Кириллов, привезший деньги и предписание о том, чтобы Хаджи-Мурат возвращался в Тифлис, и всегдашний безличный, корыстолюбивый, льстивый переводчик Балта. Они сидели и пили чай с ромом, когда вошел Хаджи-Мурат.
— Хотите чаю? — спросил пристав.
— 230Нет. Деньги давай, — сказал Хаджи-Мурат.
— Да, да, за неделю теперь.
— Ая, — подтвердил231 Хаджи-Мурат и показал семь пальцев.232 — Давай.
— Ладно, ладно. И на что ему деньги? — сказал пристав и вышел из комнаты.
— Что же он долго тут пробудет? — спросил Хаджи-Мурат у переводчика про статского советника, сидевшего в уголку. Статский советник233 был чиновник при Воронцове и разными234 хитростями добился того, чтоб ему дали командировку в Нуху с прогонами и суточными, и теперь был очень доволен, что получил пятьдесят четыре рубля и кроме того повидал знаменитого наиба. Для того, чтобы иметь что рассказать дома, он хотел разговориться и через переводчика спросил, скучно ли ему?
Хаджи-Мурат сбоку взглянул презрительно на этого маленького толстого человечка в штатском и без оружия и ничего не ответил. Переводчик повторил вопрос.
— Скажи ему, что235 я не хочу с ним говорить.
И сказав это, Хаджи-Мурат опять стал ходить. Статский236 советник, не переставая, следил за ним глазами. Один раз Хаджи-Мурат оглянулся и, увидав этот устремленный на себя взгляд, подошел к статскому советнику237 и, хлопнув его рукой по плеши, продолжал ходить.
Переводчик объяснил Хаджи-Мурату, что он в чине полковника. Хаджи-Мурат кивнул головой в знак того, что он знает, и продолжал ходить. Когда пристав пришел с золотыми,238 Хаджи-Мурат сел к нему и, сосчитав, взял золотые в рукав черкески239 и только что хотел выдти, когда в горницу вошел фельдфебель и доложил приставу, что из гор [вышли] в цепь два лазутчика к Хаджи-Мурату.
Хаджи-Мурат240 остановился, глаза его загорелись, и только что переводчик стал говорить ему, как он уже закивал головой, приговаривая: «Ая, ая», и тотчас же,241 сунув золотые в карман, обратился к приставу,242 выражая желание поехать к ним.243
— Не нужно. Их сюда приведут.
Через полчаса Хаджи-Мурат сидел в своей комнате на ковре с двумя горцами. Один был высокий, сухой, черный тавлинец, другой кривой старик. Известия, принесенные ими, были для Хаджи-Мурата нерадостные: семейство Хаджи-Мурата, его жена с малыми детьми была отвезена в Ведено,244 и выручить ее не было никакой надежды. Вали-Магома был отправлен к Шамилю в Чечню. Шамиль прямо сказал, что если Хаджи-Мурат вернется, то всё будет забыто, если же нет, то Вали-Магоме вырвут глаза.245 Долго говорили лазутчики. Больше говорил старик. Тавлинец молчал. Хаджи-Мурат сидел, не поднимая головы. Наконец, старик, сказав: «Какой твой ответ?», замолчал. Хаджи-Мурат246 замер в той же позе, облокотив руки на247 скрещенные ноги и опустив голову в папахе. Молчание продолжалось долго. Хаджи-Мурат думал248 и думал решительно. Он знал, что думает теперь в последний раз и необходимо решение.
