свою жизнь независимо от правительства, будут без борьбы нести всякое совершаемое над ними насилие, но не будут участвовать в правительстве, не будут повиноваться ему.
Русскому народу, земледельческому народу, огромному большинству, надо, продолжая жить, как он живет теперь, земледельческой, общинной жизнью, не участвовать в делах правительства и не повиноваться ему.
Чем больше будет держаться русский народ такого свойственного ему общежития, тем менее будет возможно вмешательство в его жизнь правительственной, насильнической власти и тем легче будет упразднена эта власть, всё менее и менее находя поводов к вмешательству и всё менее и менее находя помощников для исполнения своих дел насилия.
И потому на вопрос о том, к каким последствиям приведет людей прекращение повиновения правительствам, можно наверное сказать, что последствием этого будет уничтожение того насилия, которое заставляло людей вооружаться и воевать друг с другом и лишало их права пользоваться землей. Освобожденные же от насилия люди, не готовясь более к войне и не воюя друг с другом и имея доступ к земле, естественно вернутся к тому свойственному вообще людям самому радостному, здоровому и нравственному земледельческому труду, при котором усилия человека направлены на борьбу с природой, а не с людьми, к тому труду, на котором зиждутся все другие отрасли труда и который может быть оставлен только людьми, живущими насилием.
Прекращение повиновения правительствам должно привести людей к земледельческой жизни, земледельческая же жизнь — к самому естественному при такой жизни общинному устройству небольших, находящихся в одинаковых земледельческих условиях обществ.
Весьма вероятно, что общины эти не будут жить обособленно и войдут между собою, вследствие единства экономических, племенных или религиозных условий, в новые, свободные соединения, но совершенно иные, чем прежние — государственные, основанные на насилии.
Отрицание насилия не лишает людей возможности соединений, но соединения, основанные на взаимном согласии, могут образоваться только тогда, когда будут разрушены соединения, основанные на насилии.
Для того чтобы построить новый и прочный дом на месте разрушающегося, надо разобрать старые стены, камень по камню, и вновь строить.
То же и с теми соединениями, которые могут образоваться между людьми после разрушения соединения, основанного на насилии.
XI. ЧТО СТАНЕТСЯ С ЦИВИЛИЗАЦИЕЙ?
Но что же станется со всем тем, что выработали люди, что станется с цивилизацией?
«Возвращение к обезьянам», «письмо Вольтера к Руссо о том, чтобы научиться ходить на четвереньках», «возвращение к какой-то естественной жизни», скажут люди, которые так уверены в том, что та цивилизация, которой мы пользуемся, есть великое благо, что они не допускают даже мысли о потере чего-нибудь из того, что выработано цивилизацией.
«Как — грубая, давно пережитая человечеством земледельческая община в деревенской глуши вместо наших городов, с подземными и надземными электрическими дорогами, электрическими солнцами, музеями, театрами, памятниками?» скажут эти люди. Да, и с нищенскими кварталами, с slums38 Лондона, Нью-Йорка и всех больших городов, с домами терпимости, банками, взрывчатыми бомбами против врагов внешних и внутренних, с тюрьмами, эшафотами, с миллионными войсками, скажу я.
«Цивилизация, наша цивилизация — великое благо», говорят люди. Но ведь люди, которые так уверены в этом, — это те немногие люди, которые живут не только в этой цивилизации, но живут ею, живут в полном довольстве, живут почти праздно в сравнении с трудом рабочего народа, только потому, что есть эта цивилизация.
Все эти люди — короли, императоры, президенты, князья; министры, чиновники, военные, землевладельцы, купцы, техники, врачи, ученые, художники, учителя, священники, писатели — знают, наверное знают, что наша цивилизация есть такое великое благо, что нельзя допустить и мысли о том, чтобы она могла не только исчезнуть, но даже измениться. Но спросите у огромной массы земледельческого народа — славянского, китайского, индийского, русского, у девяти десятых человечества — благо или не благо та цивилизация, которая кажется такой драгоценной неземледельческим профессиям? И, странное дело, девять десятых человечества ответят совершенно иначе. Они знают, что им нужна земля, навоз, орошение, солнце, дождь, леса, урожаи, некоторые простые орудия труда, которые можно делать, не оставляя земледельческой ЖИЗНИ; но про цивилизацию они или не знают, или, когда она представляется им в виде разврата городов или в виде несправедливых судов с своими тюрьмами и каторгами, или в виде податей и устройства ненужных дворцов, музеев, памятников, или в виде таможен, мешающих свободному обмену произведений, или в виде пушек, броненосцев, войск, разграбляющих страны, — они скажут, что если в этом цивилизация, то она не только не нужна, но очень вредна им.
Люди, пользующиеся благами цивилизации, говорят, что она благо для всего человечества, но ведь они в этом вопросе не судьи и не свидетели, а сторона.
Нет спора в том, что мы далеко ушли по дороге технического прогресса. Но кто ушел по этой дороге? То маленькое меньшинство, которое живет на шее рабочего народа; рабочий же народ, тот, который обслуживает всех людей, пользующихся цивилизацией, продолжает во всем христианском мире жить так, как он жил 5, 6 веков тому назад, пользуясь только изредка отбросами цивилизации. Если он живет и лучше, то расстояние, отделяющее его положение от положения богатых классов, не меньше, а скорее больше, чем то, которое отделяло его от богатых за 6 веков тому назад. Я не говорю, что, поняв, что цивилизация не есть абсолютное благо, как думают многие, мы должны бросить все, что выработали люди для борьбы с природой; но я говорю, что для того чтобы знать, что выработанное людьми действительно служит их благу, надо, чтоб все люди пользовались этими благами, а не малое число; надо, чтобы люди не были вынуждены лишаться своего блага для других людей в надежде на то, что эти блага достанутся когда-то и их потомкам.
