дурно говорившій по французски, но зато замѣчательно прекрасно и ораторски внятно и внушительно по англійски. Онъ давно уже путешествовалъ и вездѣ чувствовалъ себя дома. Онъ выставлялъ себя сторонникомъ Россіи,509 но давалъ чувствовать, что онъ былъ ея сторонникомъ только относительно нападавшихъ на нее,510 но не забывая того, что она страна всетаки варварская, хотя и не лишенная возможности нѣкотораго совершенствованія. Онъ объѣзжалъ теперь Сибирь съ тѣмъ, чтобы написать книгу, отрицающую Кенана. Кромѣ того, онъ былъ евангеликъ и раздавалъ по острогамъ евангелія и проповѣдывалъ спасеніе искупленіемъ, такъ что дѣлалъ два дѣла сразу. Изъ домашнихъ за обѣдомъ была некрасивая, но добродушная, миловидная дочь Генерала, ея мужъ, чиновникъ особыхъ порученій, кандидатъ Петербургскаго университета, добродушный, спокойный человѣкъ, занимающiйся статистикой и инородцами, и еще адъютантъ Генерала. Изъ гостей же, кромѣ англичанина, за обѣдомъ былъ еще тотъ директоръ департамента, который, будучи уличенъ въ преступленіи, предусмотренномъ ст. 499, былъ зa наказаніе сдѣланъ сибирскимъ губернаторомъ. Это былъ пухлый человѣкъ съ завитыми рѣдкими волосами, нѣжными голубыми глазами, очень толстый снизу и съ худыми бѣлыми въ перстняхъ руками и съ нѣжной, заискивающей, но пакостной улыбкой. Жена его была строгая черноватая, очень независимая дама. Губернаторъ этотъ былъ цѣнимъ хозяиномъ дома за то, что среди всѣхъ взяточниковъ онъ, имѣя состояніе, не бралъ взятокъ. Хозяйка же цѣнила его особенно за то, что онъ былъ очень хорошій музыкантъ. Сама же она была искусной пьянисткой и въ городѣ устраивала концерты въ пользу бѣдныхъ и сама иногда играла и заставляла пѣть свою некрасивую, но обладающую пріятнымъ молодымъ голосомъ дочь. Еще обѣдалъ богатый молодой купецъ – золотопромышленникъ, жившій въ Англіи и имѣвшій совершенно джентльменскій усталый, развязный, даже слишкомъ развязный видъ и считавшій себя самымъ утонченнымъ, совершеннымъ человѣкомъ, котораго могла понимать только утонченная же по своему о себѣ сужденію жена хозяина. Генеральша считала золотопромышленника по его эстетическимъ способностямъ (онъ рисовалъ и собиралъ картины) и вообще утонченности вкусовъ выдающимся молодымъ человѣкомъ, составлявшимъ вмѣстѣ съ бывшимъ директоромъ устроенный ею въ этой глуши оазисъ, въ которомъ она отдыхала душой. И потому она покровительствовала и того и другого, въ особенности же здороваго, бѣлотѣлаго золотопромышленника,511 на которомъ было всегда самое новое платье изъ самой толстой матеріи. Золотопромышленникъ же съ своей стороны,512 дѣлая видъ, что онъ не замѣчаетъ того, что губернаторша снисходитъ до него, находилъ, что только въ ея обществѣ можно было отдыхать отъ грубости окружающихъ жителей города. Оба они были увѣрены, что они передовые люди среди варваровъ, – она потому, что она знала не только всѣ этюды Шопена и фуги Баха, и Грига, и Сен-Санса, знала и Фелье и Золя и обмывалась разными мылами и притиралась пудрой; онъ же потому, что зналъ не только импрессіонистовъ, но декадентовъ, и мылся въ ваннѣ каждый день и читалъ Мопассана и Боделера.

Передъ обѣдомъ Нехлюдовъ сказалъ генералу, который вошелъ въ гостинную одѣтый въ мундирный сюртукъ съ бѣлымъ крестомъ на шеѣ, что онъ получилъ изъ Петербурга бумагу о помилованіи той женщины, которая его интересовала, но что смотритель отказался отпустить ее безъ особеннаго разрѣшенія, а также не допустилъ его до свиданія.

– Отчего, – смѣясь сказалъ генералъ и велѣлъ адъютанту приготовить нужную бумагу.

– Послѣ обѣда можете поѣхать съ мореплавателемъ.