«Вернуться, — думал он, — бежать? Это можно. Но сдержит ли Шамиль слово. А что, как он не отдаст мне сына». Он вспомнил сына таким, каким он видел его последний раз, кидающим каменья и с249 соколом. «Да, сокол», думал Хаджи-Мурат и вспомнил сказку тавлинскую о соколе, который был пойман, жил у людей и потом вернулся в свои горы к своим. Он вернулся, но в путах, и на путах бубенцы остались на нем. И соколы испугались этих бубенцов и пут и не приняли сокола.250 «Лети, где ты был, где надели на тебя серебряные бубенцы. У нас нет бубенцов, нет и пут».251 Сокол не хотел покидать родину и остался. Но другие соколы не приняли и заклевали его. «Так заклюют и меня», думал Хаджи-Мурат.252 «Остаться? Но если останусь и Шамиль сделает над сыном то, что грозит?» и Хаджи-Мурат вспомнил, как Кази-Магома253 велел254 ослепить Керима, который бежал от него к аварцам, и велел сделать это Хаджи-Мурату. Хаджи-Мурат помнил, как он призвал Керима и255 объявил ему решение Шамиля, и как Керим256 переспросил, правда ли, что Шамиль за его всю службу велел ослепить его? «Правда». «Так пусть он знает, что не он, а я сам не хочу смотреть больше на его257 собачье лицо, не хочу видеть и света белого», и Керим258 впустил себе кинжал в правый глаз и вырвал его, и не успела кровь залить ему лицо, как он то же сделал с левым. «То же сделают и с Вали-Магомой,259 — подумал Хаджи-Мурат и содрогнулся. — Нет, нельзя этого, уйду260 назад. А там будет, что будет». И Хаджи-Мурат поднял голову и,261 достав два золотых, отдал лазутчикам по одному и сказал:
— Идите.
— Ответ будет, какой даст Бог. Идите.
Лазутчики встали и ушли, а Хаджи-Мурат молча ушел к себе. У себя он постучал в стену кинжалом и тотчас же Софедин, мягко ступая в своих черных разношенных чувяках и в спущенных ноговицах, вошел в комнату.
262Хаджи-Мурат снял бешмет, оставшись в одной желтой шелковой рубахе, и263 расстелил бешмет на стол264, — бешмет стукнул о стол, — и положил рядом стопочку золотых.
— Эти зашью, а больше некуда, — сказал Софедин, сгребая золотые в руку и тотчас же, достав из под кинжала ножичек, стал своими короткопальцовыми ловкими руками пороть подкладку, ниже пояса. Весь бешмет был прошит золотыми от груди и ниже пояса. Золотых было вшито семьсот штук.
ОДИН ИЗ ЧЕРНОВИКОВ (РАЗРЕЗАННЫЙ) ГЛ. XXII „ХАДЖИ-МУРАТА“.
— Давай сюда, это нужно, — сказал Хаджи-Мурат, схватывая вынутую вату265 и266 кладя ее в карман за пазуху.267 — Завтра мы268 в третий намаз бежим.269 Зашей эти и приготовь заряды себе и молодцам. И хлеба и баранины.
Софедин вздрогнул и злобно улыбнулся, оскалив зубы.
— Всё будет. Завтра.
————
В первое время270 его поселения в Нухе, нухинский воинский начальник не выпускал Хаджи-Мурата никуда из укрепления. Хаджи-Мурат просил тогда о том, чтобы ему позволено было ездить верхом кататься хотя в противную сторону от гор. Но он очень просил об этом, говоря, что чувствует себя больным, не имея привычного упражнения. Еще с271 тем чиновником, который неделю тому назад приезжал в Нуху, от Воронцова было разрешено Хаджи-Мурату кататься верхом вблизи города и непременно с конвоем казаков. Казаков всех в Нухе было полусотня, из которой разобраны были по начальству человек десять, остальных же, если их посылать, как было приказано, по десять человек, приходилось, при постах, содержимых казаками, наряжать казаков через день. И потому в первый день послали десять казаков, а потом решили посылать по пяти человек, прося Хаджи-Мурата не брать с собой всех своих нукеров, а одного или двух. Так это и шло в продолжение недели. Несмотря на то, что Хаджи-Муратом еще не решено было бежать, он все-таки всё приготовил для этого. Тайно куплены были272 порох и пули, и пули, слишком большие по винтовкам, были урезаны ножами,273 чтоб годились для винтовок и пистолетов. Так что в назначенный день все хозыри пятерых человек, зарядов сто, были полны порохом и пулями и винтовки и пистолеты заряжены. В прежние дни выезжали то один, то два человека с Хаджи-Муратом, в назначенный день выехали все пять.274 Воинский начальник заметил было и сказал переводчику, но Хаджи-Мурат, как будто не слыхал,275 тронул лошадь, и воинский начальник не стал настаивать. С казаками был урядник, георгиевский кавалер, в скобку остриженный, молодой, кровь с молоком, здоровый русый малый, грамотный старообрядец, умный, распорядительный, храбрый. Он был старший в бедной семье, выросший без отца и кормивший старую мать с тремя дочерьми и двумя ребятами.
