все, какъ сказалъ Николаевъ, и бѣжалъ изъ Серпухова. Острогъ совсѣмъ озлобилъ, озвѣрилъ его. Онъ бѣжалъ безъ денегъ, безъ одежи. Онъ попросился ночевать къ лѣснику-сторожу. Ночью убилъ сторожа и жену, взялъ одежу и денегъ 2 р. 70 и билетъ. За ночь прошелъ 30 верстъ и очутился въ другомъ уѣздѣ, тамъ, гдѣ обѣщалъ сойтись съ Николаевымъ. Николаевъ, узнавъ про его дѣла, не захотѣлъ съ нимъ быть. Тогда Степанъ47 ушелъ и сталъ ходить одинъ. Онъ загубилъ 12 душъ, когда попался.

Послѣднее убійство его было въ уѣздномъ городѣ. Онъ забрался ночью, убилъ старика, его сына, дѣвочку и, услыхавъ, что въ чуланѣ ворочаются, зашелъ туда. Тамъ лежала женщина. Она смотрѣла на Степана не испуганными, но кроткими глазами и крестилась.

— Жаль мнѣ тебя, — сказала она.

— Ну, разговаривать съ вами, — сказалъ Степанъ и полоснулъ ее ножомъ по горлу. Она не противилась и только прижала руку къ груди.

Обобравъ, что нужно было, Степанъ ушелъ и усталый легъ въ канаву.

* № 5.

Всѣ помѣщики были ему незнакомы. Сошелся онъ здѣсь невольно только съ семействомъ48 одновладѣльца села Максима Петровича Иванова. Максимъ Петровичъ былъ человѣкъ мрачный, скучный и непріятный. <Женился на богатой помѣщицѣ, промоталъ ея состояніе, овдовѣлъ и жилъ съ свояченицей Маріей Семеновной, у которой оставалось еще состояніе и которая жалѣла племянниковъ и отдавала все, что имѣла, и весь свой трудъ этимъ племянникамъ. Это была старая, сморщенная 50-лѣтняя дѣвица, тихая, кроткая, всегда дѣятельная и спокойная. Она не только заботилась о племянникахъ, но и всѣ бѣдные въ деревнѣ были ей какъ дѣти; она ухаживала за больными, отдавала все, что позволялъ ей отдавать ея зять, и народъ зналъ и любилъ ее. Съ ней сошелся и Петръ Николаичъ и его жена, полюбившая сосѣдку. Марія Семеновна, узнавъ, зачѣмъ пріѣхалъ Петръ Николаичъ, очень отговаривала его настаивать на требованіяхъ помѣщиковъ отъ крестьянъ: «они хороши, только упрямы, и не уступятъ». — Знаю, какіе они хорошіе, — отвѣчалъ Петръ Николаичъ и строго взялся зa дѣло.>

Попрежнему крестьяне выпустили скотину на барскіе луга, Петръ Николаичъ велѣлъ ихъ загнать. Мужики собрались на сходку и решили отнять силой скотину. Когда они пришли на барскій дворъ, Петръ Николаичъ вышелъ къ нимъ съ ружьемъ. Мужики стали кричать, наступать на него, онъ ударилъ одного. Толпа надвинулась, сдѣлалась свалка, ружье выстрѣлило. Убило одного старика. Всѣ набросились на Петра Николаича, смяли его и съ крикомъ начали бить его. <Марія Семеновна изъ своего дома услыхала это и бросилась къ мужикамъ. Портной кроилъ у нея и, узнавъ, въ чемъ дѣло, удерживалъ ее, говоря, что теперь убьютъ ее мужики. — Пускай убьютъ. Что вы дѣлаете, что вы дѣлаете! — кричала она, пробиваясь сквозь толпу. Но ее отвели насильно. — Тебѣ тутъ не мѣсто, Семениха, — сказалъ ей старикъ. — Не пущу, — кричала она и рвалась въ толпу. Ее помяли, но Петра Николаича убили до смерти и стащили его тѣло въ оврагъ и тамъ бросили. Пріѣхалъ судъ, забрали мужиковъ, стали допрашивать и главныхъ виновниковъ посадили въ острогъ. Марію Семеновну допрашивали. Она отказалась показывать и только плакала, умоляя судей простить мужиковъ: «они, какъ когда скотина зыкается, они ошалѣли, они не хотѣли. Ихъ нечистый попуталъ». Судьи не слушали ее, смѣялись надъ ней, но портной, котораго тоже допрашивали, который прожилъ 1 1/2 мѣсяца у Маріи Семеновны, видя ея жизнь, сталъ задумываться.>

