что поставить въ основу своей жизни это религіозное учете представляется имъ совершеннымъ безуміемъ. И вотъ потому они придумываютъ все возможное для избавленія себя отъ мучительнаго и угрожающаго еще худшими бѣдствіями положенія, по только не то одно, что можетъ спасти ихъ.

* № 15.

Вы говорите, цивилизація великое благо. Прекрасно, я готовъ согласиться съ вами. Все прекрасно — и динамитъ, и телефоны, и электрическіе двигатели, и Лондонъ, и Парижъ.

Но я говорю, что прежде чѣмъ мнѣ заботиться объ этихъ продуктахъ цивилизаціи, мнѣ надо позаботиться о своей жизни, и вотъ я устраиваюсь на землѣ, борясь только съ природою, а не съ людьми, и живу. Если цивилизація при этой моей жизни не нарушаетъ моихъ нравственныхъ требованій, прибавить мнѣ благо, я очень радъ и беру ее, но если, для того чтобы мнѣ имѣть паровой плугъ, нужно, чтобы былъ Нью-Іоркъ съ милліонами изуродованныхъ людей, то я лучше останусь съ лопатой. Я и лопатой могу кормиться.

* № 16.

Революція, предстоящая русскому народу, должна состоять въ освобожденіи себя отъ повиновенія насилію. Русскій народъ считалъ и считаетъ болѣе нравственнымъ, болѣе свойственнымъ человѣческому достоинству подчиняться безъ борьбы насилію, терпѣть его, чѣмъ принимать участіе вънемъ. Но вслѣдствіи неопредѣленности границы между подчиненіемъ насилію, терпѣніемъ его и повиновеніемъ ему, участію въ немъ и вслѣдствіи сложныхъ ухищреній правительствъ (клятва, религіозное освященіе власти), старавшихся скрыть это различіе, русскій народъ перешолъ границу подчиненія насилію, терпѣнія его и сталъ повиноваться правительству, сталъ участникомъ его дѣлъ насилія. И зайдя въ этомъ повиновеніи такъ далеко, что нравственная жизнь стала для [него] невозможной, русскій народъ долженъ понять различіе между подчпненіемъ и перенесеніемъ насилія и повиновеніемъ ему, участіемъ въ немъ. И, понявъ это, долженъ, продолжая подчиняться насилію и безъ борьбы [1 неразобр.], отказаться отъ повновенія власти, приведшей его къ участію въ грѣхѣ насилія. Въ этомъ сущность предстоящей всемірной революціи, имѣющей совершиться теперь въ Россіи. Скажутъ: различіе между подчиненіемъ и повиновеніемъ неопредѣленны, и трудно разграничить ихъ. Это несправедливо: предѣлы очень ясны для всякаго свободнаго отъ предвзятыхъ идей, суевѣрій человека. Предѣлы эти весьма ясно определяются сейчасъ, теперь, въ настоящемъ положеніи русскихъ людей: идетъ война съ Японіей, предвидится миръ, который будетъ стоить русскимъ людямъ милліарды рублей на контрибуцію и на возобновленіе флота и арміи. Какъ должны отнестись къ этимъ явленіямъ люди, понимающіе различіе между подчиненіемъ и повиновеніемъ?

Вы требуете меня въ войско, я не повинуюсь, потому что считаю всякую войну, и эту въ особенности, грѣховнымъ дѣломъ, но вы силою берете меня, посылаете въ Харбинъ или еще куда. Я безъ борьбы подчиняюсь и терплю все, чѣмъ вы меня мучаете, но не повинуюсь ни до солдатства, ни будучи зачисленъ въ солдаты. Тоже и по отношенію податей: вы Tpeбуетe съ меня денегъ на контрибуцію, на вооруженіе, я не повинуюсь и не даю ихъ, но подчиняюсь безъ борьбы, когда вы обираете меня, отнимаете отъ меня плоды моихъ трудовъ. Тоже и во всѣхъ другихъ дѣлахъ.

* № 17.

«Но если у насъ не будетъ царя, правительства, придутъ чужіе народы и завоюютъ насъ».

Какіе же это народы придутъ завоевать васъ, когда они узнаютъ, что вы живете на общей всѣмъ землѣ, не даете солдатъ и не воюете ни съ кѣмъ и не платите никакихъ податей, кромѣ тѣхъ, какія сами на себя накладываете для общественныхъ дѣлъ? Если только вы станете жить такъ, чужіе народы не только не придутъ завоевывать васъ, но переймутъ ваше устройство и присоединятся къ вамъ.

