в котором люди рождаются; другое неведение, так сказать, неведение истинно-мудрого. Когда человек изучит все науки и узнает всё то, чтò люди знали и знают, то он увидит, что эти знания, все вместе взятые, так ничтожны, что по ним нет возможности действительно понять мир Божий, и он убедится в том, что ученые люди, в сущности, всё так же ничего не знают, как и простые, неученые. Но есть люди верхогляды, которые кое-чему поучились, нахватались верхушек разных наук и зазнались. Они ушли от природного неведения, но не успели дойти до истинной мудрости тех ученых, которые поняли несовершенство и ничтожество всех человеческих знаний. Эти-то люди, считающие себя умниками, и мутят мир. Они обо всем судят самоуверенно и опрометчиво и, разумеется, постоянно ошибаются. Они умеют бросать пыль в глаза, и часто люди к ним относятся с уважением, но простой народ их презирает, видя их бесполезность; они же презирают народ, считая его невежественным.
20 МАРТА.
1.
Становиться лучше и лучше — в этом всё дело жизни, а становиться лучше можно только усилиями.
2.
Всякий знает, что без усилий телесного труда ничего не сделаешь. Надо понимать, что и в главном деле жизни, в жизни души, тоже ничего не сделаешь без усилия.
3.
Если бы только все люди сразу захотели жить по-Божьи, то и вся жизнь была бы хорошая. Но все не хотят еще этого, и потому тем одним, которые хотят этого, жизнь по-Божьи не дается сама собою, а им нужно делать усилия.
4.
Часто слышишь рассуждения о том, что все усилия для изменения жизни, искоренения зла и установления справедливой жизни — бесполезны, всё это сделается само собою, прогресс сделает всё. Люди плыли на веслах, но гребцы доехали и вышли на берег, оставшиеся же в лодке путешественники не берутся за весла, предполагая, что как прежде двигалась лодка, она будет двигаться и теперь.
5.
Здесь, на земле, нет и не должно быть покоя. Жизнь — это стремление к цели, к которой можно приблизиться, но которой немыслимо достигнуть, поэтому здесь и нет покоя. Покой безнравственен. Я не решаюсь указать, в чем заключается эта цель; но какова бы она ни была, она есть или должна быть, и приближение к ней достигается только усилием. Без нее жизнь — бессмыслица, ирония и обман.
Мадзини.
6.
Вся история подтверждает тот неоспоримый факт, что Бога можно постичь не рассуждениями, а повиновением, что присутствие вечного порядка в мире становится очевидно лишь при исполнении велений Бога и что только этим путем мы можем на земле познать Его волю.
Рёскин.
7.
Нет никакого нравственного закона, если я не могу исполнять его. Люди говорят: мы рождены себялюбцами, скупыми, похотливыми и не можем быть иными.
Нет, мы можем. Первое дело — сердцем почувствовать, кто мы такие и чем мы должны быть, а второе — делать усилия для того, чтобы приблизиться к тому, чем мы должны быть.
По Солтеру.
8.
Вы — свободные деятели, и вы это чувствуете. Всевозможные софизмы той жалкой философии, которая старается противопоставить фаталистическое учение громкому голосу человеческой совести, человеческого сознания, не в силах были заставить замолчать двух неподкупных свидетелей человеческой свободы: укоров совести и величия мученичества. Начиная с Сократа и до Христа и от Христа вплоть до тех людей, которые из века в век умирают за истину, все мученики веры протестуют против этого рабского учения и громко говорят нам: мы тоже любили жизнь и всех людей, которыми жизнь наша была красна и которые умоляли нас прекратить борьбу. Каждое биение нашего сердца громко взывало к нам: живи! но для исполнения закона жизни мы предпочли смерть. И начиная с Каина и вплоть до самого глубоко подлого человека наших дней, все избравшие путь зла слышат в глубине души голос осуждения, укора, голос, не дающий им покоя, который вечно твердит им: зачем вы свернули с истинного пути, вы могли, вы можете сделать усилие. Вы деятели свободные, и в вашей власти было и есть: коснеть в грехах или освобождаться от них.
Мадзини.
9.
Каждый человек нашего времени, с усвоенным им, хотя и смутно, христианским сознанием, находится в положении, совершенно подобном положению спящего человека, который видит во сне, что он должен делать то, чего, как он знает это и во сне, он не должен делать. Он знает это в самой глубине своего сознания и, всё-таки, как будто не может изменить своего положения, не может остановиться и перестать делать то, чего, он знает, ему не должно делать. И, как это бывает во сне, положение его, становясь всё мучительнее и мучительнее, доходит, наконец, до последней степени напряжения, и тогда он начинает сомневаться в действительности того, чтò представляется ему, и делает усилие сознания, чтобы разорвать то наваждение, которое сковывает его.
В таком-то положении находится средний человек нашего христианского мира. Он чувствует, что всё то, чтò делается им самим и вокруг него, есть что-то нелепое, безобразное, невозможное и противное его сознанию, чувствует, что положение это становится всё мучительнее и мучительнее и доходит до последней степени напряжения.