————

** [ВАРИАНТ К РАССКАЗУ «ЧТО Я ВИДЕЛ ВО СНЕ…»]

<Чѣмъ больше она росла, тѣмъ больше онъ любовался ей: любовался ея граціей, ея ловкостью, ея милымъ, небольшимъ, вѣрнымъ голоскомъ,49 когда она пѣла, и радовался на ея любовь къ себѣ и еще больше на то чувство нѣжности, которое онъ испытывалъ къ ней, такое, какое не испытывалъ ни къ одному изъ дѣтей. Онъ старался не выказывать этого чувства, но по своей натурѣ, боящейся всякой сантиментальности, и еще потому, что видѣлъ какъ жена, странно сказать, ревновала его къ дочери и чѣмъ больше онъ любилъ, тѣмъ больше нападала на нее, онъ невольно скрывалъ свое чувство къ ней подъ ласково-шуточнымъ отношеніемъ, но она понимала и радовалась и гордилась этимъ. Гимназія — она хорошо училась и была любима товарками. Были двѣ дѣвочки, съ которыми она особенно сдружилась. Гимназія50 отдалила его отъ нея, но по мѣрѣ того, какъ она подрастала, къ прежнему чувству прибавилось особенное чувство осторожной нѣжности и страха, который онъ испытывалъ за нечистые на нее взгляды мужчинъ какъ на женщину. Онъ зналъ, что былъ пристрастенъ къ ней, но не могъ не видѣть, что она нравилась не ему одному, но что она привлекала къ себѣ уже мужчинъ. А хотя онъ самъ велъ довольно чистую жизнь до женитьбы, онъ зналъ развратные взгляды мужчинъ, и мысль томъ, что грязные люди могутъ смотрѣть на его милую Лизу какъ на женщину, унизительно раздражала его. Главное, что дорого было ему въ ней, это то ея смѣлое, любовное, ласкающее отношеніе къ нему, которое онъ насмѣшкой отталкивалъ отъ всѣхъ другихъ и принималъ только отъ нея. Она побѣдила его холодность и страхъ передъ фальшью сантименталь[ности], и онъ былъ благодареыъ ей за это. Въ первое время ея юности онъ спрашивалъ ее обо всемъ, и она безъ колебанія все, какъ умѣла сказать, разсказывала ему. Но съ годами, въ 17, 18, 19 лѣтъ, особенно съ тѣхъ поръ, какъ она стала выѣзжать, связь эта все слабѣла. Она ѣздила на вечера, балы. Онъ любовался ею, когда она приходила къ нему проститься передъ отъѣздомъ на балъ въ туалетѣ, который хотѣла показать и ему, и съ грустью видѣлъ, какъ она все больше и больше отдалялась отъ него, какъ она все больше и больше увлекалась не кѣмъ-нибудь (онъ зналъ, что изъ всѣхъ ухаживающихъ за ней молодыхъ людей никто не нравился ей особенно), но увлекалась тѣмъ, что она нравилась. Она все больше и больше жила жизнью не въ себѣ, a тѣмъ впечатлѣніемъ, которое она производила на людей. И понемногу сдѣлалось то, что какъ только не было никого, кто бы восхищался ею, ей было скучно. Но стоило только почувствовать, что ею любуются, и жизнь пробуждалась и била ключемъ. Онъ замѣчалъ это, но думалъ, что это пройдетъ и даже радовался тому, что не выбираетъ никого изъ тѣхъ молодыхъ людей, которыхъ она встрѣчала и которые ѣздили въ домъ. Онъ приглядывался къ женихамъ, и ни одинъ не удовлетворялъ его. Онъ по своему грустному опыту зналъ развратность молодыхъ людей, и его оскорбляла мысль о возможности ей, такой чистой, прекрасной, стать женой одного изъ нихъ, и часто, когда онъ замѣчалъ, что какой-нибудь молодой человѣкъ нравился ей, онъ насмѣшкой старался расхолодить ее. Но съ годами она все меньше и меньше стала разсказывать ему все. Онъ видѣлъ, что у нея свой особенный міръ, и уже не старался вступать въ него,51 но не переставая слѣдилъ за ней. Ей было уже лѣтъ 20, когда они жили на берегу моря и къ нимъ пріѣхалъ гостить 14-лѣтній кадетъ пажеского корпуса, племянникъ жены Михаила Ивановича; кадетъ былъ милый, живой, восторженный мальчикъ, и Михаилъ Ивановичъ видѣлъ, какъ онъ отчаянно, робко, страстно влюбился въ Лизу. Онъ прожилъ у нихъ все лѣто. Отношенія Лизы съ этимъ милымъ, чистымъ мальчикомъ не пугали Михаила Ивановича. Онъ даже любовался этой любовью. Ему нравилось то, что Коко — кадетъ — оцѣнилъ, какѣ должно оцѣнилъ Лизу, и ему нравилось отношеніе Лизы къ мальчику: она цѣнила его преданность и была польщена этой любовью, но смотрѣла на нее какъ на шутку. Но это была не шутка. Такъ подумалъ и Михаилъ Ивановичъ. Онъ вспоминалъ теперь, какъ въ день отъѣзда Коко, которого онъ [1 неразобр.], увидалъ заплаканное лицо мальчика и серьезное, умиленное лицо Лизы. Какъ это было чисто! Какъ прекрасно! А теперь! Эта любовь оставила важный слѣдъ въ душѣ Лизы. Она на Коко (такъ его звали) поняла, какая можетъ быть любовь мужчины — чистая, самоотверженная и поэтическая, и потомъ искала, требовала такой любви и, разумѣется, не нашла ея. Потомъ была эта глупая свѣтская жизнь. И какъ-то почему-то она никого не полюбила. Двумъ она отказала и продолжала жить, какъ прежде жила, радуясь на свои успѣхи. Но года шли, всѣ привыкли къ ней, и она нравилась все меньше и меньше. И стала нѣсколько разъ она прикидывать мыслью холостыхъ людей, особенно изъ тѣхъ, которымъ она знала, что нравилась, могла ли бы она полюбить ихъ. И видѣла, что нѣтъ, что никто изъ нихъ не можетъ по любить ее, какъ Коко, и она ожидала такого же Коко, но взрослого, который бы могъ быть ея мужемъ; но такого не было. Она все меньше и меньше находила удовольствія въ свѣтѣ и часто съ грустью смотрѣла на себя въ зеркало, любуясь собой, своей никому ненужной красотой. И она все больше и больше начинала скучать. Отецъ видѣлъ это, и ему жалко было ее, но онъ ничѣмъ не могъ помочь ей. Отношенія ихъ становились все холоднѣе и холоднѣе. Не только не было прежнего сближенія, но въ послѣднее время, когда ей было ужъ 25 лѣтъ и она стала увлекаться благотворительностью, къ которой онъ всегда относился насмѣшливо, между ними установилась даже больше чѣмъ холодность. Ему казалось, что она не любитъ его, и ему обидно было за то, что она такъ отвѣчала на его прежнюю любовь, и онъ допустилъ [?] враждебность къ ней. И вдругъ случилось то, чего онъ никогда не могъ вообразить себѣ. Она пропала изъ дому, потомъ написала, что у нея ребенокъ. Она не можетъ сказать, кто его отецъ, проситъ никого не винить и забыть ее. ———— [ВАРИАНТЫ К СТАТЬЕ «ОДУМАЙТЕСЬ!»] * № 1. Русскій царь, тотъ самый, который призывалъ всѣ народы къ миру, печатаетъ обращеніе къ народу, въ которомъ послѣ полустраницы подобнаго горячечному бреду перечисленія какихъ-то титуловъ царя и князя и наслѣдника какихъ-то несутществующихъ земель, Карталинскихъ, Обдорскихъ и т. п., объявляетъ, что онъ, посылая свои войска въ чужія земли, желалъ только мира, но что вѣроломный японецъ нарушилъ этотъ миръ и что поэтому онъ приглашаетъ свой народъ грабить и убивать японцевъ. И въ отвѣтъ на это объявленіе его разные митрополиты и архіереи сочиняютъ молитвы о побѣдѣ русскихъ войскъ и пишутъ ему письма и говорятъ рѣчи непремѣнно на славянскомъ языкѣ, изъ которыхъ ничего нельзя понять, кромѣ того что пастыри Христовой церкви одобряютъ убійство и поощряютъ къ нему своихъ пасомыхъ. * № 2. Жертвователи, добровольцы Краснаго креста, предводители, министры, царь и всѣ его помощники, всѣ они также чрезвычайно заняты и не имѣютъ времени разсуждать съ вами подробно. Они вообще согласны,