а всему тому причина то, что эта заповедь от людей скрыта.

Богатый делает всё это с тою целью, чтобы не приблизиться к этому гнусному занятию, а бедный, чтобы избавиться от оного. Поставь же эту заповедь перед очи всего мира во всей ее силе и достоинстве, тогда в короткое время прекратится всякое злодеяние и избавятся люди от тяжкой нищеты и несносного убожества.

Не всуе же бог вначале никаких добродетелей не назначил, кроме хлебного труда, и ни от каких пороков не приказал удаляться, как только от беганья от оного.

Из этого видно, что этот труд все добродетели в себя забрал. Напротив того, леность да праздность все пороки присвоили. А если ныне есть из земледельцев злодей, то это потому, что он этого закона не знает. Но при этом нужно не упускать из вида, что и прочие труды есть добродетель, но только при хлебе, т. е. своих трудов хлеба наевшись.

Хлебный труд есть священная обязанность для всякого и каждого и не должно принимать в уважение никаких отговоров: чем выше человек, тем более должен пример показывать собою другим в этом труде, а не прикрываться какими-нибудь изворотами, да не хорониться от него за разные углы.

Потому я извлекаю здесь доказательства из богословия, что кроме богословия, мне взять не из чего доказательства об этом труде.

А второе потому, что люди нашего класса сильно верят в бога, в будущую жизнь, в святое писание. Они, услыхав всё это, как алчущие к хлебу и как жаждущие к воде, будут стремиться к этому труду, а потом и ко всем трудам.

Тогда темная ночь для них будет светлый день, — дождь — вёдро, грязь — сухо, мороз — тепло, буран — тихо, дряхлая старость — цветущая молодость, немощь — полное здоровье.

Хлеб нельзя продавать, и покупать, и им торговать, и из него богатства наживать, потому что стоимость его выходит за пределы человеческого разума. В крайних уважительных случаях его нужно даром давать, как-то: на больницы, на сиротские дома, на сидящих в темницах, на истомленные неурожаем области, на разоренных пожаром, на вдов, сирот и калек, на дряхлых и бездомных.

Земледельца побуждает к великому милосердию на хлеб голос природы и помянутая заповедь.

Но если бы к этому милосердию да мог бы он проникнуть в глубину ее таинств, то исполнилось бы всё сказанное в предыдущем вопросе. Тогда не просил бы один у другого: дай мне хлеба, а просил бы: прими от меня хлеб, да едва ли и нашел бы охотника есть чужие труды.

Сколько тысяч пудов пшеницы, сколько зерен, сколько рублей серебром в год собирается с нас податей, акцизов, пошлин и разного рода сборов.

Кроме того, господа помещики, купечество и все богачи имеют несосчитаемые миллионы; деньги же даром не даются, их нужно кровавыми мозолями выработать, по сказанной заповеди, руками, а не языком и пером.

Спрашиваю: чьи руки трудились над этими деньгами? Конечно, наши. В чьи же они идут? Конечно, в ваши, — белые, — на роскоши ваши. Словом, весь свет лежит на руках наших.

Это в высшей степени обида для нас, а для вас унижение.

Я знаю, что ты во сто раз умней и образованней меня, потому ты и берешь с меня деньги и хлеб. А если ты умен, то ты должен умилосердиться надо мною, слабым, как сказано: «люби ближнего своего, как самого себя», а ведь я ближний твой, а ты мой.

Почему мы бедны и глупы? — потому что сами в своих трудах хлеб едим и вас кормим. Есть ли нам время учиться да образоваться? Вы как хлеб наш, так вместе с ним и разум наш или тайно украли, или нагло похитили, или коварно присвоили.

Вам следует перед обедом не у бога просить благословения, а у нас, земледельцев. И после обеда не богу отдавать благодарность, а нам.

Если бы вам бог послал с неба манну, как израилю в пустыне, тогда бы вы должны были отдавать ему благодарность, а если через наши руки, то нам, потому что мы вас, как малых детей или калек, кормим.

Неужели бог дал эту тяжелую заповедь нам одним, а вам приказал деньгами прикрываться от нее?

— «У меня, — говорит богач, — деньги работают хлеб».

Врешь ты, — деньги перед богом не согрешили, потому им и заповедь не положена. Да они и хлеба не едят, потому и работать не обязаны. Как же ты говоришь: «у меня деньги работают».

Вы отмахиваетесь от хлебного труда еще тем, что земли и без того мало, а если все будут работать, где взять ее (тем более, как ты начнешь работать, то всю землю спашешь).

Вы законною защитою для себя признаете и такую отговорку от хлебного труда: у меня есть одно дело, и мне не разорваться, чтобы успеть здесь и там; заняться земледелием — тогда некогда подумать о другом деле.

Спрашиваю: у меня, кроме хлеба, есть еще много дел, как же я успеваю думать и на деле выполнять, я — необразованный мужик? А если бы у меня было столько ума и образования, сколько у тебя, я бы тогда тысячу дел выполнил. Почему же ты такую бездну разума имеешь, а, кроме одного дела, о другом и подумать не можешь?

