мирного и счастливого жития подвластных. Так это много раз выражено во всех учениях мудрости, а также и в религиозных учениях самой древней и многочисленной части человечества: в священных книгах Китая и Индии: Шу-Кинге и законах Ману. Подвластные же считали такое устройство жизни предопределенным от Бога, неизбежным, и потому покорно подчинялись власти и поддерживали ее для возможности наибольшего пользования свободой в общении с такими же, как и они, подвластными подданными. Таково было это основанное на насилии устройство жизни. И человечество жило так веками. Так было это в Индии, и в Китае; так было это и в Греции и Риме и в средневековой Европе; так это, как это ни противно сознанию человечества нашего времени, продолжается для большинства людей и теперь. И в Европе и на востоке люди, как подчинявшиеся, так и властвующие, жили веками, продолжают жить и теперь, не допуская в большинстве своем возможности какого либо другого средства единения, кроме насилия. А между тем во всех религиозных учениях древнего мира: и в браминизме, и в буддизме, и в таосизме, и в конфуцианстве, а также и в учениях греческих и римских мудрецов, вместе с утверждением власти властвующих на насилии, всегда выражалось с разных сторон еще другое учение о том, что любовь людей между собою есть наилучшее средство общения людей, так как дает людям наибольшее благо. Мысль эта различно и с различной степенью ясности выражалась в разных учениях востока, но за 1900 лет до нашего времени мысль эта с поразительной ясностью и определенностью была выражена в христианстве. Христианство указало людям не только то, что любовь есть средство общения людей, дающее им благо, но и то, что любовь есть высший закон жизни людей, и что поэтому закон любви несовместим с прежним, основанным на насилии, устройством жизни.
Главное значение христианства и особенность его от всех прежних учений, проповедывавших любовь, было в том, что оно, провозглашая закон любви высшим законом жизни, таким, который, не допуская исключений, всегда должен исполняться, указало на те обычные отступления от закона любви, которые, вместе с признанием благодетельности любви, допускались при прежнем устройстве жизни, основанном на власти властвующих, поддерживаемой насилием. При прежнем устройстве жизни насилие, включающее в себя убийства, при защите себя, ближних или отечества, при наложении наказаний на преступников и т. п., было необходимым условием общественной жизни. Христианство же, ставящее высшим законом жизни любовь, признающее всех людей равными, проповедующее прощение всякой обиды, оскорбления, насилия, и воздаяние добром за зло, не могло допускать ни в каком случае насилия человека над человеком, всегда в последнем своем проявлении требующего даже убийства. Так что христианство в своем истинном значении, признавая основным законом жизни любовь, прямо и определенно отрицало то самое насилие, которое стояло в основе всего прежнего устройства жизни.
Таково было и есть главное значение христианства. Но люди, принявшие христианство, веками жившие в сложном государственном устройстве, основанном на насилии, приняв христианство, отчасти не понимая всего его значения, отчасти понимая, но стараясь скрыть его от себя и других людей, взяли из христианства. только то, что не было противно установившемуся складу их жизни. Возникшее же на первобытном христианстве церковное учение, соединив учение Христа с древнееврейским учением, уже так искусно, под различными, совершенно чуждыми христианству догматами и постановлениями, скрыло сущность христианства, что насилие, так явно несовместимое с христианством в его истинном значении, стало считаться как насилующими, так и насилуемыми не только не противным христианскому учению о любви, но и вполне законным и согласным с христианским учением.
Люди жили, подчиняясь насилиям и совершая их, и вместе с тем исповедывали учение любви, явно противоречащее насилию. Внутреннее противоречие это всегда жило в христианском мире и соответственно умственному развитию людей становилось все более и более явным. В другой, большей половине нехристианского человечества — Египет, Индия, Китай (я не говорю про магометанский мир, который жил по учению, вышедшему из христианства), где точно так же было — ив браминизме, и в буддизме, и в конфуцианстве, и в таосизме — провозглашено учение любви среди людей, живших по закону насилия, противуречие этих двух несогласных начал проявлялось не так резко и сильно, как в христианстве. Но хотя в религиозных учениях востока, Индии, Китая, не было указано с такой ясностью, как это было в христианстве, на несовместимость закона насилия и закона любви, внутреннее противоречие это и в нехристианском мире делало и делает свое дело, все более и более выясняя людям необходимость замены старого, отжившего начала насилия новым законом любви, с разных сторон входящим в сознание людей.
III.
Из того, что возможно насилием подчинять людей справедливости, вовсе не следует, чтобы было справедливо подчинять людей насилием.
Насилие, производя только подобие справедливости, более всего удаляет людей от возможности жить справедливо без насилия.
В сознание людей входило все большее и большее признание закона любви, долженствовавшего заменить насилие, а между тем жизнь продолжала итти на прежних основаниях.
