вытекали из естественных условий их жизни. Но этого нет ни для одного из действующих лиц. Читатель или зритель должен верить на слово автору, что случилось то, что случилось. И это вероятно было возможно встарину. Но в наше время читатель и зритель хочет, чтобы положение, в котором находятся действующие лица, вытекало из их свойств и жизни. Этого же нет у Шекспира. Лир мог бы быть очень жалок, если бы читатель видел, что он должен был поступить, как поступил. В драме же этого нет. Читатель не видит, что побудило властолюбивого короля отказаться от власти. Еще менее видит причину, по которой он проклинает любимую дочь. Трогательно бы было положение слепого Глостера, ведомого неузнанным им сыном, но не видны причины, заставившие герцога так решительно ослепить его, и еще менее причина, по которой сын не открывается.

Несомненно, что положение, в которое ставит Шекспир свои лица, и это относится более или менее ко всем его драмам, и Гамлету, и Макбету, Юлию Цезарю и Ричарду III, и Шейлоку и др., очень драматично, но приводит он их к этим положениям так произвольно, что если читатель и зритель 17 века мог удовлетворяться этой произвольной постановкой действующих лиц в драматическое положение, читатель и зритель нашего времени уже не может этого. Так что достоинство это главное шекспировских драм не существует для нашего времени.

Второе достоинство это умные речи, которые Шекспир вкладывает в уста своих лиц. Таков монолог Лира о наказании, Гамлета о жизни и смерти, речь Антония над трупом Кесаря и др. Хороши иногда целые речи, иногда только изречения. Но опять, как и в драматических положениях, речи эти и словечки не могут уже производить своего действия в наше время, когда мы требуем, чтобы лица говорили то, что свойственно их положению и характеру, а не что попало, как это постоянно встречается у Шекспира. Так что оба главные достоинства Шекспира, я не знаю других, как остроумие, так и поэзия шекспировская, невозможны в наше время, и шутки шутов и Фальстафа, и элегический тон Ромео и Юлии, и др. производят в наше время чувство, похожее на стыд, который испытываешь при остротах, которые не смешны, и напыщенно выражаемых quasi поэтических речах. Таковы достоинства Шекспира.

* № 6 (рук. № 8).

Всякий свежий человек, прочтя эту драму, не мог бы не согласиться с мнением Вольтера о драмах Шекспира, полагавшего, что сочинять такие драмы мог только дикарь и то не в трезвом состоянии.

К главе IV

* № 7 (рук. № 7).

Обыкновенно утверждается, что характеры у Шекспира <особенно ярки> и не представляют только олицетворения одного какого либо свойства, но, несмотря на свою яркость, многосторонни, как характеры живых людей.

Утверждается это совершенно несправедливо. Утверждается это на основании характеров Лира, Отелло, Фальстафа, Гамлета и других, выделяющихся своей жизненностью среди большинства совершенно безличных характеров, сплошных злодеев и злодеек, как Эдмунд, Гонерила, Регана, или сплошных условно добродетельных, поэтичных лиц, как Дездемона, Юлия, Корделия, Эдгар, Лаэрт и другие. Но все эти многосторонние и яркие характеры, как Лир, Отелло, Фальстаф, Гамлет, принадлежат не Шекспиру, а взяты им из предшествовавших ему драм или из хроник и новелл и принадлежат не Шекспиру, но большей частью испорчены им.

Так в разбираемой драме, взятой из хроники Holinsted’a или из драмы King Leir неизвестного автора, характеры, как самого Лира, так Кента и в особенности Корделии, не только не созданы Шекспиром, но прямо обезличены, что особенно относится к Корделии, которая в King Leir представляет очень определенный и трогательный характер, у Шекспира же безличную2463 фигуру, олицетворяющую добродетель.

Вообще, как ни странно это может показаться, старая драма King Leir, из которой Шекспир взял свою, вся без всякого сравнения лучше Шекспировской драмы.

* № 8 (рук. № 8).

Второе достоинство, приписываемое драмам Шекспира, — яркость характеров действующих лиц. И действительно, очень ярко выражены все. <Сам Лир изображен взбалмочным человеком и с самого начала при дележе дочерей уже похож на сумашедшего и таким остается до конца. Так же ярко определены характеры Реганы и Гонерилы. Они обе злодейки совершенно одинакие и во всей драме ни разу не изменяют своему злодейскому нраву, соединяя в себе все человеческие пороки. Точно так же и Эдмунд.2464 Корделия же представляет определенный характер, соединяющий в себе все внешние прелести и добродетели, общие всем долженствующим быть привлекательными женским лицам других драм Шекспира — Джульетты, Дездемоны. Кент представляет из себя характер преданности, герцог Корнваллийский — жестокости, а герцог Альбанский — жалостливости и честности, Глостер — добродушия, Эдгар — рыцарства. Характер короля Лира считается обыкновенно образцом этой силы изображения характеров.>

Обыкновенно утверждается, что характеры Шекспира особенно ярки и не представляют только олицетворение одного какого-либо свойства, но, несмотря на свою яркость, многосторонни и сложны, как характеры живых людей. Утверждение это совершенно несправедливо и основано на недоразумении. Все характеры драм Шекспира представляют самые грубые одноцветные олицетворения качеств, нужных для хода драмы, но совершенно лишенных многосторонности и сложности характеров живых людей. Исключение из этого составляют те характеры, которые взяты Шекспиром из тех сочинений, из которых составлены его драмы. Собственно Шекспир[овские] лица все одноцветные злодеи и злодейки, как Эдмунд, Регана, Гонерила, Макбет, Яго, или безличные жертвы злодеяний, как Глостер, Эдгар, Корделия, Дездемона.

