жителей.

— Вы изволите говорить, продолжалъ Орловъ, и его старческое лицо вдругъ помолодѣло, глаза блестѣли. Онъ говорилъ спокойно, медленно, и чувство, руководившее имъ, невольно сообщалось мнѣ по крайней мѣрѣ, что не будь всѣхъ этихъ учрежденій, судовъ, полиціи, войска, мы бы не сидѣли здѣсъ, и Тарасъ — онъ, улыбаясь, указалъ на вошедшаго лакея съ подносомъ — не подавалъ бы намъ кофе.

Тарасъ очевидно былъ смущенъ этимъ обращеніемъ къ нему, но какъ лакей «порядочнаго» дома сдѣлалъ видъ, что слова эти произнесены по французски и непонятны ему. За то княгиня была очевидно скандализована и сдѣлала знакъ Тарасу, чтобъ онъ немедленно исчезъ, что Тарасъ тотчасъ же исполнилъ.

— Правда, продолжалъ спокойно О[рловъ], не будь всѣхъ этихъ учрежденій, мы бы не сидѣли здѣсь, во всей этой обстановкѣ, пользуясь трудами многихъ и многихъ голодныхъ, измученныхъ людей, приготовлявшихъ эту обстановку. Но за то не будь всѣхъ этихъ учрежденій, не было бы и тѣхъ милліоновъ голодныхъ, измученныхъ трудами людей, которые были принуждены готовить эту обстановку.

— Да это соціализмъ! Позвольте мнѣ устраниться отъ обсужденiя этого, давно рѣшеннаго для меня вопроса. Вопросъ шелъ о воровствѣ, которое вы оправдываете и какъ-то соединяете съ нравственностью.

— Воровство, опять улыбаясь, сказалъ Орловъ, воровство? Что такое воровство?

— Я думаю, что нѣтъ и не можетъ быть разногласія въ томъ, что такое воровство. Воровство — это присвоеніе чужой собственности. Такъ по крайней мѣрѣ понималось до сихъ поръ воровство всѣми людьми міра.

— Присвоеніе чужой собственности, вѣрно, совершенно вѣрно. Но позвольте васъ спросить, если, какъ я это видѣлъ въ моей молодости на Кавказѣ, одинъ человѣкъ захватилъ въ плѣнъ другого и считаетъ не только самаго этаго плѣннаго, но и его трудъ своей собственностью. Что если этотъ плѣнный освободится отъ власти своего поработителя и будетъ самъ для себя пользоваться своимъ трудомъ — будетъ этотъ поступокъ воровствомъ?

— Я не понимаю васъ — сказалъ предводитель, c’est trop profond pour nous autres,379 — сказалъ онъ, обращаясь къ кн[ягинѣ].

— Совсѣмъ не профонъ — сказалъ Орловъ, выговаривая французское слово по русски, — а очень просто. Какъ освобожденіе раба отъ своего хозяина не есть присвоеніе чужой собственности, а есть только возстановленіе своего законнаго права, такъ и пользованіе землей, отнятой отъ людей, имѣющихъ одинаковое право на землю — никакъ не есть присвоеніе чужой собственности, а напротивъ — только возстановленiе законнаго равнаго права всѣхъ людей на ту землю, на которой они живутъ и которой питаются.

— Nous у voilà.380 Прекрасно. Стало быть то, что крестьяне вырубили мой лѣсъ, это не воровство?

— Воровство, какъ вы сами сказали, есть присвоеніе однимъ человѣкомъ собственности другого. И потому для опредѣленія того, что есть воровство, надо рѣшить, что есть собственность.

— Собственность это то, что принадлежите мнѣ по закону.

— Какому закону? — заговорилъ Орловъ, есть законъ божескій и человѣческій. Законъ божескій вѣченъ, законъ человѣч[ескій] подлежитъ измѣненіямъ. Рабы, крѣпостные были собственностью и перестали быть собственностью.

— Какъ что такое собственность, вмѣшалась княгиня. У насъ въ семьѣ наше Знаменское переходитъ въ 8 поколѣніе и всегда было собственностью отцовъ, такъ какъ же это не собственность.

— И все таки не собственность, воскликнулъ Орловъ.

— Да это: la propriété c’est le vol381 Прудона, сказалъ камергеръ, спокойно улыбаясь.

— Пожалуй что и такъ, когда собственность не есть произведенiе труда.