«Не может этого быть: не может быть того, чтобы мы, люди нашего времени, с нашим вошедшим уже в нашу плоть и кровь христианским сознанием достоинства человека, равенства людей, с нашей потребностью мирного общения и единения народов, действительно жили бы так, чтобы всякая наша радость, всякое удобство оплачивались бы страданиями, жизнями наших братьев, и чтобы мы при этом еще всякую минуту были бы на волоске от того, чтобы, как дикие звери, не броситься друг на друга, народ на народ, безжалостно истребляя труды и жизни людей только потому, что какой-нибудь утонченный дипломат или правитель скажет или напишет какую-нибудь глупость другому такому же, как он, утонченному дипломату или правителю».
Не может быть этого. А между тем всякий человек нашего времени видит, что это самое делается, и делается с уверенностью в том, что это так именно и должно быть и не может быть иначе. И положение становится всё мучительнее и мучительнее.
И как человек во сне не верит тому, чтобы то, чтò ему представляется действительностью, было бы точно действительностью, и хочет проснуться к другой, настоящей действительности, так точно и средний человек нашего времени не может в глубине души верить тому, чтобы то ужасное положение, в котором он находится и которое становится всё хуже и хуже, было бы действительностью, и хочет проснуться к действительности уже живущего в нем сознания.
И как стоит человеку во сне только сделать усилие сознания и спросить себя: да не сон ли это? для того, чтобы мгновенно разрушилось казавшееся ему таким безнадежным положение, и он проснулся бы к спокойной и радостной действительности, точно так же и современному человеку стоит только сделать усилие духовного сознания для того, чтобы разрешилось это неестественное, невозможное состояние, и жизнь сложилась бы соответственно той действительной духовной деятельности, которая признается уже огромным большинством людей нынешнего времени.
21 МАРТА.
1.
Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, чтò вам есть и чтò пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, и тело — одежды? Взгляните на птиц небесных: они не сеют, не жнут, не собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их? Да и кто из вас, заботясь, может прибавить себе росту хотя на один локоть? Итак, не заботьтесь и не говорите: чтò нам есть? или: чтò пить? или: во что одеться? Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это всё приложится вам. Не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем. Довольно для каждого дня своей заботы.
(Мат., гл. 6, ст. 25—27, 31, 33—34.)
2.
Отрекаться от себя не значит отрекаться от жизни. Напротив, это значит усиливать свою истинную жизнь, отрекаясь от жизни плотской.
3.
Для того, чтобы понять, как необходимо отрекаться от плотской жизни для жизни духовной, стоит только представить себе, как ужасна, отвратительна была бы жизнь человека, вся отданная одним телесным, животным желаниям. Настоящая человеческая жизнь начинается только тогда, когда начинается отречение от животности.
4.
Все люди живут и для своего животного «я», и для души. Разница только в том, что одни живут больше для души, а меньше для тела, а другие больше для тела, а меньше для души.
5.
Настоящее и нужное для жизни самоотречение только то, когда человек отрекается от животной жизни для любви божеской. Но отречение от животной жизни может быть и для целей низших, но всё-таки выводящих человека из грубой животности: отречение ради любимых отдельных лиц, ради семьи, ради народа, ради славы людской. Как ни ложно и вредно для себя и других такое неполное отречение от животности, оно всё-таки есть, хотя и грубое, но приближение к истинной жизни, возможной только при самоотречении.
6.
Мир — ничто; если ты презираешь его, то это небольшая заслуга. Для того, кто живет в Боге, и ты сам и мир всегда будут ничто.
Ангелус Силезиус.
7.
Как растению нельзя жить без света и как ничем не закрытое растение не спрашивает, в какую сторону ему расти, и хорош ли свет, не подождать ли ему другого, лучшего, и берет тот единственный свет, солнце, который есть в мире, и тянется к нему, — так и отрекшийся от блага личности человек не рассуждает о том, кого ему любить, тех ли, кого он любит сейчас, или нет ли еще какой лучшей любви, чем та, которая возможна сейчас, а отдается той любви, которая доступна ему сейчас и по отношению к какому бы то ни было существу, с которым он входит в общение.
8.
Нет иной любви, как такой, которая отдает душу свою за други своя. Любовь — только тогда любовь, когда она есть жертва собою. Только тогда, когда человек забывает себя и живет жизнью того, кого любит, только такая любовь есть истинная, и только в такой любви мы находим благо, награду любви. И только тем, что есть такая любовь в людях, только тем и стоит мир.
9.
Для того, чтобы понять учение Христа о спасении жизни, надо прежде всего понять то, чтò говорили все пророки, чтò говорил Соломон, чтò говорил Будда, чтò говорили все мудрецы мира о личной жизни человека. Можно, по выражению Паскаля, не думать об этом, нести перед собой ширмочки, которые бы скрывали от взгляда ту пропасть смерти, к которой мы все бежим, но стоит подумать о том, чтò такое отделенная личная жизнь человека, чтобы убедиться в том, что вся жизнь эта, если она