* № 18.

Революція только тогда можетъ совершиться и только тогда благотворна, когда она разрываетъ тѣ узы, которыя связываютъ людей, заставляя ихъ страдать, и когда, уничтожая идоловъ, которымъ прежде поклонялось человѣчество, приближаетъ человѣчество къ тому благу, къ которому оно всегда стремится. Узы, связывающія теперь народы, это насиліе власти. Идолы, которымъ жертвуютъ теперь люди своимъ благомъ и свободой, — это идолы воображаемаго единаго государства — отечества. Благо, къ которому приближаетъ настоящая революція, — это благо истинной свободы и замѣна общенія людей одного государства, поддерживаемаго насиліемъ, общеніемъ всемірнымъ, основаннымъ на разумномъ согласіи.

* № 19.

Обыкновенно предполагаютъ, что общественный порядокъ и спокойствіе людей держится только на насиліи власти, но вѣдь это совершенно неправда. Утвержденіе это подобно тому, которое сдѣлалъ бы здоровый человѣкъ прежняго поколѣнія о томъ, что онъ чувствуетъ себя сильнымъ и здоровымъ только потому, что каждый годъ на молоду мѣсяцѣ выпускаетъ изъ себя нѣсколько чашекъ крови. Онъ силенъ и здоровъ несмотря на то, что безъ надобности пускаетъ кровь. Такъ и люди живутъ въ кое какомъ очень сомнительномъ спокойствіи и порядкѣ не потому, что повинуются насилію, а несмотря на то, что терпятъ насиліе и повинуются ему.

* № 20.

Тоже, что при прекращеніи повиновенія и разрушенія существующаго порядка, основаннаго на насиліи, будутъ, могутъ быть безпорядки, буйства, насилія, то это никакъ не доказываетъ того, что существующій порядокъ былъ хорошъ. Революція состоитъ въ замѣнѣ худшаго порядка лучшимъ. И замѣна эта не можетъ совершиться безъ внутренняго потрясенія, но потрясенія временнаго. Замѣна же дурного порядка лучшимъ есть неизбѣжный и благотворный шагъ впередъ человѣчества.

* № 21.

Но какъ, какже, какъ въ томъ обществѣ, гдѣ люди перестанутъ признавать законность насилія, какъ въ томъ обществѣ будутъ относиться къ людямъ, которые пришли въ семью грабить, развратничать, убивать?

Отвѣтить на этотъ вопросъ можно только тѣмъ, что люди, отказавшіеся отъ насилія и не повинующіеся насилію, какъ и всегда всѣ люди, будутъ находиться въ разныхъ степеняхъ признанія истины и будутъ различно относиться къ совершаемымъ надъ ними насиліямъ. Будутъ такіе, которые, несмотря на признаніе незаконности насилія, будутъ всетаки по слабости отдаваться старой привычкѣ, въ нѣкоторыхъ случаяхъ ограждать себя насиліемъ, будутъ, отдаваясь непосредственному животному чувству, отвѣчать насиліемъ на насиліе, будутъ и такіе, которые только въ рѣдкихъ случаяхъ будутъ употреблять насиліе, для огражденія себя и своихъ близкихъ, наконецъ и такіе, которые всегда будутъ переносить насиліе, никогда не совершая его. Трудно, чтобы люди, воспитанные въ строѣ, поддерживаемомъ насиліемъ, незаконностью, неразумностью насилія, во всѣхъ случаяхъ воздерживались отъ насилія.

Но если только и тѣ, и другіе, и третьи, будутъ признавать незаконность, ненужность насилія и не будутъ повиноваться власти, требующей насилія, не будутъ признавать незаконной власти, то это одно признаніе въ корнѣ отъ основанія до вершины измѣнитъ весь строй теперешняго общества и, несомнѣнно, никакъ не увеличитъ, a навѣрное уменьшить зло тѣмъ, что будетъ называть зло зломъ, а не возвеличивать и обож[ествлять] его.

* № 22.

