к лошадям и когда я ему обещал взять его с собой, когда поеду в Россию, он сказал, что 100 жизней отдаст, а выкрадет в горах какого ни на есть лучшего коня и приведет моему брату» (т. 59, п. 55). — Садо был вместе с Толстым при нападении на него чеченцев 13 июня 1853 г. (см. прим. 868). Имя Садо упоминается в рассказе «Разжалованный», это же имя Толстой дал и кунаку Хаджи Мурата.
398 8714. Хамаматюрт: — чеченское селение на правом, «немирном» берегу Терека, почти напротив Старогладковской; возможно, что то самое, о котором Толстой говорит в «Казаках» (гл. VI). «Прямо против кордона, на том берегу, всё было пусто; только низкие бесконечные и пустынные камыши тянулись до самых гор. Немного в стороне виднелись на низком берегу глиняные дома, плоские крыши и воронкообразные трубы чеченского аула».
3998716-17. Пойду на дорогу. — В кавказских войсках считалось молодечеством выходить ночью на дорогу подстерегать немирных чеченцев и татар. Из записи следующего дня однако видно, что Толстой не осуществил этого намерения. В рассказе «Набег», написанном несколько позже, он внес эту черту в характеристику поручика Розенкранца: «Часто, ходя с двумя-тремя мирными татарами по ночам в горы засаживаться на дороги, чтобы подкарауливать и убивать немирных проезжих татар, хотя сердце не раз говорило ему, что ничего тут удалого нет, он считал себя обязанным заставлять страдать людей, в которых он будто разочарован за что-то и которых он будто бы презирал и ненавидел» (т. 3, стр. 22).
26 августа. Стр. 87.
400 8723. с Саламалидой — (испорченное Соломонида) казачкой в Старогладковской; дальше Толстой пишет ее имя: Саламанида.
4 сентября. Стр. 87—88.
401 8728. с Балтою — Балта или Булта, как он сам подписывался, Исаев, чеченец, маркитант, приятель Толстого и его брата. О нем часто упоминается в письмах H. Н. Толстого к брату. В письме, отправленном вероятно в середине июня 1852 г., он пишет: «Возвратясь из Кизляра, я нашел у себя кунаков: Балту и Садо… Зато Балта был очень хорошенькой. Надо было видеть, с каким веселым и одушевленным видом он рассказывал, что его команду побили: из девяти человек, которые отправились в горы, чтобы поймать какого-нибудь тавлинца, 3-х убили и 4-х ранили…, сам же командир, т. е. Балта, поправился. Он обыграл какого-то дурака, выиграл 100 руб. сер., часы, седло и разные разности, да кроме того его команда, прежде своего несчастного похода к Веденям, доставила командиру пользу, так что Балта чуть ли не капиталист и собирается взять новую хозяйку, а старой хозяйке дал 15 целковых на покупку персидского ковра для кунацкой». (Письмо не опубликовано, подлинник в АТБ.) В архиве Толстого сохранилось чрезвычайно любопытное письмо к нему Балты от 23 января 1856 г., опубликованное в «Сборнике для описания местностей и племен Кавказа», т. 46, Махач-Кала, 1929.
402 883. не подъехал к Баряти[нскому]. — Ср. запись 3 июля 1851 г.: «трусил Барятинского», и прим. 334.
1 февраля. Стр. 89—90.
403 892—9024. Текст и перевод двух чеченских песен, записанных в дневнике 1 февраля 1852 г., были изучены, по просьбе Редакции, знатоком чеченского языка проф. Н. Ф. Яковлевым, исследование которого увидит вероятно свет в специальном органе. Здесь же, с разрешения его, сообщаем только вкратце результат, к которому он пришел.
