души чисты, возвышенны въ своемъ началѣ. Действительность уничтожаетъ невинность и прелесть всехъ порывовъ. Мои отношенія съ Зинаидой остались на ступени493 чистаго стремленя двухъ душъ другъ къ другу. Но можетъ быть ты сомнѣваешьея, что я тебя люблю, Зинаида, прости меня, ежели это такъ,494 я виновенъ, однимъ словомъ могъ бы и тебя увѣрить. —

Неужели никогда я не увижу ее? Неужели узнаю когда нибудь, что она вышла замужъ за какого нибудь Бекетова? Или, что еще жалче, увижу ее въ чепцѣ веселинькой и съ тѣмъ же умнымъ, открытымъ, веселымъ и влюбленнымъ глазомъ. Я не оставлю своихъ плановъ, чтобы ѣхать жениться на ней, я не довольно убѣжденъ, что она можетъ составить мое счастіе; но все таки я влюбленъ. Иначе чтó же эти отрадныя воспоминанія, которыя оживляютъ меня, чтó этотъ взглядъ, въ который я всегда смотрю, когда только я вижу, чувствую что нибудь прекрасное. Не написать ли ей письмо? Не знаю ея отчества и отъ этаго, можетъ быть, лишусь счастія. — Смѣшно. — Забыли взять рубашку со складками, отъ этаго я не служу въ военной службѣ. Ежели бы забыли взять фуражку, я бы не думалъ являть[ся] къ Воронцову и служить въ Тифлисѣ. Въ папахѣ нельзя-же! Теперь Богъ знаетъ, что меня ждетъ. Предаюсь въ волю Его. Я самъ не знаю, чтó нужно для моего счастія, и чтó такое счастіе. Помнишь Архирейскій садъ, Зинаида, боковую дорожку. На языкѣ висѣло у меня признаніе, и у тебя тоже. Мое дѣло было начать; но, знаешь, отчего, мнѣ кажется, я ничего не сказалъ. Я былъ такъ счастливъ, что мнѣ нечего было желать, я боялся испортить свое… не свое, а наше счастіе. — Лучшія воспоминанія въ жизни останется навсегда это милое время. — А какое пустое и тщеславное созданіе человѣкъ. — Когда у меня спрашиваютъ про время, проведенное мною въ Казанѣ, я небрежнымъ тономъ отвѣчаю:495 «Да, для Губернскаго города очень496 порядочное общество, и я довольно весело провелъ нѣсколько дней тамъ». Подлец! Все осмѣяли люди. Смѣются надъ тѣмъ, что съ милымъ рай и въ шалашѣ, и говорятъ, что это неправда. Разумѣется правда; не только въ шалашѣ, въ Крапивнѣ, въ Старомъ Юртѣ, вѣздѣ. Съ милымъ рай и въ шалашѣ, и это правда, правда, сто разъ правда. —

[10 августа. Старогладковская]. 10 Августа 1851. Третьяго дня ночь была славная, я сидѣлъ въ Старогладовской у окошка своей хаты и всѣми чувствами, исключая осязанія, наслаждался природой. — Мѣсяцъ еще не всходилъ, но на497 югѣ востокѣ уже начинали краснѣть ночныя тучки, леккій498 вѣтерокъ приносилъ запахъ свѣжести. — Лягушки и сверчки сливались въ одинъ неопредѣленной, однообразной ночной звукъ.499 Небосклонъ былъ чистъ и500 засѣянъ звѣздами. — Я люблю501 всматриваться ночью въ покрытой звѣздами небосклонъ; можно разсмотрѣть за большими ясными звѣздами маленькія, сливающіяся въ бѣлыя мѣста. Разсмотришь, любуешься ими, и вдругъ опять все скроется, кажется — звѣзды стали ближе. — Мнѣ нравится этотъ обманъ зрѣнія.

Не знаю, какъ мечтаютъ другіе, сколько я не слыхалъ и не читалъ, то совсѣмъ не такъ, какъ я. — Говорятъ, что смотря на красивую природу, приходятъ мысли о величіи Бога, о ничтожности человѣка; влюбленные видятъ въ водѣ образъ возлюбленной. Другіе говорятъ, что горы, казалось, говорили тото, а листочки тото, а деревья звали тудато. — Какъ можетъ придти такая мысль? Надо стараться, чтобы вбить въ голову такую нелѣпицу. Чѣмъ больше я живу, тѣмъ болѣе мирюсь съ различными натянутостями (affectation) въ жизни, разговорѣ и т. д.; но къ этой натянутости, несмотря на всѣ мои усилія, [привыкнуть] не могу. — Когда я занимаюсь тѣмъ, что называютъ мечтать, я никогда не могу найдти въ головѣ моей ни одной путной мысли; напротивъ, всѣ мысли, которыя перебѣгаютъ въ моемъ воображеніи, всегда самыя пошлыя — такія, на которыхъ не можетъ остановиться вниманіе.502 И когда попадешь на такую мысль, которая ведетъ за собою рядъ другихъ, то это пріятное положеніе моральной лѣни, — которая составляетъ мое мечтаніе, исчезаетъ, и я начинаю думать. —