Несмотря на новое и довольно смѣшанное общество, роскошный обѣдъ съ хорошимъ виномъ, пріятными и занимательными разговорами былъ очень пріятенъ Нехлюдову. Онъ сидѣлъ между хозяйкой и англичаниномъ и поддерживалъ разговоръ513 съ обоими сосѣдями, а иногда, какъ и всѣ, слушалъ генерала, бойко разсказывавшаго то объ ошибкахъ французовъ въ Тонкинской экспедиціи, то о сибирскомъ всеобщемъ плутовствѣ, о томъ, какъ поставщикъ кожи на обувь поставилъ ее всю гнилую, а архитекторъ укралъ, укралъ и пріемщикъ, укралъ и поставщикъ, укралъ и ревизоръ. Всѣ крали, и вывести этотъ обычай представлялось невозможнымъ.514

Послѣ обѣда подавали въ гостинной кофе. Нехлюдовъ поговорилъ съ Англичаниномъ о Гладстонѣ, съ хозяйкой о послѣднемъ романѣ Зола и съ добродушно-молодой четой, дочерью Генерала и его зятемъ, о вымирающихъ инородцахъ, которымъ онъ сочувствовалъ. Она сказала,515 что давно не играла, что пальцы не ходятъ,516 и потому, если играть, то только въ четыре руки съ бывшимъ директоромъ департамента. Онъ согласился и, потирая бѣлыя холеныя руки, маленькими шажками, раскачивая свое толстое тѣло и пакостно улыбаясь, пошелъ къ роялю и, осторожно снявъ кольца и браслетъ и приподнявъ рукава своего новаго тонкаго сукна фрака, усѣлся твердо на мѣсто primo, положивъ маленькія ножки въ замшевыхъ ботинкахъ на педали рояли. Генералъ между тѣмъ сѣлъ за винтъ съ женой бывшаго директора, молодымъ купцомъ и517 адъютантомъ. Подлѣ генерала518 лакей поставилъ графинчики коньяку. Генеральша съ бывшимъ директоромъ хорошо играли пятую симфонію Бетховена, и Нехлюдовъ слушалъ, и519 ему было чрезвычайно пріятно.

Послѣ симфоніи англичанинъ попросилъ дочь пропѣть что нибудь.520 Молодая женщина подошла къ роялю и съ аккомпанированіемъ бывшаго директора,521 хорошо, просто пропѣла522 Страделлу523 и съ доброй улыбкой приняла его похвалы. Нехлюдову, къ удивленію своему, все это было пріятно. Послѣ всего того, что онъ видѣлъ въ продолженіи двухъ мѣсяцевъ, ему было пріятно здѣсь, на концѣ свѣта, видѣть людей, которые не знали, не хотѣли знать всего того, что дѣлалось тамъ, въ мірѣ страданія. Точно было несомнѣнно рѣшено, что всего того, что видѣлъ Нехлюдовъ за эти два мѣсяца, и вчера еще, ни цѣпей, ни бритыхъ головъ, ни побоевъ, ни разврата, ни умирающаго Крыльцова, – что всего этаго нѣтъ и не было, что все это былъ сонъ. И Нехлюдову хотѣлось вѣрить, что это былъ сонъ.524 Иллюзію его разсѣялъ адъютантъ, подошедшій къ нему съ бумагой.

– Генералъ велѣлъ передать вамъ.

– Онъ хочетъ видѣть острогъ во всей его неприглядности, вечеромъ, когда не ожидаютъ, – закричалъ генералъ отъ карточнаго стола Нехлюдову. – Ну, что же, поѣзжайте съ нимъ.525 Я писалъ, писалъ, меня не слушаютъ, ну, такъ пускай узнаютъ изъ иностранной печати…

* №153 (рук. №92).

Въ третьей камерѣ слышались крики и возня. Смотритель хотѣлъ выступить впередъ, но англичанинъ попросилъ позволенія посмотрѣть въ оконце двери потихоньку. Смотритель согласился было, но послышались удары, визгъ, шлепанье и ревъ, и смотритель застучалъ и закричалъ: —

– Смирно!

Когда дверь отворили, опять всѣ вытянулись у наръ, кромѣ двоихъ, которые вцѣпились другъ въ друга, одинъ зa волосы, другой зa бороду, и нѣсколькихъ человѣкъ, лежавшихъ на нарахъ, очевидно больныхъ. Надзиратель бросился къ дерущимся, и только тогда они пустили другъ друга. У одного была вся щека красная, у другого текли сопли, слюни и кровь, которыя онъ утиралъ рукавами кафтана.

– Староста!

