». – «Ну, – говорить, – съ тобой разговаривать!» Я говорю: «Я и не прошу тебя со мной разговаривать»… такъ и мучали.

Паромъ подошелъ къ другому берегу. Тарантасъ выкатили, ямщикъ запрегъ лошадей. Нехлюдовъ простился съ страннымъ старикомъ и предложилъ ему денегъ. Старикъ отказался.

– Развѣ это ѣдятъ? – сказалъ онъ. – А я сытъ.

– И охота вамъ, баринъ, разговаривать. Такъ, бродяжка непутевый.

Нехлюдовъ, не отвѣчая, далъ на чай паромщику и влѣзъ въ повозку, продолжая, не спуская глазъ, смотрѣть на удивительнаго старика, который, оправляя за спиной надѣтую сумочку, ни на кого не глядя, сходилъ съ парома.

* № 151 (рук. № 92).

Послѣ симфоніи Англичанинъ попросилъ дочь пропѣть что нибудь. Барышня подошла къ роялю и съ акомпаниментомъ бывшаго директора своимъ изъ бочки выходящимъ голосомъ пропѣла вѣчную Stradell’y, выражающую совсѣмъ несвойственныя всѣмъ присутствующимъ чувства, и съ улыбкой приняла похвалы. Нехлюдову становилось все тяжелѣе и тяжелѣе. Здѣсь, на концѣ свѣта, было тоже самое, что въ Петербургѣ. Всѣ эти люди не знали и не хотѣли знать того, что дѣлалось тамъ въ острогѣ, въ томъ самомъ острогѣ, который былъ на попеченіи хозяина этаго дома. Не знали и не хотѣли знать того другаго міра, съ которымъ жилъ Нехлюдовъ два мѣсяца, не хотѣли знать того, что вывело вчера изъ себя Крыльцова, и того, что онъ говорилъ съ пѣною у рта и харкая кровью, точно было рѣшено, что этого нѣтъ, а Нехлюдовъ зналъ, что это было.

* № 152 (кор. № 134).

XXIII.

Когда въ 5-мъ часу коридорный разбудилъ его, Нехлюдовъ вскочилъ съ постели бодрый и веселый, какимъ онъ давно не былъ. Вопросъ объ освобожденной Катюшѣ, смутившій его въ первую минуту, теперь казался простъ и ясенъ. «Что сказалъ, то сдѣлаю. Женюсь. Поселимся гдѣ нибудь въ Минусинскѣ. Окончу свои работы объ уголовномъ правѣ, о земельной собственности.506 Ея прошедшее? Да. Но здѣсь никто не знаетъ, и она такъ измѣнилась. Симонсонъ? Ну чтожъ, и Симонсонъ, можетъ быть, будетъ тутъ же жить. А потомъ поѣду въ Россію. И тамъ окончу дѣла». И все, и вездѣ, и всегда все будетъ хорошо, теперь казалось ему.

Впрочемъ, подробно думать обо всемъ некогда было. Надо было торопиться къ обѣду.

Обѣдъ у507 Начальника края былъ такой же изысканный и также роскошно сервированъ, какъ обѣды въ Петербургѣ. Губернаторша была Петербургская grande dame,508 свѣтская дама съ крашеными волосами и туго подтянутымъ на широкой атласной груди корсетомъ и съ глянцовитыми отъ мыла и притираній руками. Она говорила по французски больше, чѣмъ по русски, что оправдывалось присутствіемъ англичанина. Англичанинъ былъ здоровый, толстый румяный человѣкъ, очень