обманывают. Как он написал на это стихотворение.
Алмазов, улыбаясь, останавливает его и возвращает к делу.
Павел опять болтает лишнее о том, как ему радостно узнать настоящих людей, таких людей, которые отдают свою жизнь за друзей, за дело, великое дело уничтожения эксплоатации, деспотизма. И с такими людьми он на всё готов.
Алмазов дает поручение и спрашивает, как он думает сделать это.
Аносов (вступает и предлагает план – рано утром войти в контору, сломать замок и уйти). Очень просто, как пить дать. И не попахнет. А там тысяч 10 верных.
Павел. Десять не десять, а 7 должно быть.
14
Всё это было 16 июня. 17 же июня, в тот самый день, когда отец Павла встретился с Аграфеной и Аграфена и мать Павла так любовно поминали о нем, в этот самый день ранним утром Павел вместе с Аносовым исполнял сделанное ему революционным комитетом [поручение] экспроприации своего хозяина.[60] Хозяин фабрики, крещеный еврей, Михаил Борисович Шиндель, в этот день пришел несколько раньше обыкновенного в контору, так как это был день выдачи денег рабочим. Вечер накануне 17-[го] Шиндель провел у литератора, знакомством с которым Шиндель особенно дорожил и гордился. Литератор работал в кадетской либеральной газете и любил Шинделя и как единомышленника и как приятного знакомого. На вечере был проездом один бойкий и даровитый член думы, обновленец консерватор, и вечер в очень оживленных политических спорах, в которых и Шиндель принимал участие, затянулся очень долго: речь шла о многом и, между прочим, о положении рабочих. Шиндель, как человек, имеющий дело с рабочими, отстаивал их право собираться в союзы, высказывая свои требования, и даже за мирные стачки. Он видел, что такое его, независимо от положения фабриканта, мнение нравилось и вызывало уважение, и ему это было очень приятно.
Проснувшись рано, чтобы идти в контору, он повторял в памяти вчерашний разговор и свои слова, и ему это было приятно. С такими приятными мыслями он[61] вышел из своей квартиры, соображая о том, достанет ли у него денег для расплаты с рабочими и за принятый на неделе в кредит товар. Он подходил к конторе.
– Надо будет спросить у Бурылина (у Павла), – подумал он. И он при мысли о Бурылине тотчас же вспомнил о том, что он говорил вчера, именно имея в виду Павла, доказывая умственное и образовательное развитие и нравственность рабочих.[62]
К удивлению его, контора была отперта.
15
Войдя в приемную, он увидал в ней Бурылина. Это не удивило его. Поздоровавшись с ним, он снял с гвоздя ключ и хотел пройти в проходную, темную, которая вела в кабинет, как вдруг Бурылин с странным видом решительно подбежал к нему и, схватив одной рукой за борт пальто, другой вынул револьвер и наставил в грудь.
– Ключи от кассы! – взвизгнул Бурылин.
– Что, что такое?
– Ключи! Деньги!
– Бурылин, что вы? – обратился Шиндель к Павлу.
– Скорее, скорее давайте, что есть. Я знаю, там 7000…
– Ай-яй-яй! Что это? – говорил Шиндель, доставая ключи.
Не успел Шиндель отдать ключи, как из-за двери выскочил
Аносов и, тоже с револьвером, схватил за ворот Шинделя. Павел схватил ключ и, войдя в кабинет, отпер кассу, откинул крышку. Аносов держал револьвер, уставленный на Шинделя. Павел достал деньги, положил в карман.
– Молчать, а то… – сказал еще раз Аносов, задом отступая к двери. Дойдя до двери, оба вышли на двор. Павел хотел бежать, но Аносов остановил его.
– Шагом, – шепнул он ему.
Не дошли они до ворот, как Шиндель с отчаянным криком выскочил из двери и закричал:
– Держи!
Тогда оба побежали, но дворник перехватил их. Аносов обратился к хозяину, направив на него револьвер. Павел же, не дав добежать,[63] столкнулся с дворником, перерезав ему дорогу. Думая испугать дворника, выстрелил раз и два через плечо дворника. Аносов подбежал.