Толстой пользовался для своей записи звуков чеченского языка обычными знаками русского алфавита, оттеняя только кое-где некоторые фонетические особенности с помощью диакритических знаков — горизонтальной черты над строкой для обозначения звука, не передаваемого вполне точно русским знаком, и знака «′» для обозначения долготы гласной для двугласной. Но конечно в своей записи, как в единичной попытке, Толстой не мог проводить какой-либо строго-последовательной транскрипции; не мог он использовать также и каких-либо лингвистических трудов по чеченскому языку, так как первая работа в этой области (П. К. Услара) появилась лишь десять лет спустя после его записи. Деление чеченского текста на слова также не везде правильно. Эти особенности записи Толстого заставляют проделать над текстом работу не столько прочтения, сколько реконструкции чеченского прототипа, материалом для которой служат одновременно и перевод и чеченский текст оригинала. Эта работа дает возможность с несомненностью установить, что мы имеем здесь зафиксированную Толстым подлинную устную передачу природного чеченца. Самая внешность текстов, обилие зачеркнутых мест, вставок и поправок в корне противоречит предположению, чтобы эти тексты могли быть переписаны Толстым с готовой рукописи.
Русский перевод Толстого восходит также к переводу самого исполнителя-чеченца, хотя некоторые исправления указывают на работу записывателя в сторону придания переводу большей литературности.
В заглавии песен стоят имена чеченцев Садо (см. прим. 397) и Балты (см. прим. 401), известных из дневника и переписки Толстого. Что касается выражений «песня Садо», «песня Балты», то они могут указывать здесь не только на лицо, от которого записана песня, но и на стремление — замеченное также и у ингушей и не всегда достаточно обоснованное — подчеркнуть принадлежность песни определенному лицу.
Намечаемый таким образом живой источник чеченских записей Толстого увеличивает и без того их значительную научную ценность, как первого по времени письменного памятника чеченского языка в ряду немногих других, по которым мы можем судить о диалектах и об истории этого языка за истекшее столетие. Бри этом надо отметить удивительную в тогдашних условиях точность записи и передачи непосредственного акустического впечатления чеченской речи, поскольку это мог сделать русский, пользуясь знаками русского алфавита.
Обе песни носят явно выраженный характер свадебной символической поэтики. Первая в образах, знакомых из русских песен, символизирует неизбежность брака с «суженым». Что касается термина qahbã, переданного у Толстого простонародным выражением, означающим «распутницу», то здесь следует видеть едва ли не результат безграмотного перевода чеченца, вложившего в этот русский термин несвойственное ему содержание. Qahbã обозначает собственно женщину, нарушающую общеобязательный адат, как норму обычного права, а не только как правило общежития, так сказать эманципированную, эксцентричную в дурном смысле, с точки зрения горца, женщину. Этот именно смысл подсказывается контекстом песни: женщина подвергается общественному порицанию уже за одно то, что она, покончив самоубийством, нарушила адат, или даже только за то, что ушла из дому одна в поле.
Вторая песня поясняется многочисленными русскими свадебными параллелями, трактующими об идеальном, с точки зрения невесты, женихе и, подобно тому как в последних «крестьянину» отдается иногда преимущество перед «дворянином», или «купцом», так и в чеченской песне «из ночи день делающий», т. е. ночью так же ловко, как днем, разбойничающий молодец предпочитается и грузинскому «князю» и богачу, закупающему в Грузии шелка.
Ниже мы помещаем произведенную Н. Ф. Яковлевым реконструкцию текста в упрощенной латинской транскрипции, и выполненный им же буквальный подстрочный перевод. Текст печатается с делением на песенные строки (частью отмеченные и у Толстого знаком — ) и с исправным делением на слова, у Толстого нередко записанные слитно. В ломаных скобках — слова, зачеркнутые в рукописи, а в квадратных — необходимые конъектуры.
В латинской транскрипции черта над гласными обозначает долготу, волнистая линия — носовой характер гласной; знаки ç, ȡ, с, 3 — аффрикаты: ч, дж, ц, дз; х, j — увулярные спиранты, глухой и звонкий; «q» увулярное «к»; апостроф = арабской гамзе; «‛» — глухое гортанное придыхание; z, s — спиранты ж, ш. Согласные с диакритической чертой внизу — соответствующие глухие, мгновенные звуки, произносимые с сомкнутою гортанью (так наз. надгортанные); — арабский айн.