И люди христіане, продолжая жить по прежнему, не только не признали разумность и законность подчиненія безъ борьбы и неразумность и незаконность повиновенія насилію, но какъ разъ обратно: признали неразумность и постыдность подчиненія безъ борьбы и неразумность и законность повиновенія. И, живя такъ, христіанскіе народы продолжали дѣлать то, что дѣлали нехристіанскіе и все больше и больше запутывались въ противорѣчіяхъ христіанства и насилія. И дошли наконецъ до всѣхъ тѣхъ ужасовъ и нелѣпостей, которые переживало и переживаетъ человѣчество: до военной власти главы христіанскаго міра — папы, до благословенія войны, до костровъ, висѣлицъ, электрической казни, до провозглашенія братства или смерти, до христіанскихъ милліардеровъ, не знающихъ, куда дѣвать свои деньги, и милліоновъ рабочихъ, не знающихъ, чѣмъ кормить свои семьи, до превращенія христіанскихъ народовъ въ вражескія войска, отдающіе всѣ свои силы на вооруженіе другъ противъ друга и готовыхъ всякую минуту растерзать другъ друга.

* № 23.

Мы такъ привыкли къ тому рабскому состоянію, въ которомъ находимся, что намъ кажется совершенно естественнымъ то, что должно бы повергнуть въ величайшее недоумѣніе и удивленіе всякаго истинно свободнаго человѣка. Кто то такой, не Богъ, a человѣкъ, люди, велѣли, чтобъ я платилъ кому то каждый годъ столько то денегъ, чтобы, покупая желѣзо, керосинъ, водку, сахаръ, я кому то за что то платилъ деньги, кто то велѣлъ, чтобы я на границѣ платилъ столько то денегъ за товаръ, который получу и который отвезу. Кто то велѣлъ, чтобы я сына своего отдалъ въ кѣмъ то устроенную школу и потомъ отдалъ бы его въ солдаты, и т. д. и т. д. Кто же этотъ кто то такой, котораго я долженъ слушаться? Въ однихъ мѣстахъ мнѣ говорятъ, что это царь и что поэтому я долженъ дѣлать все то, что отъ меня хочетъ этотъ царь, котораго я не знаю, а можетъ быть, и знаю и презираю. Развѣ это не самое постыдное рабство, если я повинуюсь, да еще въ такихъ дѣлахъ, которыя противны моей совѣсти?

Въ другихъ же мѣстахъ мнѣ говорятъ, что все это я долженъ дѣлать, потому что я самъ хочу этого.

Всего этого требуетъ человѣкъ, котораго выбралъ тотъ человѣкъ, котораго я выбиралъ. И тотъ, котораго я выбиралъ, и тотъ котораго тотъ выбиралъ, — всѣ они люди, человѣки, подверженные соблазнамъ, слабостямъ, и я долженъ только вѣрить, что я хочу всего того, что они мнѣ велятъ. Едва ли это не еще худшее рабство, худшее потому, что съ обманомъ.

Главное же — мнѣ нѣтъ никакой надобности повиноваться никому. Я могу согласиться съ товарищемъ, съ товарищами и исполнять то, что мы рѣшили. Если же я не согласенъ, я не буду исполнять. Они могутъ заставить меня, но я не хочу и не вижу нужды повиноваться кому бы то ни было. Не вижу нужды повиноваться кому бы то ни было, главное, потому, что если только я признаю, что я долженъ и буду всегда повиноваться не себѣ, а другому, я лишаюсь своего главнаго человѣческаго свойства, и я могу быть принужденъ дѣлать то, что противъ моей совѣсти, признаваемому мной высшему закону. Такъ что повиновеніе другому, повиновеніе власти есть всегда отреченіе отъ своего человѣческаго достоинства, есть отреченіе отъ высшаго закона, отъ Бога. Такъ что смыслъ революціи, предстоящей теперь человечеству, есть возстановленіе утраченнаго людьми христіанскаго мира человѣческаго достоинства и признанія какого-либо единаго высшего закона.

Отъ этого то я и думаю, что революція, которая предстоитъ намъ, есть самый великій переворотъ, который на нашей исторической памяти переживало человѣчество.

* № 24.

«Пока развитое меньшинство, поглощая жизнь поколѣній, едва догадывалось, отчего ему такъ ловко жить; пока — говорить Герценъ полстолѣтія тому назадъ — большинство, работая день и ночь, не совсѣмъ догадывалось, что вся выгода работы для другихъ, и тѣ и другіе считали это естественнымъ порядкомъ, міръ антропофагіи могъ держаться. Люди часто принимаютъ предразсудокъ, привычку за истину, — и тогда она ихъ не тѣснитъ; но когда они однажды поняли, что ихъ истина вздоръ, дѣло кончено, тогда только силою можно заставить дѣлать то, что человѣкъ считаетъ нелѣпымъ». И большинство народа начинаетъ догадываться, что то, что такъ