— По вашему выходитъ, что за то, что они положили произведенiе своего труда на землю, трудились на ней и наслѣдники ихъ продолжаютъ трудиться на землѣ — у нихъ надо отнять ее и отдать мужикамъ.

— Я ничего не говорю объ отнятіи. Я только говорю, что владѣніе землей не собственность, а захватъ чужой собственности.

— Вотъ этого я никакъ не пойму, сказалъ камергеръ, почему это?

— А потому, что если люди живутъ на островѣ, гдѣ всѣ кормятся землей, одинъ присвоитъ себѣ то, чѣмъ можетъ кормиться другой, онъ отнимаетъ у другого то, что въ извѣстной мѣрѣ должно составлять его собственность, т.-е. совершаетъ382 то, что мы согласились называть воровствомъ.

— Но вѣдь мы не на островѣ.

— Все равно, поверхность земли не безконечна, a опредѣленна.

— Да, но какъ же такъ ровно раздѣлить землю, вступила въ разговоръ кн[ягиня]. Вамъ сколько сахару? спросила она, разливая кофе.

— Дѣлить не нужно и нельзя, какъ нельзя дѣлить воздухъ, всѣмъ одинаково нужно — сказалъ Орловъ.

— Какъ же это такъ не дѣлить?

— А такъ, какъ это понимаютъ эти самые «воры» — народъ, такъ, чтобы признавать землю Божьей, общей, и пользоваться ею только съ общаго согласія.

— Да, это тотъ милый міръ съ своей водкой и двухъаршинными полосками, которыя и довели крестьянъ до того, что они всѣ стали теперь ворами.

— Не ворами, а нищими, а довели ихъ383 до этого не міръ, a землевладѣльцы и правительство.

— Отъ чего въ Европѣ нѣтъ міра, а частная земельная собственность и порядокъ и благоустройство.

— Порядокъ и благоустройство, еще горячѣе заговорилъ Орловъ. Вотъ это то и ужасно, Европа. Наше правительство, — простите меня — состоитъ изъ такихъ глупыхъ, отсталыхъ людей, что они не умѣютъ, не могутъ даже думать своимъ умомъ, руководствоваться условіями своей жизни. Европа? Да и въ Европѣ никогда не было того, что у насъ было и есть — община, земельная община.

— Хороша эта община, поощрительница кабака. Вотъ что община.

— Позвольте, въ русскомъ народѣ жило и живетъ сознаніе того, что земля не можетъ быть предметомъ собственности и это сознаніе, опередившее Европу, сознаніе того, что Европа рано или поздно должна будетъ ввести — оно и начинается кое гдѣ и въ Англіи теперь — и это передовое сознаніе русскаго народа мы считаемъ отсталостью и беремъ примѣръ съ потерявшей всякое сознаніе справедливости — Европы.

— Да, хорошо было бы, если бы мы хоть немножко были бы похожи на Европу. Но вѣдь все, что вы говорите, это общія фразы «Съ общаго согласія». Но какъ? Спрашивается, если земельная собственность неправильна, незаконна, то какъ организовать пользованіе землею.

— Какъ организовать? Никакъ, а сознавъ несправедливость земельной собственности, признать землю общимъ достояніемъ всѣхъ.

— Да это мы слышали. Но какъ это сдѣлать? Когда одни хотятъ заниматься землею, a другіе заниматься науками, искусствами, торговлей, фабричнымъ производствомъ.

— Сдѣлать такъ, чтобы тѣ, кто пользуется землей, выплачивали бы тѣмъ, кто занимаются искусствомъ, фабричнымъ производством и пр. за то преимущество, которое они имѣютъ, пользуясь землею, общимъ достояніемъ всѣхъ.

— Да это Генри Джорджъ. Единый налогъ.

— Да, Генри Джорджъ. Единый налогъ.

— Но вѣдь это неисполнимо.

— Почему? Неисполнимо казалось освобожденіе рабовъ, у насъ уничтоженіе крѣпостного права гораздо болѣе неисполнимо, чѣмъ освобожденіе отъ рабства земельнаго. И тогда говорили точно также. Вѣдь дѣло все въ томъ, чтобы сознано было всѣмъ обществомъ, большинствомъ людей преступность земельной собственности. Вѣдь было время, что народъ — рабы не чувствовали всей несправедливости своего рабства и несли его покорно, но прошло время, люди сознали несправедливость, своего положенія и поняли это лучшіе люди изъ рабовладѣльцевъ и поняли это рабы и нельзя было больше продолжать этого положенія. Только силою можно было удержать рабовъ въ ихъ положеніи, а силой не долго удержишь, — тоже самое и теперь и съ земельнымъ рабствомъ. Точно также лучшіе люди…

— Такіе, какъ вы.

