сто лет мир будет еще цел, тот же будет театр и те же декорации, но не те же актеры. Все те, которые наслаждаются теперь милостью или приходят в отчаяние по поводу отказа в ней, все они исчезнут со сцены. На театр выступают уже другие люди, которые скоро будут играть в той же пьесе и те же роли; в свою очередь исчезнут и они. Не будет когда-нибудь и тех, которых нет еще, и их место займут новые актеры. Как же придавать после этого значение роли в этой комедии?

25

Столица внушает отвращение к провинции, а двор образумливает насчет столицы и излечивает от стремления к двору. Здравый ум при дворе получает склонность к уединению и возвращению домой.

IX. О ВЕЛЬМОЖАХ

1

Холодность или невежливость людей, стоящих выше нас, вызывает в нас ненависть к ним, но достаточно приветствия или улыбки их, чтобы помирить нас с ними.

2

Презрение, с которым вельможи относятся к народу, делает их равнодушными к лести или похвалам простых людей и умеряет их тщеславие; точно так же и короли, восхваляемые без конца и без отдыха вельможами и придворными, были бы еще гораздо более тщеславны, если бы более уважали тех, которые восхваляют их.

3

Когда я сравниваю вельмож с народом — два совершенно различные положения людей, то народ кажется мне довольным, если имеет необходимое, а вельможи — бедными и неспокойными, несмотря на свой излишек. Человек из народа бессилен сделать какое-нибудь зло, а вельможа не хочет сделать никакого добра и в состоянии причинять большие бедствия; первый развивается и упражняется только на полезных вещах, второй же, кроме того, и на гибельных; первый простодушно груб и откровенен, во втором — под оболочкою вежливости скрывается вредная испорченность; у народа мало ума, у вельмож нет сердца; у народа хорошая основа и недостаток внешности, у вельмож одна только внешность. Нужно ли выбирать? Я не колеблюсь — я хочу принадлежать к народу.

4

Иные люди родятся недоступными, и именно те самые, в которых другие имеют нужду или от которых зависят; они всегда на ногах, подвижны как ртуть, вертятся, жестикулируют, кричат, суетятся. Как картонные фигуры на народных празднествах, они выбрасывают пламя, гремят и мечут молнии, и к ним нельзя подойти; потухая, они падают и, вследствие падения, становятся доступными, но тогда они уже не нужны.

5

Вельмож хвалят обыкновенно для того, чтобы показать, что видят их вблизи, но редко вследствие действительного уважения к ним или благодарности. Часто и не знают тех, кого хвалят. Тщеславие и легкомыслие иной раз берут верх даже над чувством досады и злобы: человек недоволен вельможей, а все-таки хвалит его.

6

Со стороны человека с высоким положением чистое лицемерие — не занимать сразу места, которое принадлежит ему и которое все ему уступают. Скромность ему ничего не стоит: ему ничего не стоит вмешаться в толпу, которая тотчас же раздается перед ним, или занять последнее место в собрании для того, чтобы все видели это и спешили пересадить его на другое место. Практика скромности горче отзывается на людях обыкновенного положения: если они бросаются в толпу, их давят, если выбирают неудобное место, то на нем и остаются.

7

Мы чувствуем к вельможам и людям, занимающим высокие места, бесплодную зависть или бессильную ненависть, которая нисколько не вознаграждает нас за их блеск и возвышение, а только к собственному нашему ничтожеству прибавляет несносное бремя чужого счастья. Что делать против этой застарелой и заразительной болезни души? Будем довольны малым, а если можно, и еще меньшим, сумеем при случае перенести лишение! Это лекарство самое верное, и я согласен испробовать его. Тогда мне незачем будет приручать к себе швейцара или умилостивлять канцелярского служителя, меня не будет оттеснять к двери бесчисленная толпа клиентов или придворных, которыми несколько раз на день переполняется дом министра, тогда я не стану томиться в его приемной, просить его, трепеща и заикаясь, по справедливому делу, переносить его важность, язвительный смех и лаконизм. Тогда у меня не будет больше ни зависти, ни ненависти к нему; он ко мне не обращается ни с какой просьбой, и я к нему не обращаюсь: мы равны, разве только он беспокоен, может быть, а я — спокоен.

8

При дворе и в городе — везде те же страсти, те же слабости, те же низости, пересуды, те же семейные дрязги, ссоры между близкими, та же зависть и антипатия, те же невестки и свекрови, мужья и жены, раздоры и непрочные примирения, те же дурные настроения, гнев, пристрастие, сплетни и пустословие: у кого хорошие глаза, тот без труда увидит, что в Версаль или в Фонтенебло как будто перенесены какой-нибудь маленький провинциальный городишко или улица Сен-Дени. Здесь только ненавидят друг друга с большей гордостью и высокомерием, а может быть, и с большим достоинством, вредят друг другу с большей ловкостью и утонченностью; гнев здесь более красноречив, и оскорбляют с большей вежливостью и в более изящных выражениях, — здесь не грешат против чистоты и правильности языка, а стараются только уязвить человека или повредить его репутации; порок имеет тут благовидную внешность, но в сущности, повторяю, здесь то же самое, что и на низших ступенях общественной лестницы; всё недостойное, низменное и всякие мелкие страстишки найдете вы и здесь: эти люди, столь великие по рождению, по милости, которою пользуются по своему сану, эти глубокомысленные и способные головы, эти утонченно-деликатные и остроумные женщины, — все они презирают народ, но сами они — тот же народ. Кто говорит о народе, говорит о многом, это — обширное понятие, очень многое обнимающее. Есть народ, противоположный знати, это — чернь и толпа; есть народ, противоположный мудрым, разумным и добродетельным людям: к этому народу принадлежат и знатные люди.