Не знаю, какимъ ходомъ503 забрели въ мое гуляющее воображеніе воспоминанія о ночахъ Цыганёрства. Катины пѣсни, глаза, улыбки, груди и нѣжныя слова еще свѣжи въ моей памяти, зачѣмъ ихъ выписывать; вѣдь я хочу разсказать исторію совсѣмъ не про то. — Я замѣчаю, что у меня дурная привычка къ отступленіямъ; и имянно, что эта привычка, а не обильность мыслей, какъ я прежде думалъ, часто мѣшаютъ мнѣ писать и заставляютъ меня встать отъ письменнаго стола и задуматься совсѣмъ о другомъ, чѣмъ то, что я писалъ. Пагубная привычка. Несмотря на огромный талантъ разсказывать и умно болтать моего любимаго писателя Стерна, отступления тяжелы даже и у него. — Кто водился съ Цыганами, тотъ не можетъ не имѣть привычки напѣвать Цыганскія пѣсни, дурно ли, хорошо ли, но всегда это доставляетъ удовольствіе; потому что живо напоминаетъ.504 — Одна характеристическая505 черта воспроизводитъ для насъ много506 воспоминаній о случаяхъ, связанныхъ съ этой чертою. Въ Цыганскомъ пѣньи эту черту опредѣлить трудно; она состоитъ въ выговорѣ словъ, въ особомъ родѣ украшеній (фіоритуръ) и удареній. —

Я пѣлъ у окна одну, хотя не изъ любимыхъ моихъ507 пѣсенъ — Скажи зачѣмъ, — но пѣсню, которую508 говорила мнѣ Катя, сидя у меня на колѣняхъ въ тотъ самый вечеръ, когда она разсказывала мнѣ, что она меня любитъ и что оказываетъ расположеніе другимъ только потому, что хоръ того требуетъ, но что никому не позволяетъ,509 кроме меня, вольнос[тей[,510 которыя должны быть закрыты завѣсою скромности. — Я въ этотъ вечеръ отъ души вѣрилъ во всю ее пронырливую Цыганскую болтовню, былъ хорошо расположенъ, никакой гость не разстроилъ меня. За то и вечеръ и пѣсню эту люблю. — Я пѣлъ съ большимъ одушевленіемъ, застѣнчивость не сдерживала моего голоса и не путала переходовъ, я съ большимъ удовольствіемъ слушалъ самаго себя. Тщеславіе, какъ всегда, прокралось511 въ мою душу, и я думалъ: «Мнѣ очень пріятно себя слушать, но еще пріятнѣе, должно-быть, слушать меня постороннимъ»; я даже завидовалъ ихъ удовольствію, котораго я лишенъ былъ, какъ вдругъ, переводя духъ и прислушиваясь къ звукамъ ночи, чтобы еще съ большимъ чувствомъ пропѣть слѣдующій куплетъ, я услыхалъ шорохъ подъ своимъ окошкомъ. — «Кто тутъ?» — Это я-съ, — отвѣчалъ мнѣ голосъ, котораго я не узналъ, несмотря на увѣренность его, что отвѣтъ этотъ былъ совершенно удовлетворителенъ. — Кто я? — спросилъ [я], раздосадованный тѣмъ, что разстроено мое мечтаніе и пѣніе какимъ то профаномъ. — «Я домой шелъ-съ, да остановился, слушалъ». — «А, Марка?» — Такъ точно-съ. — Это вы, кажется, Ваше Сіятельство, изволите Калмыцкія пѣсни пѣть? — «Какія Калмыцкія пѣсни?» — Да я слышалъ, — продолжалъ онъ, не замѣчая моего огорченія и обиды, — что голосъ512 схожъ съ ихними рейладами. — «Да, калмыцкія». —513 Нужно было этому хромому Маркѣ глупымъ своимъ разговоромъ испортить мое удовольствіе; теперь ужъ кончено, я не могъ продолжать ни мечтать, ни пѣть. Сейчасъ пришла мнѣ мысль, что я пою очень дурно, что смѣхъ, кот[орый] я слышалъ на сосѣднемъ дворѣ, — былъ произведенъ моимъ пѣніемъ.514 Я очнулся подъ непріятнымъ впечатлѣніемъ. Заниматься я тоже немогъ, спать мнѣ нехотѣлось; притомъ же Марка, какъ видно было, былъ въ хорошемъ расположеніи духа и былъ совершенно невиннымъ орудіемъ разочарованія. Я изъявилъ ему свое удивленіе, что онъ еще не спитъ, онъ сказалъ мнѣ весьма вычурными и непонятными словами, что у него безсонница. У насъ завелся разговоръ.515 — Узнавъ, что не хочу спать, онъ попросилъ позволенія взойдти ко мнѣ, на что я согласился, и Марка усѣлся съ своими костылями противъ моей постели.

