страшно и жутко было бы ребенку рождаться, если бы он мог сознавать свое рождение, — но делать нечего, когда очевидно, что видимое представление влечет к смерти, а невидимое сознание одно дает жизнь.

7.

Большие, важные, великие дела, которые могут быть окончены только в будущем, всё это — не настоящие дела, не для Бога сделанные. Если веришь в Бога, то будешь верить в жизнь в настоящем, будешь делать те дела, которые вполне закончены в настоящем. Наибольшее сближение с Богом — это наибольшее сосредоточение в настоящем, и наоборот.

8.

Сознание своего нездоровья, заботы об устранении его, главное, мысль о том, что я теперь нездоров и не могу, а вот, дай, выздоровлю, тогда сделаю, — всё это большое заблуждение. Это, ведь, значит говорить: не хочу того, чтò мне дано, а того, чего нет. Сейчас, всегда можно радоваться тому, чтò есть, и делать из того, чтò есть (т.-е. тех сил, какие есть), всё, чтò можно.

9.

В жизни, в настоящей жизни не может быть ничего лучше того, чтò есть. Желать другого, чем то, чтò есть — кощунство.

28 АВГУСТА.

1.

Только в страдании мы начинаем жить душою.

2.

Если бы Бог давал нам таких наставников, о которых мы знали бы достоверно, что они посланы самим Богом, то мы ведь повиновались бы им свободно и радостно.

Мы и имеем таких наставников: это — нужда и вообще все несчастные случаи жизни.

Паскаль.

3.

Бедствия — это оселок для человеческой жизни. Только страданием можно наточить душу. И то, чтò мы называем счастьем, и то, чтò мы называем несчастьем, одинаково полезно нам, если мы смотрим на то и на другое, как на испытание.

4.

Нехорошо скрывать от больного то, что он может умереть от своей болезни. Напротив, надо скорее напоминать ему о том, что болезнь приближает его к смерти. Скрывая это от него, мы лишаем его того блага, которое дает ему болезнь, неизбежно приготовляя его к смерти.

5.

Калеки, убогие, слепые, глухонемые считают себя несчастнее других людей. Но благо человека не в его телесных, а в его духовных силах. Телесные силы не равны у всех людей, но духовные силы у самого убогого человека могут быть больше, чем у самого телесно сильного и здорового. Только бы люди понимали, в чем их благо, — и телесные убожества не огорчали бы их.

6.

Несомненно важнее, как принимает человек судьбу, нежели какова она на самом деле.

Гумбольдт.

7.

Как мрак ночи открывает небесные светила, так только страдания открывают всё значение жизни.

Торо.

8.

Ошибки, заблуждения и обманы — это та земля, которая закрывает зерно нашей духовной жизни, и они так же неизбежны для жизни, как прикрывающая зерно земля для его жизни. Как без земли, покрывающей его, не проросло бы зерно, так без грехов не было бы усилия, а потому и жизни человека.

9.

Никакое горе так не велико, как страх перед ним.

Чокке.

10.

Для того, чтобы пуля достигла цели, ей нужно проходить через тесное, с нарезками дуло ружья. То же и с тем, чтò живет в человеке. Оно проходит чрез сильные страдания телесного бытия, и чем больше эти страдания, тем вернее и скорее достигает цели.

Молочников.

11.

Чем меньше любви, тем больше человек подвержен мучительности страдания; чем больше любви, тем меньше мучительности страдания; жизнь же вполне разумная, вся деятельность которой проявляется только в любви, исключает возможность всякого страдания. Мучительность страдания — это только та боль, которую испытывают люди при попытках разрывания цепи любви, которая соединяет жизнь каждого человека с жизнью всего мира.

29 АВГУСТА.

1.

Мы боимся смерти оттого, что мы принимаем за всю жизнь только маленькую частицу ее между рождением и смертью.

2.

Если этот крошечный кусочек жизни — твое всё, так смотри же, сделай из него всё, чтò возможно.

Саид-бен-Хамед.

3.

Жизнь человеческую можно представить так: движение по коридору или трубе, сначала свободное, легкое, потом при всё большем и большем саморасширении всё более и более стесненное, трудное. Во время движения человек всё ближе и ближе видит перед собой полный простор и видит, как идущие перед ним скрываются, исчезая в этом просторе.

Как же, чувствуя всю напряженность, сдавленность движения, не желать поскорее дойти до этого простора? И как же не желать и бояться приближения к нему?

4.

Для того, чтобы заставить себя поступать хорошо, почаще вспоминай о том, что непременно очень скоро умрешь. Только представь себе живо, что ты накануне смерти, и ты наверное не будешь ни хитрить, ни обманывать, ни лгать, ни осуждать, ни бранить, ни злобствовать, ни отнимать чужое. Накануне смерти можно делать только самые простые добрые дела: помочь другому, утешить, оказать ему любовь. А эти дела и всегда самые нужные и радостные. От этого хорошо всегда, а особенно когда запутался, думать о смерти.

5.

Вся жизнь есть только увеличение и укрепление своего духовного сознания. Как же может оно уничтожиться? Мы не сомневаемся в том, что в материальном мире ничто не исчезает: ни материя, ни энергия. Как же думать, что уничтожится духовное существование? Мы думаем так только потому, что не верим в духовное существование, и еще потому, что не видим, во чтò оно претворяется (как видим силу, переходящую в тепло и т. п.). А не видим мы этого потому, что претворяющееся — мы сами.

6.

Любовь уничтожает не только страх смерти, но и мысль о ней.