– Стреляй ты, – сказал Павел, – я не могу, – и пустился бежать по переулку. Но навстречу бежал народ. Павел вбежал в пустой двор, но не успел оглянуться, как уже толпа людей навалилась на него и начала бить как попало.
16
– Что ж это? Что это? – говорил себе Павел, не понимая ничего, когда он, избитый, измученный, обливающийся потом, без шапки, в растерзанной одежде, сидя на заднице, локтями отслонял удары по разбитому уже, с подбитым глазом лицу, по которому его старался бить дворник соседнего дома. Опоминаться стал он только тогда, когда городовые отогнали бивший его народ и, подняв его, повели его куда-то. В голове его мелькали мысли то о том, зачем он не побежал в ту сторону, куда пустился Аносов, то зачем он не выстрелил в татарина-дворника, и упрекал себя за это, то вспоминалось, как он исполнил то, что обещал Владимиру Васильевичу, и что виноват в неуспехе не он, а Аносов, так долго возившийся с хозяином. Мысли эти перебивались впечатлением о боли от побоев и воспоминаниями об испуганном лице хозяина и таком же лице татарина. Да, надо было не бояться. Взялся за гуж, надо было не мимо, а в него стрелять, думал он. Ведь не для себя, а для спасения народа делалось то, что делалось. Мелькнула мысль о доме, о матери, но мысль эта была так несообразна с тем, что было здесь, что она тотчас же забылась.
В части его заперли в отдельную клеть, а в обед перевели в большую тюрьму и оставили одного. <И он стал передумывать всё, что с ним было со вчерашнего вечера>.
17
Со вчерашнего вечера было с ним вот что.
На заседании союза было решено похитить деньги с вечера с помощью Лункина и еще двоих. Для этого получены[64] были от Лункина два револьвера, обоймы с зарядами и круглая штука – бомба.
Решено было сделать[65] это в тот же вечер, но когда Павел с Аносовым вышли из квартиры, где было заседание, он вдруг сказал:
– Нет, не могу нынче.
– Боишься?
– Я боюсь? – улыбаясь, сказал Павел. – Что другое, а я не побоюсь, только нынче не могу.
– Ну, а завтра? – сказал Аносов.
– Завтра можно.
– А коли можно, так и не нужно нам никого, а одни сделаем.
И Аносов рассказал свой план. План состоял в том, чтобы[66]
* [ЧЕРНОВОЕ НАЧАЛО НЕОЗАГЛАВЛЕННОЙ ПЬЕСЫ]
<Дом> фасад дома, большая терраса. Два лакея: старый, Семен Петрович, и молодой, Михайла, собирают на большой обеденный стол в 10 приборов. Поденные девки две полют клумбы с цветами. Из-за угла дома выходит старик крестьянин в кафтане, хорошо обутых онучах и лаптях, снимает шапку и, не видя никого господ, опять надевает ее.
Старый крестьянин (обращаясь к молодому лакею). Здорово, Миша. (К старому лакею.) Наше вам почтенье, Семен Петрович, здорово живете.
С[емен] П[етрович]. Здорово, здорово. (Озабоченно раскладывает салфетки.)
М[олодой] л[акей] (к старому). Уж вы, Семен Петрович, потрудитесь. Я сейчас. Я сейчас. Видно, у бати дело.
С[тарый] л[акей]. Ладно, ладно. Важные ваши дела. Знаем. Ты помни, что нынче на 10 кувертов. Генеральша с детьми. Да иди, иди, что с вами делать.
(Михаила с отцом отходят на авансцену.)
Старый крестьянин. Что, брат, дела! Мерин-то вовсе стал. Без ног. Нынче с утра заехал на старый затон, одну полосу и ту не допахал. <Не миновать покупать.> Хотел с старухой наутро на ярманку ехать. Не миновать куплять. Возьми хоть две красненьких.
Мих[айла]. Ох, не любит он.
Старый крестьянин. Что ж станешь делать. Любит не любит. Деньги надо.
