стрелять и убили одного горца, остальные скрылись.
— Когда я подъехал, — рассказывал Барятинский, — наследник хотел гнаться за ускакавшими, но я удержал его.
— Так ли было, Ваше Сиятельство, — сказал Козловский, — я слышал другое. Горцы, как, могли, как, стрелять по Его Высочеству. Может быть, как, и посланы были.
— Нет, это были, наверное, только любопытные, — сказал Барятинский и обратился к Воронцову с вопросом об устройстве Алупки.
Козловский же всё это время что то говорил себе под нос.
* № 133 (рук. № 54, гл. XXIII).
Два раза в своей жизни Хаджи-Мурат изменял хазавату и вот теперь изменил ему в третий раз. И всякий раз за изменой следовало наказание. Так было и теперь. Положение казалось безвыходным, но каждый раз разрешалось положение это смелостью, удалью. И теперь должно было разрешиться тем же.
* № 134 (рук. № 56, гл. IV).
У костра сидело четыре2175 человека. Трое были2176 его мюриды, с ним вместе выходившие к русским. Четвертый был коротконогий Бата, вместе с Хан-Магомою только что вернувшийся от Воронцова. Бата тотчас же встал, подошел к Хаджи-Мурату и, взявшись рукою за луку его седла, стал рассказывать, как он был у самого князя и как тот сказал ему, что завтра будет ждать их на Шалинской поляне за рекой. Хаджи-Мурат внимательно выслушал Бату, расспросил его подробности, кивнул одобрительно головой и, слезши с лошади, сел у костра на освобожденное для него его мюридами серединное место на расстеленной бурке2177. Мюриды Хаджи-Мурата чистили2178 оружие и2179 одежду. Хаджи-Мурат же2180 сидел на бурке, опустив голову и глубоко задумавшись.
Военные успехи Хаджи-Мурата, как и вообще всякие успехи, зависели в большой степени от того, что Хаджи-Мурат верил в свое счастье. Затевая что нибудь, был вперед твердо уверен в удаче. Так это было с редкими исключениями во всё продолжение его бурной военной жизни. Только в самое последнее время счастье стало изменять ему. Набег его в Табасарань не был удачен, главное же Шамиль вдруг явно стал враждовать с ним. Хаджи-Мурат попытался не покориться ему и заперся в ауле Цельмесе, но Шамиль окружил его, и Хаджи-Мурат видел, что он не выдержит, и пошел на примирение, но, боясь измены, не поехал к Шамилю, как тот звал его. И он был прав, так как узнал, что Шамиль решил убить его. Тогда он решил бежать к русским. Но посланные Шамиля уже были в Малой Чечне, и когда Хаджи-Мурат попытался остановиться в Чечне у отца своей жены чеченки, тесть его не принял его. На выезде из аула Шамилевы посланные напали на Хаджи-Мурата, он отбился от них, но один из его мюридов был убит и он должен был оставить его.
Всё это теперь вспоминал Хаджи-Мурат, теперь, сидя на бурке, облокотив руки на колена.
— Рыжий шайтан! — думал он о Шамиле. — Ну что ж. Пойду и к русским, — и он с презрением, отвращением и страхом вспоминал свою за двадцать лет тому назад поездку в Тифлис с своим другом, молодым аварским ханом.
— Бывало и хуже, а справлялся. А всё рыжий шайтан. Не миновать ему моей руки.
Мысли его перебил вой, плач и хохот шакалов. И мысль о ненавистном Шамиле слилась в одно впечатление с этим плачем. Чтобы стряхнуть с себя это тяжелое впечатление, он поднял голову и взглянул на светлевшее уже небо. Ночные звезды потухли, блестела только утренняя звезда сквозь оголенные ветви.
— Элдар! седлать, — сказал он и, встав на сильные ноги, пошел к своей лошади. — Рыжий шайтан, — повторил он, оглаживая шею своего белогривого кабардинца.
* № 135 (рук. № 56, гл. I).
Садо, как и все чеченцы того времени, не дорожил жизнью человеческой других людей, так же как и своей. Он даже находил удовольствие и некоторую особенную прелесть в игре своей жизнью.
* № 136 (рук. № 56, гл. II).
Фельдфебель 2-ой роты вызвал людей на вечернюю зорю. Солдаты в коротких полушубках вышли из казарм и своих домиков, стали лицом на восток, и сильные и звучные мужские голоса песенников стройно пропели «Отче наш». Потом фельдфебель передал отделенным унтер-офицерам полученный от ротного приказ выступить завтра с топорами до зари на рубку леса. Кроме того выставлять секрет за шах-гиринские ворота. Черед был в эту ночь за 2-ой ротой.
— Панов! — крикнул фельдфебель.
— Здесь, — густым басом отвечал отслуживающий 24-ый год, три раза раненный, сухой, мускулистый унтер-офицер с щетинистыми усами.
— Авдеев! — крикнул еще фельдфебель.
— Здесь, — отозвался бодрым голосом скуластый, широкоплечий солдат, как гуттаперчевый мальчик вскакивая на ноги.
— Никитин! — продолжал фельдфебель.
— Я, — отвечал ленивым голосом, нахмуренный с низкими плечами и выдающимися лопатками рябой солдат, дожевывая кусок сухаря.
— Бондаренко!
— Мы, — отозвался с раскрытым ртом и поднятыми бровями кривоногий солдат с хохлацким лицом.
— В секрет за Шах-гиринские ворота, — объявил фельдфебель.
— Слушаем, ладно, — отозвался Панов.
— Готов! — крикнул Авдеев.
Никитин не отвечал и только кивнул головой, зная, что фельдфебель видит его.
Через час, когда уже было совсем темно, четыре солдата вышли из укрепления.
* № 137 (рук. № 58, гл. II).
