Дмитриевна любила всеми силами простой души и здорового тела одного Ивана Матвеевича, считая его самым великодушным, храбрым, глубокомысленным военным, хотя и самым глупым хозяином дома.
Это было в июне. Марья Дмитриевна давно уже встала и с денщиками хозяйничала. Начинало уже становиться жарко, солнце выходило из-за гор и становилось больно смотреть на белые мазанки на противоположной стороне улицы, и Марья Дмитриевна, окончив свои дела, только что хотела посылать денщика в канцелярию звать Ивана Матвеевича к чаю, когда к дому подъехали верхами какие-то люди.
— Егоров, поди узнай, — крикнула Марья Дмитриевна, направляясь в спальню. — Кто это? Двое? С конвоем и татары, и казаки. Человек 20. Уж не в набег ли?
И любопытство так захватило ее, что она поспешно спустила засученные, на своих полных руках, рукава и повернулась назад.
— Погоди, Егоров, — крикнула она, ощупывая руками шпильки в косе и косу. — Ну, ничего, сойдет. Погоди, Егоров. Я сама.
И Марья Дмитриевна вышла своей молодецкой походкой на крылечко домика.
У крыльца стояла целая партия. И казаки, и чеченцы. Впереди выделялись трое. Один — офицер, одетый по-черкесски, в черной черкеске, в сапогах, на маленькой гнедой лошадке; другой — мирной, переводчик, с надетой шерстью вверх и козырьком папахой и в засаленном бешмете и желтой черкеске. И третий, на белой, статной лошади, в белой черкеске, высокий, тонко стянутый ремнем, без набора, с большим серебряным кинжалом, пистолетом за спиной и в высокой, с белым же курпеем папахе, далеко заломленной назад.
Этот человек больше всех обратил внимание Марьи Дмитриевны. Лицо у него было довольно простое: небольшой нос, маленькая, черноватая бородка, приятный, нежный, детский рот, довольно густые брови и странные внимательные и строгие глаза. Он был человек во всей силе, и ему можно было дать от тридцати пяти до пятидесяти. Он поглядел на Марью Дмитриевну, встретился с нею глазами, не опустил взгляда, так что она перевела глаза на офицера. Когда же она опять взглянула на него, он уже не смотрел на нее и, опустив голову, рассматривал свой кинжал.
Не успела Марья Дмитриевна задать себе вопрос о том, кто бы это был такой, как и получила ответ. Офицер сказал ей, что это Хаджи-Мурат.929
— Ну? Не может быть!930 —вскрикнула Марья Дмитриевна, выпученными, испуганными восторженными глазами глядя на горца в белой черкеске.
— Он, Хаджи-Мурат?931 — вскрикивала она.
Хаджи-Мурат же, вероятно, понял то, что происходило между Марьей Дмитриевной и офицером, и улыбающимися глазами смотрел на миловидную русскую женщину.
Испуг и восторженное удивление Марьи Дмитриевны были естественны. Хаджи-Мурат более 20-и лет воевал с русскими. Хотя и был наибом Шамиля, был знаменитее среди русских своего владыки. Он знаменит был своей баснословной храбростью, всегдашними успехами, блестящими победами и подвигами над русскими войсками и всей своей странной, романтической историей. Про его прошедшее, про его жизнь, характер рассказывали чудеса. И всё это, под влиянием того особенного отношения рассказывающего к врагу, которого не видят, но про которого слышат, и ударов которого боятся, получало особенно страшно-преувеличенное и поэтическое значение. Но и без преувеличения история этого человека была удивительная.