Так это продолжалось веками. Но пришло время, когда истина о том, что любовь есть высший закон жизни человеческой, и что поэтому насилие, несовместимое с любовью, не может быть высшим законом жизни, истина, столь свойственная духовной природе человека и выраженная более или менее ясно во всех религиозных учениях и с особенной ясностью в христианстве, несмотря на все усилия властителей и их помощников, все более и более входила в сознание людей и в наше время более или менее сознательно уже стала достоянием большинства людей. Как нельзя затушить огонь, завалив его стружками, так же невозможно было заглушить раз возникшую в сознании людей и с такой ясностью выраженную во всех религиозных учениях и столь близкую сердцу человеческому истину о том, что свойственное природе людей единение есть единение, основанное на любви, а не насилии, страхе. И истина эта, хотя и не в прямом своем выражении, но в различных вытекающих из этой истины положениях и требованиях, все чаще и чаще проявлялась во всем мире, отъискивая свое приложение к жизни. Так, среди христианского мира истина эта, прежде, чем в других странах, проявилась в требованиях равенства граждан, людей (хотя только одного государства), в уничтожении рабства, в признании прав женщины, в учениях социализма, коммунизма, анархизма; проявлялась и проявляется эта истина и в самых разнообразных союзах, конгрессах мира, проявляется и во многих так называемых сектах, как христианских, так и магометанских, прямо отрицающих закон насилия и освобождающих себя от подчинения ему.
В христианском мире и близком ему магометанском истина эта более явно входила в сознание людей, но и на дальнем востоке истина эта не переставая делала свое дело. Так что даже в Индии и Китае, где насилие утверждено религиозным законом, насилие и касты в Индии в наше время представляются людям уже чем-то несвойственным человеческой природе.
Все люди мира, хотя еще и не признавая закона любви во всем его значении, уже чувствуют всю невозможность продолжения жизни по прежнему закону насилия и ищут другой, соответствующей духовному росту человечества, основы взаимного общения…
Основа же эта есть только одна и тысячи лет тому назад уже высказана лучшими людьми мира.
IV.
Мы живем в эпоху дисциплины, культуры и цивилизации, но далеко еще не в эпоху морали. При настоящем состоянии людей можно сказать, что счастье государств растет вместе с несчастием людей. И еще вопрос, не счастливее ли мы были бы в первобытном состоянии, когда у нас не было бы этой культуры, чем в нашем настоящем состоянии.
Ибо как можно сделать людей счастливыми, когда их не делают нравственными и мудрыми!
Кант.
Все наши благотворительные учреждения, все наши карательные законы, все наши ограничения и запрещения, которыми мы стараемся предупредить и пресечь преступления — что такое они в лучшем случае, как не выдумки дурака, который, взвалив весь груз в корзинку с одной стороны осла, решил помочь несчастному животному, навалив столько же камней в корзинку с другой его стороны?
Генри Джордж.
Прежняя основа единения людей, насилие, в наше время не внушает людям, как прежде, слепого доверия, но представляется, напротив, чем то уже противным их сознанию.
Люди теперь в большинстве своем более или менее живо чувствуют уже необходимость устройства жизни на других основаниях, чем насилие. Но старые обычаи, предания, воспитание, привычки, главное самое устройство жизни таково, что люди, желая делать дела, вытекающие из закона любви, приводят их в исполнение посредством насилия, т. е. посредством того, что прямо противуположно тому закону любви, во имя которого они действуют, делают то, что делают.
Так в наше время революционеры, коммунисты, анархисты, во имя любви, блага народа совершают свои разрушения, убийства. Во имя же любви, опять для блага народа устраивают правительства свои тюрьмы, крепости, каторги, казни. Во имя любви, высшего блага уже не одного, а всех народов, устраивают дипломаты свои союзы, конгрессы, опирающиеся на все увеличиваемые и все больше и больше вооружаемые войска. Во имя любви же устраивают богачи, собравшие богатство и удерживающие его только благодаря законам, утверждаемым насилием, свои всякого рода благотворительные учреждения, неприкосновенность которых удерживается опять таки насилием.
Так это делается везде. Большое незамечаемое людьми зло насилия совершается во имя умышленно выставляемого на вид подобия добра. И как и не может быть иначе, это не только не улучшает положения, но, напротив, только ухудшает его. И потому положение людей нашего времени, становясь все хуже и хуже, стало несравненно хуже положения людей в древности. Оно стало хуже оттого, что в наше время средства насилия увеличились в сотни раз, а увеличение средств насилия увеличило и происходящее от насилия зло. Как ни жестоки и бесчеловечны могли быть Нероны и Иоанны Четвертые, у них не было тех средств воздействия на людей, какие есть теперь у. Наполеонов, Бисмарков, с своими войнами, и английских парламентов с своими усмирениями индусов, и наших русских Шлиссельбургов, каторги, ссылки. Были в старину Соловьи разбойники, Пугачевы, но не было тех орудий убийства, бомб, динамитов, дающих возможность одному слабому человеку убивать сотни. Встарину было рабство одних у других, но не было того всеобщего захвата земли, какой есть теперь, и той трудности приобретения предметов первой необходимости, а потому и не было того отчаянного положения, в котором находятся теперь миллионы безработных, положения без сравнения худшего, чем положение прежних рабов: теперь рабочие ищут рабства и страдают оттого, что не могут найти хозяина рабовладельца. В наше время, именно вследствие непризнания причины ала в насилии и прикрывания этого зла добрыми намерениями, особенно при теперешних средствах общения, вооружения и развращения народа, положение