Мих[айла]. Да уж как-нибудь подъеду. Гости у них нынче, некогда. Ну, да ты пойди, тут где. Я зараз после кушанья доложу. Ну, а Марья что?
Старый крестьянин. Что Марья твоя, всё еще ходит. Даве думали бог [1 неразобр.] Акулька и за бабкой сбегала.
(Входят из сада две дев[ицы] и молодой человек. Старик идет за куст. Михаила – к столу.)
1. О религии.
2. О войнах.
3. Об отечестве, государстве.
4. О податях.
5. Об осуждении.
6. О доброте.
7. О вознаграждении за труд.
8. О пьянстве.
9. О смертных казнях.
10. О тюрьмах.
11. Богатство.
12. Любите обижающих вас.
13. О печати.
14. Раскаяние.
15. Об искусстве.
16. О науке.
17. Суд.
18. Суд уголовного.
19. Собственность.
20. Дети.
21. Воспитание.
О РЕЛИГИИ
Мальчик. Отчего это няня нынче нарядилась и на меня надела вот новую рубашечку?
Мать. А оттого, что нынче праздник, и мы пойдем в церковь.
Мать. Вознесенье.
Мальчик. Что значит вознесенье?
Мать. Значит то, что господь Иисус Христос вознесся на небо.
Мальчик. Что значит вознесся?
Мать. Значит полетел.
Мальчик. Как же он полетел: на крыльях?
Мать. Не на крыльях, а просто полетел, потому что он бог, и бог всё может.
Мальчик. Ну, а куда же он полетел? Мне папа говорил, что небо только кажется, а что там нет ничего, что там звезды, и за звездами еще звезды, и небу нет конца. Куда же он полетел?
Мать (улыбается). Всего нельзя понять, надо верить.
Мальчик. Чему?
Мать. Тому, что говорят старшие.
Мальчик. А ты сама мне говорила, что когда я сказал, что кто-нибудь помрет оттого, что просыпали соль, ты мне сказала, что не надо верить глупостям.
Мать. Глупостям и не надо верить.
Мальчик. А почему же я узнаю, что глупости, а что не глупости?
Мать. Потому что надо верить настоящей вере, а не глупостям.
Мальчик. А какая же настоящая вера?
Мать. Наша вера. (Про себя.) Кажется, я говорю глупости. (Вслух.) Так поди скажи папе, что мы идем, и надень шарф.
Мальчик. А после обедни будет шоколад?
О ВОЙНАХ
Карлхен Шмит – 9 лет, Петя Орлов – 10 лет и МашаОрлова – 8 лет.
Карлхен. Потому, что наша Пруссия не позволит, чтоб русские у нас отнимали землю.
Петя. А мы говорим, что эта земля наша, потому что мы ее завоевали прежде.
Маша. Чья наша?
Петя. Ну, ты мала, не понимаешь. Наша – значит нашего государства.
Карлхен. Все люди так живут, что одни принадлежат одному государству, другие другому.
Маша. Кому я принадлежу?[67]
Петя. Так же, как и все, – России.
Маша. А коли я не хочу?
Петя. Да это уж ты хочешь, не хочешь, ты все-таки русская. У каждого народа свои царь, король.
Карлхен (вставляя). Парламент…
Петя. У каждого свое войско, каждый собирает от своих подати.
Петя. Как зачем? Затем, что каждое государство особо.
Карлхен. Как зачем? Затем, что каждый человек любит свое отечество.
Маша. Не понимаю, зачем врозь. Разве не лучше всем вместе?
Петя. Это играть в игрушки лучше вместе, а это не игрушки, а важные дела.
Маша. Не понимаю.
Карлхен. Вырастешь – поймешь.
Маша. Так не хочу и вырастать.
Петя. Маленькая, а уж упрямая, как все они.
ОБ ОТЕЧЕСТВЕ, ГОСУДАРСТВЕ
Гаврила – запасный солдат, прислуга. Миша – барчук.
Гаврила. Ну, Мишенька, прощайте, милый барин. Теперь уж приведет ли бог повидаться.
Миша. Так ты и точно уходишь?
Гаврила. Да как же? Война опять. А я запасный.
Миша.