К главе V

* № 9 (рук. № 8).

Третье достоинство, приписываемое драмам Шекспира, это умные слова, которые говорят лица. Так восхваляются иногда целые речи, иногда только изречения. Таков в Лире монолог его о наказании, речь Эдгара о своей прежней жизни, некоторые речи шута, речи Глостера и Кента, и в других драмах — знаменитые речи Гамлета, леди Макбет, Антония и другие. Не говоря о том, что речи эти и изречения, бойкие, иногда красиво выраженные, не представляют особенных достоинств ни по глубине мыслей, ни по выдержанности их, ни по новизне. Речи эти, если бы они и были очень глубокомысленны, не могут составлять достоинств художественного, поэтического произведения.

Глубокую мысль и изречения, если они точно глубоки и новы, можно ценить в прозаическом произведении, в трактате, в собрании афоризмов, но не в драматическом произведении, цель которого вызвать иллюзию и сочувствие тому, чтó представляется.

Но если и точно попадаются в драмах Шекспира речи и изречения хорошие, то сколько рядом с этим речей и изречений грубых, фальшивых и желающих быть остроумными, балаганнопошлых и неприличных, особенно заметных, потому что это не народные наивные, а искусственные гадости и неприличия. Кроме того общий смысл речей не нравственный, а скорее обратно.

Так что в произведениях Шекспира нет ни трагичности положений, ни характеров.

Речи и изречения его лиц не составляют достоинств художественного произведения.2465

В чем же достоинство драм Шекспира? Достоинство это я вижу в одном: в умении (которое у него должно было быть, как у актера) выражать движение чувств. В этом он большой мастер. Вся сцена Лира с дочерьми, когда он уехал от Гонерилы, когда он колеблется между гневом, гордостью, сознанием своей слабости, надеждой на Регану и готовящимся отчаянием, есть образец этого мастерства. Таковы же сцены и в других драмах: движение чувства в Отелло, когда он поддается и не поддается натиску Иаго, такая же сцена в Ричарде III с Анной, когда он улещает ее. Мастерство это несомненно, но при всех других больших недостатках драм Шекспира этого мало для объявления его славы.

К главе VII

* № 10 (рук. № 12).

Что же такое Шекспир и чем можно объяснить ту огромную славу, которой он пользовался в продолжение 3-х веков и продолжает пользоваться теперь? На первый вопрос о том, что такое Шекспир, принимая в соображение всё, что я знаю о нем, я отвечаю следующее:

Шекспир человек очень умный, но не в смысле способности самобытной мысли, а в смысле способности воспринимать чужие мысли, запоминать, группировать их, кроме того человек чрезвычайно памятливый, живой и прекрасно владеющий языком, любящий поэзию, но не только не имеющий поэтического дарования, но лишенный главного качества, нужного для всякого художника, а тем более для поэта, совершенно лишенный2466 вкуса и чувства меры, что в сущности почти одно и то же.

С этими свойствами умственного характера и с совершенным отсутствием всякого нравственного или религиозного миросозерцания или, скорее, с самым пошлым миросозерцанием служителя и забавника сильных мира сего, Шекспир с молодых лет делается актером, а потом участником и распорядителем театра и поставщиком пьес для этого своего театра. У каждого писателя, в особенности у мало самобытного писателя, есть свой воображаемый, собирательный читатель, для удовлетворения требований которого он и сочиняет. У Шекспира этот воображаемый, собирательный читатель составляется из аристократической, мало требовательной и, хотя и с внешним лоском, невежественной и, главное, безнравственной и лишенной эстетического чувства толпы, на одном конце которой Елисавета с своими любовниками, на другом Фальстафы и его товарищи. Пьесы Шекспира имели в виду эту невежественную, безнравственную, неэстетическую толпу, и так как требования ее очень невысоки, то Шекспир с большою легкостью удовлетворял им. Стоит просмотреть те пьесы, легенды, хроники, жизнеописания Плутарха, из которых Шекспир брал свои драмы, чтобы видеть способ приготовления их. Берутся готовые лица с их характеристиками; если это хроника, легенда или жизнеописание, то события сжимаются в одно время, в уста лиц вкладываются или уже готовые речи или вновь придуманные автором, без особенной заботы о том, подходят ли они к характеру лиц. Язык всех лиц один и тот же, наполненный игрою слов. К этим главным лицам прибавляются еще лица, долженствующие быть веселыми интермедиями между трагическими, страшными событиями. Шуточные речи эти также совершенно независимы от говорящих их лиц. Всё дело только в том, чтобы они были забавны. Трагические или желающие быть поэтическими события прикрашиваются внешними эффектами труб, бурь, привидений, сражений, гробокопателей, венков, фей и т. п., придумываются обстоятельства, при которых все или почти все лица торжественно умирают, произнося речи, и драма готова. При этом нет ни заботы об естественности событий, о верности языка, об условиях времени и места. За тысячи лет до рождества Христова идет речь об очках или письмах и т. п. Такова была легкость составления пьес, и Шекспир, с своей умственной энергией, памятливостью и владением языка, писал эти драмы без малейшего усилия и вполне удовлетворяя невысокие требования своей публики, которая не требовала правды от представления и удовлетворялась теми эффектами, которыми Шекспир наполнял свои пьесы. Из этих эффектов некоторые были очень слабы и наивны, как привидения, венки, бури, но были и эффекты драматические, в которых Шекспир, как сам актер, был великий мастер. И им-то, я думаю,