Мы смотрим на египетские пирамиды и ужасаемся на жестокость и нелепость тех людей, которые приказывали их строить, как и тех, которые исполняли их приказания. Но насколько жесточе, нелепее те 10-ти и 36-тиэтажные дома, которые люди нашего мира строят по городам и гордятся ими. Кругом земля со своими травами, лесами, чистыми водами, чистым воздухом, солнцем, птицами, зверями, а люди со страшными усилиями, загораживая от других солнце, воздвигают качающиеся от ветра 36-тиэтажные дома в месте, где нет ни травы, ни деревьев и где всё, и вода и воздух, загажены, вся пища подделана и испорчена и жизнь трудна, нездорова. Разве это не признак явного умопомешательства целого общества людей, не только совершающих такие безумства, но еще и гордящихся ими? Но это не единственный пример. Взгляните вокруг себя, и вы на каждом шагу увидите всяких родов нелепости, такие же, как эти 36-тиэтажные дома, стоящие египетских пирамид.
Бессознательная, а иногда и сознательная ошибка, которую делают люди, защищающие цивилизацию, состоит в том, что они цивилизацию, которая есть только орудие, признают за цель и считают ее всегда благом. Но ведь она будет благом только тогда, когда властвующие в обществе силы будут добрыми. Очень полезны взрывчатые газы для прокладки путей, но губительны в бомбах. Полезно железо для плугов, но губительно в ядрах, тюремных запорах.
Печать может распространять добрые чувства и мудрые мысли, но еще с большим, как мы это видим, успехом — глупые, развратные и ложные. Вопрос о том, полезна или вредна цивилизация, решается тем, что преобладает в данном обществе — добро или зло. В нашем же христианском мире, где большинство находится в рабском угнетении у меньшинства, она есть только лишнее орудие угнетения.
Пора людям высших классов понять, что то, что они называют цивилизацией, культурой, есть только и средство и последствие того рабства, в котором малая часть нерабочего народа держит огромное большинство работающих.
Пора понять нам, что спасение наше не в продолжении того пути, по которому мы шли, и не в удержании всего того, что выработали, а в признании того, что мы шли по ложной дороге и зашли в трясину, из которой надо выбраться, и что нам не заботиться надо о том, чтобы удержать то, что мы несем, а, напротив, смело побросать всё то, наименее нужное, что мы тащили на себе, чтобы только как-нибудь (хоть на четвереньках) выбраться до твердого берега.
Разумная и добрая жизнь ведь только в том и состоят, что человек или люди выбирают из многих всегда предстоящих им поступков или путей тот, который более разумен и добр. И христианскому человечеству в его теперешнем положении необходимо, для того чтобы жить разумной жизнью, выбрать одно из двух: или продолжение того пути, при котором существующая цивилизация дает наибольшее благо немногим, удерживая в нужде и рабстве многих, или сейчас, не откладывая это в далекое будущее, отказаться от части или хоть от всех тех благ, которые выработала эта цивилизация для немногих, если только эти блага мешают освобождению большинства людей от их нужды и рабства.
XII. СВОБОДЫ И СВОБОДА.
То, что люди нашего времени толкуют о каких-то отдельных свободах: свободе слова, печати, совести, свободе таких, а не иных выборов, свободе сходок, союзов, труда и многих других, — очевидно показывает, что такие люди, как теперь наши русские революционеры, имеют очень превратное понятие или вовсе не имеют понятия о свободе вообще, о той простой, понятной всем свободе, которая состоит в том, что над человеком нет такой власти, которая требует от него поступков, противных его желаниям и выгодам.
В этом непонимании того, что есть свобода, и вытекающем из этого непонимания представлении о том, что разрешение какими-то людьми другим людям некоторых поступков есть свобода, заключается большое и чрезвычайно вредное заблуждение. Заблуждение состоит в том, что людям нашего времени кажется, что рабская покорность насилию, в которой они находятся перед правительством, и есть естественное положение, а что разрешение правительственной властью известных поступков, определенных этой властью, есть свобода; в роде того, как рабы считали бы свободой разрешение по воскресеньям ходить в церковь, или в жаркие дни купаться, или во время свободное от работы на хозяев чинить свою одежду и т. п.
Ведь стоит только, на минуту отрешившись от установленных привычек и суеверий, взглянуть на положение всякого человека, живущего в государстве, к какому бы самому деспотическому или самому демократическому государству он ни принадлежал, чтобы ужаснуться на ту степень рабства, в котором живут теперь люди, воображая, что они свободны.
Над всяким человеком, где бы он ни родился, существует собрание людей, совершенно неизвестных ему, которые устанавливают законы его жизни: чтò он должен и чего не должен делать; и чем совершеннее государственное устройство, тем теснее сеть этих законов. Определено, кому и как он должен присягать, то есть обещаться исполнять все те законы, которые будут составляться и провозглашаться. Определено, как и