7.

Твори дела любви — и для тебя не будет смерти.

8.

Если надежда на бессмертие — обман, то ясно, кто обманутые.

Не те низкие, темные души, которые никогда не подходили к этой великой мысли, не те сонные и легкомысленные натуры, которые довольствовались чувственным сном в этой жизни и сном мрака в будущей, не те эгоисты, узкие совестью и мелкие мыслью и еще более мелкие любовью — не они. Они правы, и выгода на их стороне. Обманутые — это все те великие и святые, которых почитали и почитают все люди; обманутые все те, кто жил для чего-либо лучшего, чем их собственное счастие, и отдал свою жизнь за благо людей.

Обмануты все эти люди, даже Христос напрасно страдал, отдавая свой дух воображаемому Отцу, и напрасно думал, что проявляет Его своей жизнью. Трагедия Голгофы вся была только ошибка. Правда была на стороне тех, которые тогда смеялись над ним и желали его смерти, и теперь на стороне тех, которые совершенно равнодушны к тому соответствию с человеческой природой, которое представляет эта выдуманная история. Кого почитать, кому верить, если вдохновение высших существ — только хитро придуманные басни?

Паркер.

9.

Это ужасный мир, если страдания в нем не производят добра. Это какое-то злое устройство, сделанное только для того, чтобы духовно и телесно мучить людей. Если это так, то этот мир невыразимо безнравственен, так как он делает зло не для будущего добра, но праздно, бесцельно. Он как-будто нарочно заманивает людей только для того, чтобы они страдали. Он бьет нас с рождения, подмешивает горечь ко всякой чаше счастия и делает смерть всегда грозящим ужасом. И конечно, если нет Бога и бессмертия, то понятно высказываемое людьми отвращение к жизни: оно вызывается в них существующим порядком или, скорее, беспорядком, — ужасным нравственным хаосом, как его следует назвать.

Но если только есть Бог над нами и вечность перед нами, то изменяется всё. Мы прозреваем добро в зле, свет в мраке, и надежда прогоняет отчаяние.

Какое же из двух предположений вероятнее? Разве можно допустить, чтобы нравственные существа — люди — были поставлены в необходимость справедливо проклинать существующий порядок мира, тогда как перед ними выход, разрешающий их противоречие? Они должны проклинать мир и день своего рождения, если нет Бога и будущей жизни. Если же, напротив, есть и то и другое, жизнь сама по себе становится благом и мир — местом нравственного совершенствования и бесконечного увеличения счастия и святости.

По Эразму.

30 АВГУСТА.

1.

Знающий других людей умен; знающий самого себя — просвещен.

Побеждающий других силен; побеждающий самого себя — могущественен.

Тот же, кто знает, что умирая он не уничтожается, вечен.

Лао-Тсе.

2.

Можно смотреть на жизнь, как на сон, а на смерть — как на пробуждение.

3.

Я не могу отрешиться от мысли, что я умер прежде, чем родился, и в смерти возвращаюсь снова в то же состояние. Умереть и снова ожить с воспоминанием своего прежнего существования — мы называем обмороком; вновь пробудиться с новыми органами, которые должны были вновь образоваться — значит родиться.

Лихтпенберг.

4.

Смерть есть начало другой жизни.

Монтень.

5.

Если я умертвил животное — собаку, птичку, лягушку, даже хотя бы только насекомое, то, строго говоря, все-таки немыслимо, чтобы от моего злобного или легкомысленного поступка могло превратиться в ничто это существо, или, вернее, та первоначальная сила, благодаря которой это столь удивительное явление еще минуту тому назад представало пред нами во всей своей энергии и жизнерадостности. А с другой стороны, миллионы животных всякого рода, каждое мгновение вступающих в жизнь в бесконечном разнообразии, полных сил и стремительности, не могли совершенно никогда не существовать до акта своего рождения и, бывши ничем, начать быть. Если, таким образом, я замечаю, что одно скрывается у меня из виду неведомо куда, а другое появляется неведомо откуда, и притом то и другое имеет одинаковую форму и сущность, одинаковый характер, но только не одну и ту же материю, которая, впрочем, и в продолжение их существования непрестанно отбрасывается и заменяется новой, — то само собой напрашивается предположение, что то, чтò исчезает, и то, чтò становится на его место, есть одно и то же существо, испытавшее лишь небольшое преобразование, обновление формы своего существования, и, стало быть, то, чтò сон для индивида, то смерть для вида.

Шопенгауер.

6.

Атеизм — признак ума, но только до известной степени.

Атеисты должны говорить вещи совершенно ясные, а между тем только человек, совершенно лишенный здравого смысла, может сказать, что совершенно ясно, что душа смертна.

Паскаль.

7.

Если есть жизнь, то есть и то, чтò сознает ее: есть я. Жизнь, это — я; без я мы не можем представить себе жизни. И потому, когда я вижу, что человек умирает, и мне перестают быть видимы проявления сознания в той частице тела, в которой оно было, я знаю, что сознание оставило эту частицу тела, но, хотя и ничего не знаю о том, чтò сталось с тем, чтò сознавало, несомненно знаю, что это сознающее не могло уничтожиться, не могло и не может уничтожиться, потому что оно одно есть.

8.

Сколько царств не знает нас! Вечное молчание этих бесконечных пространств ужасает меня. Когда я размышляю о краткости моей жизни среди предшествующей и последующей вечности, о ничтожестве пространства, которое я занимаю, и даже того, которое вижу, — пространства, пропадающего в бесконечной