1-я чеченская песня Балты.1305
I. Suo sayna tiexna lier уаrа — «qahbã kas daqqa vӓ vaỹ» ērig dãcah.
Я, себя ударив, умерла бы, — «распутницы могилу рыть ей [давайте] мы», если бы не говорили.
II. Suo yedde juor уarа ārа nаха — «qahbã lar laxã nаха baxar» [ērig] dacahāra.
Я, убежав, ушла бы в открытое поле, люди — «распутницы след искать люди пошли» — если бы потом не [говорили].
III.
<Я> на небо поднялась бы, <я> после того как поднимусь, дождем сделавшись, вниз дождем излиться если бы не боялась.
IV. Suo yuxa yielxuçuh са qiēru, — cuinĩ ḵa hiērqada, qiēru.
Там, куда я назад дождем изливаюсь, не боюсь, — его пшеница уродится, боюсь.
V. Suo lettix juor yara, — buc xille, hal yālarna ca qiērah.
Я в землю ушла бы, — травой сделавшись, наверх выйти если бы не боялась.
VI. Осu ḵentĩ šini staruo yaarna qiēru; осu ḵantiēri yālā mettig yac suōna.
Этого молодца пара быков съест меня, боюсь; от этого молодца уйти места нет мне.
Вторая чеченская песня Садо.
I. Alalay vadaday šīḹĩ yu-ka šā yīna bâba vaỹ Oonniỹ bažaliẽra.
Ахти, тяжко (соб. «холодно»), мне, родимая маменька, в нашей досчатой конюшне.
sa çiēni gila i’unda bālayna xaay huōna.
с душою чистой конь этот зачем приведен, известно ли тебе?
II. Vadaday, vaỹ bērçiēra Oerḑĩ māžar i ‘unda yieana xaaciy huōna.
Ахти, на нашей стене черное мажарское [ружье] это зачем принесено, не известно ли тебе?
huo laxã
Тебя искать сватать идущий грузинский князь принес его.
III. Sě nānа, saỹ daguō ṯe са iēcu as sayna lexna buĩsinax de diẽ ḵant.
Моя мать, мое сердце не принимает его, я себе нашла из ночи день делающего молодца.
IV. Vadaday bāba, vaỹ bērçiēra gurḑī dariy i ‘unda dieana xaay huona.
Ахти, матушка, на нашей стене грузинский шелк этот зачем принесен, известно ли тебе?
huo уіēхã vojuçu ḵanta daaytina.
Тебя сватать идущий молодец прислал его.
V. Suōna са viēra gurḑĩeh iōxus dāries qiēhũ kant;
Мне не нравится из Грузии вывозимые шелка привозящий молодец;
sẽ nānа, saỹ kuertexã ma yaqqa, suo hayna yiēzah.
Моя мать, мою голову не снимай с меня, меня ты если любишь.
VI. buïsinax de dina ḵant vieã [suo] yolçu; marsa sayla,
Из ночи день делающий молодец пришел туда, где [я] нахожусь, счастливо оставаться,
sẽ nānа, duqa qiēraỹ ah suo; suo ‘unda yuede māriē.
моя мать, много пугала ты меня; я сейчас пойду замуж.
VII dāla moqu luo, ‘undieh suo saỹ kuertina yoqqũ уіẽ уẽlle.
Бог [букв. «свободу»] дает, теперь я на свою волюшку [букв. «голову»] радоваться вышла.
5 февраля. Стр. 90—91.
404 9025. Николаевка — или Николаевская, станица на левом берегу Терека, соединенная постоянным мостом с одноименным укреплением на правом берегу, верстах в 25 к северу от крепости Грозной.
405 90. еду в отряде. — О жизни Толстого в конце 1851 г. и в начале 1852 г., в виду немногочисленных записей в дневнике, мы имеем лишь отрывочные и, частью, противоречивые сведения. При сопоставлении доступных нам известий получается следующая картина.
Сентябрь и октябрь 1851 г. Толстой провел в Старогладковской, временами отлучаясь в Грозную и в Старый Юрт. 25 октября он выехал в