Он родился в 1817-м году932 в бедном ауле аварского ханства.933 В семье их было двое: старший брат Осман и он. Ему было 13 лет, когда934 в аул к вечеру привели лошадь, через которую был перекинут труп его отца, покрытый буркой.935 Отец был убит русскими. С тех пор Хаджи-Мурат возненавидел русских, но936 его женили и он сблизился по матери, которая у них была кормилицей, с аварскими ханами (один из них был молочным братом ему) и предавался буйной и роскошной жизни молодых ханов. Он слышал и тогда про хазават — священную войну против неверных, но ханы не принимали посланных Кази-Муллы и даже ханы воевали с Кази-Муллою. В одном из этих сражений Хаджи-Мурат догнал на своем добром коне одного из мюридов Кази-Муллы и срубил его шашкой. Мюрид упал на луку, и когда Хаджи-Мурат снял его с седла, чтобы взять лошадь и его оружие, умирающий мюрид сказал ему: «Ты убил меня! Но за то ты должен937 принять хазават, который состоит в том, что правоверный не может быть под властью собак неверных, не может быть ничьим рабом и никому не может платить подати. Я умираю за хазават и благодарю аллаха. Будь такой же». Мюрид сказал это и умер. Тогда Хаджи-Мурат принял хазават и уговаривал ханов отстать от русских и принять хазават.938 Когда же Кази-Мулла был убит, а на место его стал Гамзат939 и подступил с войском к Хунзаху, столице Аварии, и требовал покорности, то ханьша послала одного своего сына Омара в Тифлис к барону Розену просить защиты. С Омаром поехал и Хаджи-Мурат и здесь в первый раз видел вблизи русских и возненавидел их еще больше.
Русские не помогли ханам. Когда Хаджи-Мурат вернулся, Гамзат стоял под Хунзахом с сильным войском и требовал, чтоб ханьша приняла хазават. Хаджи-Мурат советовал ей принять хазават, чтобы не принимать больше собак неверных и воевать с ними, но ханьша качалась туда и сюда, и послала к Гамзату почтенных стариков послами. Гамзат рассердился, велел всем старикам проткнуть ноздри, продеть нитки и на нитки повесить куски лепешки и в таком виде вернул их ханьше и велел им сказать, что если она хочет иметь с ним дело, то пусть пришлет к нему сына своего940 Булач-Хана. Ханьша послала его. Потом Гамзат потребовал к себе и других двух ханов. И ханы поехали и с ними и Хаджи-Мурат с братом Османом. Это было предательство. Всех трех ханов убили. Осман с Хаджи-Муратом бежали и решили отмстить Гамзату.
На другой день Гамзат941 без боя вошел в Хунзах и стал править им. Старая ханьша мешала ему. Он убил и ее.
Хаджи-Мурат с Османом скрывались и подбирали людей, чтобы напасть на Гамзата, но все боялись. Тогда братья решили отомстить одни. В пятницу, когда Гамзат должен быть в мечети, Хаджи-Мурат с Османом пришли туда в бурках, под которыми было оружие.942 Мюриды943 велели им снять бурки. Тогда они выхватили оружие, бросились на Гамзата и убили его. В свалке мюриды убили Османа, но Хаджи-Мурат убил всех тех, кто нападал на него, и, раненный в руку, выбежал944 на улицу и крикнул народ.
Народ сбежался и напал на Гамзатовых мюридов, и которых убили, которых покидали с кручи, и Хаджи-Мурат стал бы945 правителем Аварии, если бы не хитрый Шамиль, который занял место Гамзата.
Хаджи-Мурат не захотел поддаться Шамилю и скорее решил призвать ненавистных русских. Русские пришли, и генерал Клюгенау поручил Хаджи-Мурату управление всей Аварией. Хаджи-Мурат не мог оставаться союзником русских и завел тайные переговоры с Шамилем, требуя себе независимую власть над Аварией.946 Враг Хаджи-Мурата, хитрый Ахмет-Хан выдал его. Русский генерал вызвал Хаджи-Мурата и допросил его. Хаджи-Мурат во всем отрекся947 и собирался уже передаться Шамилю, но Ахмет-Хан предупредил его и выдал генералу. Хаджи-Мурата привели в крепость, потом, зная его ловкость и силу, привязали к пушке и продержали так без пищи два дня. На третий день его отвязали и повели с конвоем в Темир-Хан-Шуру.