— Лучшіе люди изъ земельныхъ рабовладѣльцевъ понимаютъ и теперь, что это не можетъ такъ продолжаться, и сознаютъ себя преступниками.

— Это мы съ вами, княгиня, преступники.

— Да преступниками. Вы можете не сознавать свое преступленіе, но народъ не можетъ не видѣть его. Онъ не только видитъ, но чувствуетъ его на своей шеѣ. И въ такое время мы ничего умнѣе не можемъ придумать, какъ безнравственный, развращающій народъ законъ 9-го ноября, и только мечтаемъ. о томъ, какъ бы намъ не отстать отъ Европы, хотя мы стоимъ. въ народномъ сознаніи на тысячи верстъ впереди ея. Да это ужасно.

— Да, но какъ же осуществить это?

— Нужно, чтобы люди сознали незаконность, преступность. земельной собственности. А сознаютъ это люди, они найдутъ средство осуществить освобожденіе рабовъ земли, такъ же, какъ нашли средства освободить негровъ въ Америкѣ и крѣпостныхъ. въ Россіи, надо только, чтобы люди поняли, что нельзя болѣе продолжать жить при этой вопіющей несправедливости. И не скрывать надо отъ себя, но напротивъ всѣ силы употреблять, на то, чтобы сознать ее также, какъ сознаетъ ее народъ. А мы говоримъ: Европа. Мы, стоящіе по сознанію народа впереди Европы, мы, которымъ такъ легко сдѣлать этотъ шагъ, который неизбѣжно сдѣлаетъ и Европа, мы справляемся о томъ, что дѣлаетъ Европа, и стараемся затормозить рѣшеніе вопроса и скрыть отъ себя преступность нашего положенія, двойную преступность, потому что мы имѣемъ передъ собой указанія народа.

— Да, что, я значитъ преступница, вступилась княгиня. Благодарю, мнѣ кажется однако, что вы немножко зарапортовались, милый Н. И.

— Нѣтъ, я ничего этого не говорю, вдругъ уныло сказалъ Орловъ. Нѣтъ, я ничего, ничего не говорю.

Всѣ замолчали. Всѣмъ было неловко. Потомъ вдругъ О[рловъ] вскочилъ и дрожащимъ голосомъ заговорилъ, обращаясь ко мнѣ, къ кн[ягинѣ], камергеру и особенно къ дочери брюнеткѣ.

— Милые мои, заговорилъ онъ, простите, если я васъ обидѣлъ, но подумайте, ради Бога подумайте, о чемъ я говорю, и вы, Е[катерина] П[етровна], и вы, къ камергеру. Вѣдь это не шутка. Не шутка, а страшное дѣло. Вы говорите о народѣ, о крестьянскомъ народѣ, что они сожгли какіе то сараи, срубили деревья, потравили луга, вы осуждаете, браните ихъ. А вы только подумайте, что они должны испытывать, глядя на эту вашу жизнь, которую они поддерживаютъ только потому, что вы отняли у нихъ ихъ достояніе. Въ особенности потому должны мучительно испытывать, что они также хорошо знаютъ, какъ то, что солнце каждый день всходитъ, что земля Божья, и знаютъ не такъ, какъ мы, по разсужденію, а знаютъ своими боками, что имъ безъ земли жить нельзя, что они, только работая всю жизнь на землѣ и ели-ели питаясь, могутъ возрастить дѣтей, такихъ же людей, какъ ваши. Подумайте, какое должно быть ихъ смиреніе, терпѣніе, незлобивость, если они, зная все это, продолжаютъ, милліоны и милліоны ихъ, нести свою матеріальную жизнь, только изрѣдка сжигая ваши груши и вишни и вырубая десятки деревъ, выросшихъ на землѣ, которая принадлежитъ имъ больше, чѣмъ вамъ. Подумайте объ этомъ, оглянитесь на себя и поймите величіе этого народа и поклонитесь ему и попросите его прощенія. А не говорите, что вы хотите устроить его по образцу несчастной, развращенной Европы.

— Странныя у васъ мысли Н. И. — сказала кн[ягиня] и начала длинную рѣчь о своихъ обязанностяхъ передъ дѣтьми, о томъ, какіе бываютъ дурные опекуны, о томъ, какія дѣти