Личность Марки, котораго зовутъ однако Лукою, такъ интересна516 и такая517 типическая козачья личность, что ею стоитъ заняться. — Мой хозяинъ, старикъ Ермоловскихъ временъ, казакъ, плутъ [?] и шутникъ Япишка, назвалъ его Маркой на томъ основаніи, что, какъ онъ говорить, есть три Апостола: Лука, Марка и Никита Мученикъ; и что одинъ, что другой, все равно. — Поэтому Лукашку онъ прозвалъ Маркой, и пошло по всей станицѣ ему названіе: Марка. —

Марка человѣкъ лѣтъ 25, маленькой ростомъ и убогой; у него одна нога несоотвѣтственно мала сравнительно съ туловищемъ, а другая несоотвѣтетвенно мала и крива сравнительно съ первой ногой; несмотря на это, или скорѣе по этому, онъ ходитъ довольно скоро, чтобы не потерять равновѣсіе, съ костылями и даже безъ костылей, опираясь одной ногою почти на половину ступни, а другою на самую ципочку. Когда онъ сидитъ, вы скажете, что это средняго роста мущина и хорошо сложенный. — Замѣчательно, что ноги у него всегда достаютъ до пола, на какомъ бы высокомъ стулѣ онъ не сидѣлъ. — Эта особенность въ его посадкѣ всегда поражала меня; сначала я приписывалъ это518 способности вытягиванія ногъ; но изучивъ подробно, я нашелъ причину въ необыкновенной гибкости спиннаго хребта и способности задней части принимать всевозможный формы. — Спереди каэалось, что онъ не сидитъ на стулѣ, а только прислоняется и выгибается, чтобы закинуть руку за спинку стула (эта его любимая поза); но обойдя сзади, я, къ удивленію моему, нашелъ, что519 онъ совершенно удовлетворяетъ требованіямъ положенія сидящаго. — Лицо у него некрасивое; маленькая, показацки гладко остриженная голова, довольно крутой умной лобъ, изъ подъ котораго выглядываютъ плутовскіе, сѣрые, не лишенные огня глаза, носъ, загнутый концомъ внизъ, выдавшіяся толстыя губы и обросшій козлиной рыженькой бородкой подбородокъ — вотъ отдѣльно черты его лица. Общее же выраженіе всего лица: веселость, самодовольство, умъ и робость. — Морально описать я его не могу, но сколько онъ выразился въ слѣдующемъ разговорѣ — передамъ. — Еще прежде у насъ съ нимъ бывали отношенія и разговоры. — Въ тотъ-же самый день онъ пришелъ ко мнѣ, когда я520 укладывалъ вѣщи для завтрашней поѣздки. У меня сидѣлъ Япишка, котораго онъ боится, весьма справедливо полагая, что Япишка будетъ завидовать всему тому, что я дамъ Маркѣ. Марку я выбралъ своимъ учителемъ по кумыцки. — У меня до васъ, Ваше Сія[тельство], можно сказать (онъ любитъ употреблять это вставочное предложеніе), будетъ просьбица. — Что такое? — Послѣ позвольте сказать; а впрочемъ,— сказалъ онъ, одумавшись и теперь улыбаясь взглянувъ на Япишку, — ежели бы карандашикъ и бумажка, я могъ [бы] письменно…. — Я ему показалъ все нужное для письма на столѣ; онъ взялъ бумажку, сложилъ ноги и костыли въ какую-то одну неопредѣленную кучу, усѣлея на полу,521 нагнулъ голову на бокъ, мусолилъ безпрестанно карандашъ, улыбался и съ большимъ трудомъ выводилъ на