Два солдата вели его, держа за веревку, которой он был связан, пять конвойных с ружьями шли впереди, пять сзади. Проходя мимо отвесной кручи с правой стороны дороги, Хаджи-Мурат рванулся, стащил с собой одного из солдат, который убился на смерть, а сам Хаджи-Мурат разбитый и с сломанной ногой (от которой он всегда хромал) остался жив. Он развязался, и рукою таща за собой ногу, дополз до аула, где его вылечили и выходили. Выздоровев, он послал послов, посланных и к Шамилю и к948 русскому генералу, выпытывая, где выгоднее условия. Генерал949 звал его к себе, объясняя случившееся ошибкой. Но по дороге к генералу950 Ахмет-Хан узнал про это и окружил аул, в котором он был. Он три дня бился с Ахмет-Ханом.951 У них было двадцать три убитых. Они заперлись в сакле и думали погибнуть. Но Шамиль пришел952 им на помощь и выручил его. Делать было нечего, —Хаджи-Мурат отдался Шамилю, тем более, что ему нужно было отмстить Ахмет-Хану. С этого времени Хаджи-Мурат953 сделался подначальным Шамилю, наибом Аварии, делал чудеса храбрости, прежде всего954 заботясь о том, чтобы враг его Ахмет-Хан не остался без отмщения. Но отмщение это долго не давалось. Ахмет-Хан ворвался в его аул, убил всех его братьев и ни разу не попался ему, и умер своею смертью. Одно, что мог сделать теперь Хаджи-Мурат, чтобы удовлетворить своему, не только чувству, но долгу, было то, чтобы отомстить семье его. И это он сделал. Уж после смерти его он ворвался в его жилище, похитил его ханьшу и увез к себе со всеми ее детьми.
В продолжение двенадцати лет Хаджи-Мурат делал чудеса храбрости.955 Он угонял стада из под носа русских, появлялся там, где его не ожидали, в самых городах убивал и грабил всё, что попадалось. Горцы верили в его непобедимость и неуязвимость, и русские, как всегда, преувеличивали его подвиги.
Вот этот то человек, поссорившийся с Шамилем, теперь вышел к русским и вот с разрешения Воронцова приехал в Чечню, чтобы узнать подробности о положении своей семьи, которой Шамиль угрожал выкалыванием глаз и обращением в рабство.
Этого то баснословного героя пришлось встретить и принять Марье Дмитриевне.956
Имя это всё сказало Марье Дмитриевне. Она опять взглянула на Хаджи-Мурата, но он не взглянул на нее, а что-то по кумыкски заговорил с одним из своих, подъехавшим к нему.
Марья Дмитриевна знала, кто такой был Хаджи-Мурат и зачем он приехал сюда. Она знала, что Хаджи-Мурат был знаменитый наиб (полководец) Шамиля, первый храбрец, много раз побивавший русских и, недавно поссорившись с Шамилем, вышедший к русским, обещая воевать теперь против Шамиля.
Но вот прошло месяца… и Хаджи-Мурат не мог еще ничего сделать, потому что семья его, которую он страстно любил, оставалась в горах, во власти Шамиля.
Теперь он по приказанию Главнокомандующего приезжал в Чечню, чтобы попытаться через лазутчиков узнать о своей семье и если можно выкрасть из гор. Марья Дмитриевна знала всё это, у мужа уже была получена бумага о том, что Хаджи-Мурат приедет в их крепость и будет жить в ней, и потому одно имя Хаджи-Мурата объяснило ей всё.
— Очень приятно познакомиться, — сказала она, — милости просим. Я сейчас мужу дам знать, он в канцелярии, — сказала она, взяв поданную ей приставом бумагу.
И Марья Дмитриевна быстрым шагом пошла через двор к мужу.
— Иван Матвеевич, Иван Матвеевич! — заговорила она.
— Ну