— Смотри, Хазаров, не пускай далеко, — крикнул воинский начальник.
— Слушаю, ваше благородие, — отвечал Хазаров и, поднимаясь на стременах, тронул рысью, придерживая за плечами винтовку, за горцами. Четверо276 казаков ехало за ним: Ферапонтов, длинный, худой, первый вор и добытчик, тот самый, который продал порох Софедину; Игнатов, отслуживающий срок уже не молодой человек, здоровый мужик, хваставший своей силой; Мишкин, дурачок,277 над которым все смеялись, и Петраков, молодой красавчик, белокурый, единственный сын у матери, всегда ласковый и веселый.
Казаки догнали горцев и шагом поехали за ними. Выехали шагом по дороге за крепость. Погода разгулялась, и солнце блестело по мокрым дорогам, камням и листве. Встретились армянские арбы, женщины с корзинами. Казаки шутили. Горцы ехали молча.
278Отъехав с полверсты, Хаджи-Мурат тронул своего белого кабардинца. Он пошел про̀ездом, так что его нукеры279 поскакивали. Так же ехали и казаки.
— Эх, лошадь добра под ним, — сказал Ферапонтов, — кабы пока не мирной был, ссадил бы его.
— Да, брат, за эту лошадку триста рублей давали в Тифлисе.
— А я на своей перегоню. Да уж, что говорить.
— Больно скоро гонят.
— Эй, кунак. Нельзя. Шагом, — прокричал Хазаров, догоняя Хаджи-Мурата.
Хаджи-Мурат посмотрел на него и продолжал ехать тем же проездом, не уменьшая хода.280 Хаджи-Мурат не останавливался, несмотря на281 остановки казака.
— Смотри, задумали что, черти, — сказал Игнатов. — Вишь лупят.
282Так прошли версты три всё ближе к горам. В виду никого уже не было.283 Лошади начинали потеть. Урядник ударил плетью лошадь и с двумя казаками поравнялся с Хаджи-Муратом.
— Я говорю нельзя. Шагом, — проговорил казак, протягивая руку к поводу лошади.
Хаджи-Мурат, не глядя на казака, поднял руку с нагайкой и ударил по руке казака.
— Нельзя, говорю, — крикнул казак и, заскакав вперед, схватился за шашку. Но не успел он вынуть шашку, как уже раздался выстрел из пистолета и казак схватился за грудь.
— Бей их, ребята.
Но горцы уже визжали и били не успевших опомниться казаков. Ферапонтов и Хазаров были ранены пулями. Хазаров совсем упал, чувствуя, что умирает. Под Игнатовым ранена была или убита лошадь. Она упала, придавив ему ногу. И не успел он выбраться из под нее, как двое горцев, выхватив шашки, полосовали его по голове и рукам. Петраков бросился к товарищу284 и, ударив шашкою, ранил татарина, но тут же два удара сожгли его: один в спину, другой в зад, и он повалился на шею лошади, истекая кровью.
Мишкин повернул лошадь назад и поскакал к крепости.
— Смотри, тревогу даст, — крикнул Хаджи-Мурат, и двое бросились за Мишкиным, но он был уже далеко впереди и горцы не могли догнать его.
Увидав, что они не могут догнать его,285 поскакавшие вернулись к своим.286 Софедин, добив кинжалом Игнатова,287 прирезал и Петракова,288 свалив его с лошади. Другие снимали с289 убитых сумки с патронами. Двое хотели взять лошадей, но Хаджи-Мурат крикнул на них и, ударив лошадь, которая без седока бежала за ними, пустился вперед во весь мах к лесу.290
В то время как он въезжал в лес, в крепости раздался выстрел с