Говорят: другой в двадцать раз больше земледельца трудится, — можно ли его назвать тунеядцем?

335 дней в году работай, чего хочешь, и занимайся, чем знаешь, а 30 дней в разные времена года должен всякий человек работать хлеб.

Если бы бог положил тебе за грехи такую заповедь: Возьми в сто пудов камень и носи, — ты сказал бы: — я этого не могу, ты мне столько силы не дал, и еще: летай по воздуху, как птица, — ты мне крыльев не дал, потому я этого сделать не могу и т. д.

Такое оправдание уважительное.

А хлеб почему не можешь работать? Конечно, только потому: «кто я? у меня руки белые и нежные, а хлеб колкий».

Ты прикрываешься от хлебного труда еще и тем, что кто бы чем ни занимался, всё относится к той заповеди: «В поте лица твоего снеси хлеб твой».

Один из вас говорит: «Я сегодня несколько строк написал, значит, я в поте лица ем хлеб».

Другой: «Я сегодня несколько приказов словесных людям отдал, чтобы они старательно мне работали, поэтому я в поте лица ем хлеб».

Третий: «Я сегодня в богатой карете по городу прокатился, и я в поте лица ем хлеб».

Четвертый: «Я сегодня гнилой товар за хороший, дешевый за дорогой продал и неопытных людей обманул, поэтому и я в поте лица ем хлеб».

А вор в свою очередь говорит: «Я всю ночь не спал, своими руками работал, я более всех вас в поте лица хлеб ем» и т. д.

Если не истиною, то красноречием и хитростью все делаются правы, как говорит Крылов: «Все те звери, которые когтями и зубами богаты, все они вышли правы, чуть не святы, а на смиренного вола подняли толки, кричат тигры и волки, и они его задушили и на костер свалили».

Из всех предыдущих вопросов видно, что нет в свете отвратительнее нечистоты, как чужих трудов хлеб. Напротив же того, нет душеспасительней святыни, как своих трудов хлеб. Это я говорю не по догадке, а по коренным божественным законам, с чем согласен и естественный наш закон.

О, умилосердись, великосветский класс, сам над собою. Не предай ты этого дела к уничтожению. А если есть здесь что-либо сильно противузаконное, то уничтожь лучше меня одного, а дело это положи на вечное время в архив, где хранятся важнейшие государственные акты. Может статься в последующих поколениях найдется настолько справедливый человек, что во всем настоящем составе обнародует его. Пусть же я один погибну, а миллионы земледельцев получат величайшую радость и облегчение в трудах своих.

Во всем мире жалоба на бога такая: Если в боге бесконечная милость, то откуда же бесчисленные бедствия, которым подвергаются бедные люди.

Если бог правосудный правитель мира, то откуда же неравенство между людьми? Почему порок счастлив, а добродетель несчастна? Да виновато ли зеркало, когда у самих нас рожа крива, то есть причина ли тому бог, что мы первородный его закон, который ведет к равенству всех, опровергли?

Утверди такой закон, чтобы ни один человек не осмелился ни одной крошки хлеба есть чужих трудов без уважительных причин. Тогда люди хотя и не сравняются, а все-таки много ближе станут друг к другу, — хлебный труд подсечет крылья гордости.

Ведь мы бедны от вашего богатства, а вы богаты от нашей бедности.

Пусть бы была эта обида временная, нет — она вечная. Как прошедшие, так и настоящие наши поколения пили, пьют и будут пить эту горькую чашу. Не видать им покровителя и защитника никогда. А всё потому, что вы нашу родительницу, т. е. заповедь живую, в гроб положили.

Хотя я и во всю свою жизнь видал, но слепо, а теперь, по исследовании мною этой заповеди, вижу ясно следующее: разъехались люди по всем полям всего света и сильно работают хлеб, даже малые дети и грудные малютки, которые еще не ели его, а также хлеба ради страдают. Не суть ли они истинные пчелы, которые летают по полям и собирают мед в свой улей? А высший класс, представил я себе, не есть ли трутни, которые только поют и ничего не делают, а знают одно: чужие труды поедают.

Много на свете ловят воров, но то не воры, а шалуны. Вот я поймал вора, так вора! Он обворовал церковь и бога живого и унес первородный закон, нам земледельцам принадлежавший; нужно же указать лично на этого вора. Кто не работает для себя хлеб своими руками, а чужие труды пожирает, тот вор, — возьмите его и предайте суду.

Пчелы трутням крылья подсекают, чтобы их трудов мед не ели. Вот дошла и наша очередь до вас, трутней, — и мы вам крылья подсекли, чтобы вы наших трудов хлеба не ели. Я знаю, что вы и после этого будете есть, да еда эта такая будет: ты хлеб в глотку, а совесть тебя за глотку, — от нее ничем не избавишься.

Если бы хлеб был как и прочие вещи, неправдою приобретенные, их положил куда подальше, — они лежат там преспокойно. Нет, хлеб нужно в рот класть! Об этом стоит подумать.

Я слышу часто, что хотят всю вселенную соединить в одну веру. Верный ли этот слух, — не знаю. Если верный, то, вместо того чтобы соединить, она еще разделится на столько же толков,