— А я слухал, слухал, да и задремал, — проговорил тонкий хохлацкий голос четвертого солдата. — Как спится у лесу, ровно как барин в перине.
* № 138 (рук. № 58).
Две кобылы у нас были, не знаю, целы ли, жеребята хорошие, сытые. Идешь борозду, а он ждет, шельмец, жеребенок то, на краю. Значит пососать дурашка хочет. Ну дашь ему насосаться. Пашешь весело, так легко. Земля под босой ногой рассыпается. Барин у нас хороший — порядок любит. В набор в этот с нашей деревни троих брали. Одного дворового барин отдал за пьянство, а двоих из мужиков. Наш двор тройниковый, ну и не миновать итти. Черед-то не был мне.
* № 139 (рук. № 58, гл. V).
Впереди всех ехал на белогривом коне, в белой черкеске, в золотом оружии не крупный человек, с черными глазами, весело смотревшими из под сросшихся бровей, с горбатым небольшим носом и особенно приятно, почти в улыбку сложенными губами.
* № 140 (рук. № 58, гл. XIII).
— Почему же ты? — спросил Лорис-Меликов.
— Не знаю. — отвечал Хаджи-Мурат, и загорелое, мужественное лицо его покраснело. Лорис-Меликов вспомнил о слухах, которые были о любви между Хаджи-Муратом и красавицей ханской дочерью Салтанет.
* № 141 (рук. № 58).
Клюгенау писал мне, что всё, что было со мною, ошибка, что он постарается сделать всё хорошим, только бы я приехал к нему. Я не отвечал ему. Мне некогда было. Ахмет-Хан собрал войско и окружил Цельмес. Я мог уже сидеть на лошади, и мы с моими мюридами три дня бились с Ахмет-Ханом. Но у Ахмет-Хана были сотни, а у нас десятки, и мы готовились умереть, но не сдаться врагу. И мы все погибли бы, если бы не подошли к нам на выручку сотни от Шамиля.
№ 143 (рук. № 58).
В письме было:
«Во время всей службы моей я был всегда усердным и верным, как Ахмет-Хану, так и правительству, и постоянно противодействовал Шамилю и его партиям. Однакож, человек, который мне завидовал, оклеветал меня перед Вашим Превосходительством, вследствие чего я был арестован хунзахским комендантом и закован в кандалы. Ныне же я нахожусь в аварской деревне Цельмес, не имея никакого сношения с непокорными нам деревнями. По прибытии моем в Цельмес, по приказанию коменданта, сломали мой дом и дома некоторых моих родственников, расхитили всё имущество и взяли всех баранов. Ахмет-Хан же, да будет ему от меня благодарность, оклеветал меня перед Вашим Превосходительством. Причина моего неприезда к вам не есть боязнь и страх, но бесчестие, нанесенное мне одним кяфиром, находящимся при коменданте в Хунзахе. Это кяфир нанес мне несколько ударов сильных и вдобавок налгал на меня. Клянусь создателем, что всё выше прописанное справедливо, без всякой лжи; что же касается до чалмы, мною носимой, то действительно носил такую для спасения души по повелению Пророка нашего, но не для Шамиля и не против правительства. С Шамилем я не имею никакого сношения; в этом я совершенно чист, ибо через него убиты отец, брат и родственники мои. Относительно же клеветников моих я впоследствии сообщу подробно, и тогда будет вам известно о всех их делах».
* № 143 (рук. № 58).
С особенным удовольствием он рассказал, как похитил вдову своего врага Ахмет-Хана и держал ее в плену. Смеясь рассказал, как, когда ее уже выпустили, она написала ему, что над ней смеется гим[р]инская ханша, и советовала Хаджи-Мурату похитить ее.
* № 144 (рук. № 59, гл. XV).
Причиной этой усталости было то, что вчера, как обыкновенно, он, прохаживаясь в своей каске с птицей на голове между теснившейся к нему и робко сторонившейся от него публикой, встретил опять ту, возбудившую в нем своей белизной, прекрасным сложением, нежным голосом и главное неизвестностью старческую похоть, маску, которая2181 уже раз интриговала его в маскараде и,2182 разжегши2183 до последней степени его любопытство и похоть, скрылась от него. Нынче она опять подошла к нему, и он уже не отпустил ее, и тот, кто заведывал его шалостями, привел эту маску нынче же во дворец после маскарада. Маска эта оказалась двадцатилетней девушкой, дочерью шведки гувернантки, которая, как и многие тогда, влюбилась2184 в императора, и всю свою женскую хитрость, ловкость и прелесть употребила на то, чтобы2185 достигнуть того, чего страстно желали и не достигали многие, так называемые, аристократические девицы и фрейлины.
Николай нашел русскую белокурую белую шведку еще милее без маски и более двух часов провел с нею. Когда она ушла от него через ту же лестницу и маленькую дверь, по которой она вошла, он долго еще не мог заснуть, и знаменитый плащ, которым он покрывался, не дал ему успокоения. Он заснул только в 2 часа. В 8-м же часу он, как всегда, встал, с помощью камердинера вытерся льдом и один в шинели сделал свою прогулку вокруг дворца.2186 После прогулки2187 он по обыкновению2188 пошел к императрице.2189 Николай был вполне уверен, разделяя грубые понятия того дурного общества людей, среди которых он жил, что такие шалости, как нынешняя, не2190 представляли ничего безнравственного и не могли мешать хорошей семейной жизни.2191 Поздоровавшись с императрицей и с детьми,2192 он позавтракал в кругу императрицы и ее приближенных и, пожаловавшись2193 на головную боль,2194 скоро ушел к себе.2195 В это утро был доклад сначала2196 министра двора, потом министра внутренних дел. Когда министр внутренних дел вышел, Николай с грустью
