постоялого двора, отдавшего его в полное распоряжение проезжающих. Так же люди осуждают бога за зло мира.
3
Мудрому человеку так же несвойственно рассуждать много о природе существ, стоящих выше его, как и о природе существ ниже его. Слишком нескромно предполагать, что человек может постичь первых, как и слишком унизительно предполагать, что он может всецело сосредоточивать свое внимание на вторых. Признавать свое вечное относительное величие и ничтожество, познавать и себя и свое место в природе, быть довольным своей подчиненностью богу, не в силах будучи постичь его, и управлять низшими тварями с любовью и добротой, не разделяя их животных страстей и не подражая им, — вот что значит быть смиренным по отношению к богу, добрым по отношению к его тварям и мудрым по отношению к себе.
Джон Рёскин.
4
Для того, чтобы жить не понимая смысла своей жизни, есть только одно средство: жить в постоянном дурмане телесном, производимом табаком, алкоголем, морфием, или в постоянном чувственном дурмане развлечений и всякого рода потех и увеселений.
5
Этот мир не шутка, не юдоль испытания только и перехода в мир лучший, вечный, а это один из вечных миров, который прекрасен, радостен и который мы не только можем, но должны сделать прекраснее и радостнее для живущих с нами и для всех, которые после нас будут жить в нем.
6
То, что совершенствование нашей души есть единственная цель нашей жизни, справедливо уже потому, что всякая другая цель, в виду смерти, бессмысленна.
————
Не думай, чтобы недоумение перед смыслом человеческой жизни и непонимание его представляло что-либо возвышенное или трагическое. Недоумение человека перед смыслом жизни подобно недоумению человека, попавшего в общество, занятое чтением хорошей книги. Недоумение этого человека, не вслушивающегося или не понимающего то, что читают, и суетящегося среди занятых людей, представляет не нечто возвышенное и трагическое, а нечто смешное, глупое и жалкое.
24-е ноября
Милосердие состоит не столько в вещественной помощи, сколько в духовной поддержке ближнего. Духовная же поддержка прежде всего в неосуждении ближнего и уважении к его человеческому достоинству.
1
Будьте сострадательны к тем бедным, которые нетерпеливы и озлоблены. Подумайте, как трудно терпеть несчастному бедствия всякого рода, в убогом жилище, между тем как в нескольких шагах от него проходят люди пресыщенные и роскошно одетые.
Из «Благочестивых мыслей».
2
Не считайте себя милосердными, когда вы уделяете бедному не только от избытка вашего, но и жертвуя необходимым для жизни. Истинная любовь требует от вас, чтобы сверх этого вы дали ему еще и место в своем сердце.
Из «Благочестивых мыслей».
3
Тот истинно милосерд, кто не обращает внимания на клеветы и злословие.
4
Не верь без доказательств ничему дурному о ближнем и не передавай никому ничего дурного о другом.
Пэн.
5
Хорошему человеку, — говорит Теофраст, — непременно придется сердиться на злых. Но если так, то чем лучше человек, тем сердитее он должен быть, а между тем, он, наоборот, делается тем мягче и свободнее от страстей и никого не ненавидит. Рассудительный человек не станет ненавидеть заблудшихся, иначе он должен бы ненавидеть самого себя. Стоит ему только припомнить, как часто он сам погрешал против добродетели, и как многие из его поступков нуждаются в снисходительном суде, и тогда он станет сердиться и сам на себя; ибо справедливый судья и себя судит тем же судом, как своего ближнего. Никто не в состоянии оправдать себя и невинным можно назвать себя только перед людьми, но не перед своей совестью. Гораздо человечнее встречать заблуждающегося кротко, с любовью и не преследовать его, а постараться вернуть на правый путь. Ведь заблудившегося на нашей земле мы не станем гнать прочь, а выведем его на настоящую дорогу.
Исправление заблуждающегося наш долг, и мы должны исправлять его ради него самого и ради других серьезными наставлениями, но без гнева. Какой врач сердится на своего пациента?
6
Будь правдив, не служи гневу, давай просящему, — ведь он просит тебя о немногом; к святым приблизишься ты, шествуя этими тремя путями.
Дхаммапада.
7
Если кто смущается и соблазняется при виде ближнего своего, впадающего в грех, и под предлогом любви к добру питает злобу, тот не имеет истинного милосердия, основанного на любви к богу, ибо всё, что истекает от него, носит на себе печать спокойствия и смирения и побуждает нас обращать мысли на свои недостатки.
Из «Благочестивых мыслей».
8
Милосердием и кротостью, отреченьем от себя ты обезоружишь всякого врага. От недостатка дров тухнет всякий огонь.
Сингалезское буддийское.
————
Старайся не запрятывать в темные углы постыдные воспоминания своих грехов, а, напротив, старайся держать их всегда наготове, чтобы воспользоваться ими, когда тебе придется судить о ближнем.
НЕДЕЛЬНОЕ ЧТЕНИЕ
ЕПИСКОП МИРИЕЛЬ
В 1815 году преосвященный Шарль-Франсуа-Биенвеню-Мириель был епископом в Д.
Однажды в дверь епископского дома кто-то постучался.
— Войдите, — отозвался епископ.
Дверь отворилась разом настежь со всего размаха, как будто ее из всех сил толкнули снаружи.
Вошел человек, сделал шаг вперед и остановился, не затворяя за собой двери. За плечами у него был ранец, в руках он держал палку. Лицо его было смелое, сердитое, утомленное и грубое. Огонь камина освещал его.