25. XXV.

Выступилъ знакомый Нехлюдову Федоровъ. Крестьянинъ Федоровъ вызывалъ къ себѣ Нехлюдова и обращался къ нему съ просьбой о томъ, чтобы его не посылали на Сахалинъ, а на каторгу въ Сибирь. Нехлюдовъ тогда былъ у него въ одиночной камерѣ и былъ пораженъ и прелестью, иначе нельзя сказать, этого человѣка и тѣмъ разсказомъ о причинѣ своего осужденія, который онъ услыхалъ отъ него. Онъ засталъ его стоящимъ у окна и расчесывающимъ гребенкой свои вьющіеся намасленные волосы. Это былъ немного выше средняго роста хорошо сложенный человѣкъ съ маленькой бородкой и съ прекрасными глазами, очень бѣлый и весь въ веснушкахъ. Глаза его всегда улыбались, и прекрасный ротъ складывался въ поразительную улыбку. Дикція у него была такая, которая невольно заставляетъ себя слушать, какъ музыка. Всякое слово, которое онъ говорилъ, было пріятно слышать, и говорилъ онъ прекрасно.526

Онъ былъ осужденъ за 6 убійствъ, изъ которыхъ послѣднее такъ поразило самаго убійцу, что онъ пересталъ скрываться и во всемъ сознался.

– Замотался я тогда съ дѣвченкой съ одной, – разсказывалъ онъ, – совсѣмъ со степени сбился. Только бы пить да гулять. Товарищи такіе подобрались, которые робѣютъ. A мнѣ все ни по чемъ. Пять душъ загубилъ, и горюшка мало. Все равно какъ барановъ рѣзалъ.

– Неужели вамъ не страшно и не жалко было? – спрашивалъ Нехлюдовъ.

– Ничего не жалко, до самой до нея.

– До кого?

– До этой самой свояченицы Малаховской.

– Какой свояченицы?

Федоровъ нахмурился. Видимо, въ немъ происходила тяжелая внутренняя работа. —

– Видно, разсказать.

– Разскажите, коли вамъ не трудно.

Жилъ этотъ приказный съ старухами: съ снохой да съ свояченицей. И вздумали мы его обобрать. Ну, извѣстно, добромъ не далъ бы. Взяли ножи и зашли ночью. Проснулся старикъ. Взялся за него, прикончилъ, и все ничего, а Семка – товарищъ, значитъ, – съ снохой возится. Она кричитъ. А я говорю: «Эхъ! съ бабой не покончитъ». Бросилъ старика, да къ нему. Да ужъ онъ самъ придушилъ ее. Сталъ я оглядывать, гдѣ у нихъ добро. А ребеночекъ въ люлькѣ вотъ кричитъ: сосочку выронилъ. Я ему сосочку въ ротикъ сунулъ. Пошелъ за перегородку съ фонаремъ. Глядь, а она лежитъ въ постели, на меня уставилась. «Не бей ты меня, милый, сердечный. Пожалѣй ты меня… Аааа!!» – какъ закричитъ. Жалко ее стало. А думаю: нельзя. Надо прикончить. Полоснулъ ее ножемъ по глоткѣ. И тутъ все ничего. Все обобрали, вылѣзли въ окно, зажгли – все какъ должно. Только съ той поры не сталъ меня хмѣль брать. Вижу ее передъ собой. «Ааа…» – такъ въ ушахъ и звенитъ. И съ той поры бросилъ и въ жизть не пойду, хоть помирать стану, живой души не погублю.

Этого человѣка теперь Нехлюдовъ встрѣтилъ въ видѣ старосты въ арестантской камерѣ. Онъ узналъ Нехлюдова и кивнулъ ему головой, на слова же смотрителя сказалъ:

– Что прикажете. Нельзя унять, – скавалъ онъ, весело улыбаясь глазами.

– Вотъ я уйму, – сказалъ хмурясь смотритель.

– What did they fight for?527 – спросилъ англичанинъ.

Нехлюдовъ спросилъ, за что у нихъ драка.

– За амурныя дѣла, – сказалъ Федоровъ улыбаясь. – Этотъ толкнулъ, тотъ сдачи далъ.

Нехлюдовъ сказалъ Англичанину, что одинъ ударилъ, а тотъ отмѣстилъ.

* № 154 (рук. № 92).

Глава XXVII.

Пока англичанинъ раздавалъ новый завѣтъ и арестанты толпились около него, чтобы получить ту книжку, въ которой было написано то такъ разсмѣшившее ихъ изрѣченіе, Нехлюдовъ вышелъ въ коридоръ и, пройдя нѣсколько шаговъ, заглянулъ въ сосѣднюю камеру въ окошечко двери. Камера, также какъ и первые двѣ, была полна народомъ. Сначала трудно было разглядѣть всѣхъ, потому что передъ окошечкомъ не переставая мелькали два взадъ и впередъ ходившіе арестанта. Они ходили въ своихъ халатахъ босикомъ, молча глядя другъ на друга, быстро, быстро, какъ звѣри въ клѣткѣ; одинъ былъ черный, похожій на цыгана, другой – маленькій человѣчекъ, рыжій, ужъ не молодой, и бритый. Они ходили и не смотрѣли другъ на друга. Изъ за этихъ движущихся людей виднѣлись еще люди на нарахъ и подъ ними и одинъ съ бѣлой бородой старикъ,