X. О КОРОЛЕ

1

Для тирании не требуется ни искусства, ни знания; политика, состоящая только в пролитии крови, — очень ограниченная и немудреная политика; она внушает убивать тех, чья жизнь служит препятствием нашему властолюбию, человек жестокий от природы делает это без труда. Это самый ужасный, грубый способ сохранения власти в своих руках или усиления ее.

2

В государстве с деспотическим образом правления нет отечества: другие вещи заменяют его — выгода, слава и служба деспоту.

3

Когда народ волнуется, то не знают, как успокоить его, а когда он спокоен, не знают, как вывести из покоя.

4

Война существовала уже в глубокой древности, она была во все века и всегда наполняла мир вдовами и сиротами, лишала семьи наследников и губила по нескольку братьев в одном сражении. Жаль мне тебя, молодой Сойекур, жаль твою доблесть и скромность, твой ум, уже созревший, проницательный и возвышенный, жаль тебя при мысли о твоей преждевременной смерти, соединившей тебя с твоим неустрашимым братом и похитившей тебя у двора, где ты только что появился. Прискорбное, но — увы! — и столь обыкновенное несчастие. Во все времена из-за какого-нибудь клочка земли — немножко побольше, немножко поменьше — люди грабили, жгли, разоряли и резали друг друга и, чтобы делать это искуснее и вернее, давно уже придумали прекрасные правила, которые назвали военным искусством; с исполнением этих правил связали славу и самую прочную репутацию и затем из века в век старались перещеголять друг друга средствами взаимного истребления. Несправедливость первых людей — вот единственная причина появления войны на земле, так же как единственно эта несправедливость привела людей и к необходимости выбирать себе властителей, которые определяли бы права их и разрешали взаимные притязания. Если бы люди довольствовались своим, если бы воздерживались от присвоения себе имущества соседей, они всегда наслаждались бы и миром и свободой.

Люди, мирно живущие у своих очагов, среди своих, в большом городе, где нечего бояться ни за имущество, ни за жизнь, жаждут огня и крови, заняты мыслями о войнах, разрушении, пожарах и убийствах, недовольны, если армии, ведущие кампании, не встречаются или, если встретились, — не сражаются, а если произошло сражение, то недовольны, что оно не было особенно кровавым и на месте легло менее десяти тысяч человек. Из-за любви к переменам, новизне и вообще к необычному люди эти часто доходят до того, что забывают самые дорогие интересы свои — покой и безопасность. Иные согласились бы в другой раз видеть неприятеля у ворот Дижона, видеть, как растягивают цепи и строят баррикады, лишь бы иметь удовольствие рассказывать или узнавать новости.

5

Восемь или десять тысяч человек для короля — как бы мелкие деньги, на которые он покупает крепость или победу; если же он старается, чтобы это стоило ему меньше, щадит людей, то он подобен тому, кто торгуется и знает лучше, чем другие, цену деньгам.

6

Существует ли положение более счастливое, чем то, которое всякую минуту дает возможность делать добро стольким тысячам людей, и есть ли положение несчастнее того, которое каждую минуту подвергает опасности повредить миллиону людей?!

XI. О ЧЕЛОВЕКЕ

1

Не будем негодовать на людей, видя их жестокость, неблагодарность, несправедливость, гордость и эгоизм, — они так созданы, такова природа их: нельзя сердиться на то, что камень падает вниз или пламя поднимается вверх.

2

Люди легкомысленны только в мелочах, меняют платья, язык, внешность, понятия о приличиях, иногда вкусы, но нравы свои они сохраняют неизменно дурными, они тверды и постоянны в зле и в равнодушии к добродетели: в этом отношении они вовсе не легкомысленны.

3

Непостоянный человек это не один, а несколько человек, число которых увеличивается соответственно появлению у него новых вкусов и различных перемен в обращении; всякую минуту он не то, чем был, а скоро будет и тем, чем никогда не был; он наследует самому себе. Не спрашивайте, какой у него характер, спросите лучше, какие у него характеры.

4

Люди слишком мало обращают внимания на свое так называемое расположение духа. Им следовало бы понять, что недостаточно быть добрым, но нужно еще и казаться таким, по крайней мере если они хотят быть общительными, способными к знакомству и единению между собою, т. е. хотят быть людьми. От злого человека никто не требует кротости и снисходительности: у него не бывает недостатка в них, когда они нужны ему, они служат ему ловушкой для простодушных людей. Но человека с добрым сердцем хотелось бы видеть всегда приветливым, уступчивым и снисходительным, так чтобы не всегда оказывалось правдой, что злые люди вредят, а добрые заставляют терпеть.

5

Люди мало заботятся о том, чтобы не упускать случаев доставлять удовольствие другим. Добиваются должностей, повидимому, для того, чтобы иметь возможность оказывать услуги, а в действительности для того, чтобы ничего не делать; обыкновенно сначала получаешь отказ и только потом