Епископ спокойно смотрел на вошедшего. Он только что раскрыл рот, собираясь спросить, что нужно, как вошедший, опершись обеими руками на палку и смерив глазами старика, заговорил:
— Вот. Имя мое Жан Вальжан. Я каторжник. Девятнадцать лет провел на галерах. Четыре дня, как меня освободили, и вот иду в Понторлье, туда меня назначили. Четыре дня иду из Тулона. Сегодня прошел тридцать верст. Здесь в трактире меня выгнали за мой желтый паспорт. Пошел в другой трактир, и там меня не приняли. «Убирайся!» говорят. Пошел в тюрьму — сторож не впустил. Пошел в собачую конуру — собака укусила меня и выгнала, словно и она — человек, словно и она узнала, кто я. Хотел ночевать в поле — да темно, подумал — соберется дождь, и вернулся в город, чтобы прилечь где-нибудь под воротами. Совсем собрался лечь спать на каменной скамье, да какая-то старушка показала мне вашу дверь и говорит: «Постучись туда!» Я и постучался. Что здесь у вас? Трактир? У меня деньги сто девять франков есть, заработанные на каторге. Я заплачу. Деньги есть. Я устал, ведь прошел тридцать верст, да и голоден. Что ж, оставаться?
— Мадам Маглуар, — сказал епископ своей служанке, — поставьте еще прибор.
Путешественник сделал три шага вперед и пододвинулся к лампе, стоявшей на столе.
— Послушайте, — сказал он, как бы не поняв хорошенько распоряжения. — Вы расслышали, что я каторжник? Прямо с каторги, — он вынул из кармана и развернул желтый лист. — Вот мой паспорт. Желтый — видите. Из-за него меня отовсюду выгоняли. Хотите, прочитайте? Я умею читать, на каторге выучился. Там есть школа для желающих. Посмотрите, что написано: «Жан Вальжан, освобожденный от каторги, уроженец»… это вам всё равно. «Пробыл на каторге девятнадцать лет. Пять лет за кражу со взломом; четырнадцать за четыре попытки к побегу. Очень опасный». Вот все и гонят меня вон; а вы впустите меня? А то нет ли у вас конюшни?
— Мадам Маглуар, постелите чистое белье на постель в алькове.
Мадам Маглуар ушла исполнять приказание. Епископ обернулся к посетителю.
— Сядьте, сударь, и обогрейтесь. Мы сейчас будем ужинать, во время ужина вам приготовят постель.
Путешественник, очевидно, понял. Выражение лица его, угрюмое и жестокое, перешло в удивленное, недоверчивое, радостное, и он принялся бормотать, как человек, сбитый с толку:
— Вот как? Вишь ты! Так оставаться? Не гòните меня! Каторжника! Называете сударем. Говорите «вы», а не «ты»! Не говорите: ступай прочь собака, как говорили мне все. Я ждал, что вы меня вытолкаете. Потому-то я уж сразу и сказал вам, кто я такой. А вы зовете ужинать и постель с бельем, как у всех! Девятнадцать лет я не спал в постели! Хорошие же вы люди! Извините, господин трактирщик, как ваше имя? Я заплачу, сколько бы вы ни потребовали. Вы честный человек. Ведь вы трактирщик?
— Я священник, — ответил епископ.
— Священник! — возразил каторжник. — Вы, верно, священник этой большой церкви? В самом деле, одурел же я, что не заметил вашей скуфьи.
Говоря это, он положил в угол ранец и палку, спрятал паспорт в карман и сел.
Пока он говорил, епископ встал и запер дверь, оставшуюся незатворенной.
Мадам Маглуар вернулась. Она принесла еще прибор и поставила его на стол.
— Мадам Маглуар, — сказал епископ, — поставьте прибор поближе к огню, — и, обращаясь к гостю, прибавил: — ночной ветер холоден в Альпах. Вы, сударь, верно, прозябли?
Всякий раз, как он произносил слово «сударь» своим серьезным, кротким голосом, лицо каторжника сияло.
Сказать каторжнику «сударь» — то же, что подать стакан воды жаждущему. Унижение жаждет уважения.
— Как эта лампа тускло горит! — заметил епископ.
Мадам Маглуар поняла и отправилась в спальню епископа за серебряными подсвечниками, которые принесла с зажженными свечами и поставила на стол. Она знала, что епископ любил, чтобы их зажигали, когда у него были гости.
— Добрый вы, — сказал каторжник, — не презираете меня. Приняли меня. Я не скрыл от вас, откуда я и кто я.
Епископ ласково взял каторжника за руку: «Вы могли и не говорить мне, кто вы. Этот дом не мой, а божий. Эта дверь не спрашивает у входящего, есть ли у него имя, а есть ли у него горе. Вы страдаете, вас мучают голод и жажда, милости просим, входите. Я вас принимаю не у себя, здесь хозяин тот, кто нуждается в крове. Всё, что здесь есть — всё ваше. Для чего мне знать ваше имя? Прежде, чем вы назвали себя, я уже знал, как вас назвать.
Гость с удивлением взглянул на него.
— В самом деле? Вы знали, как меня зовут?
— Да, — ответил епископ, — я знал, что вас зовут моим братом.
— Да, я был голоден, когда вошел сюда, — сказал гость, — но вы так удивили меня, что и голод прошел!
Епископ взглянул на него и спросил:
— Вы очень страдали?
— Ах, красная куртка, ядро, привязанное к ноге, доска вместо постели, холод, жара, работа, палочные удары, двойные кандалы за всякий вздор, карцер за слово ответа и цепи даже в постели, даже в больнице. Собаки, собаки и те счастливее! И это девятнадцать лет. Теперь мне сорок шесть лет. Ступай живи с желтым паспортом!
— Да. — сказал епископ, — вы вышли из места печали. Но послушайте, на небе будет больше радости ради заплаканного лица раскаявшегося грешника, чем ради незапятнанной ризы ста праведников. Если вы вынесли из этой обители страдания злобу и ненависть против людей, вы достойны
