более безумное? Разумны теории.

Но что это значит? Что значит то, что всё, что разумно, то непроизводительно, а что безумно, то производительно? —

Это значит — другими словами, что то, что и есть сама сущность жизни, непостижимо разумом, а постижимо разумом ничто — самый разум. —

Возьмитесь разумом за религию, за христианство, и ничего не останется, останется разум, а религия выскользнет с своими неразумными противуречиями. То же с любовью, с поэзией, с историей. —

Но если я понимаю недостаточность моего разума для постигновения сущности, то чем же я понимаю то, что есть сама сущность с своими законами? Чем? Сознанием себя — части непостижимого целого. Признанием Бога. —

Заповедь Христа: люби Бога и ближнего, — была всегда непонятна для меня в первой половине — люби Бога. Теперь я понимаю. Люби Бога — значит, люби себя, люби в себе то, что есть Бог, т. е. всё, что в тебе неразумно (разумное есть признак дьявола). Люби ближнего включено в первом, но сказано для помощи слабости нашей. — Оно яснее. А сколько людей не дошли еще до этой уступки, воображая, что они любят Бога. Сколько людей думают, как я думал, что в этой уступке сказано всё. —

2 Апреля. Спор славянофилов и западников… Как во всяком споре, оба справедливы. Петр, т. е. время Петра, сделало великое, необходимое дело, но,163 открыв себе путь к орудиям Европ[ейской] цивилизации, не нужно <было> брать цивилизацию, а только ее орудия, для развития своей цивилизации. Это и делает народ. Во времена Петра сила и истина были на стороне преобразователей, а защитники старины были пена, мираж, — так после Екат[ерины] защитники Русского — истина и сила, а западники — пена старого, бывшего движения.

———————————————————————————————————

Вся история России сделана казаками. Недаром нас зовут европ[ейцы] казаками. Народ казаками желает быть. Голицын при Софии ходил в Крым, острамился, а от Палея просили пардона крымцы, и Азов взяли 4000 казаков и удержали, — тот Азов, к[оторый] с таким трудом взял Петр и потерял.

Как просто мы говорим теперь: как глупо было учреждение пытки. Пытка затемняла, а не открывала правду. Через…. лет будут удивляться: как могли не понимать глупость учреждения присяжных, и164 обвинителя, и защитника! Это затемняло правду и была игра. —

То же с нашим удивлением к нескладности и неясности напыщенного, официального и ученого языка XVI, XVII века. Как-то покажутся в 2100 году наши газеты. Трудно будет понять и будут добиваться смысла. А его-то в них и для нас (кто из нас были живые люди) не было.

————

Петр — охотник. Признаки: баб, детей, славу не любит, пышности не любит. Любит доходить сам.

Шел пешком за Лефортом после Азова. В первый Аз[овский] поход видел, как велось дело и недостат[ок] провианта и запасов.

———————————————————————————————————

Французский народ — петуховой народ — что за прелесть!

———————————————————————————————————

4 Апреля. Читаю историю Соловьева. Всё, по истории этой, было безобразие в допетровской России: жестокость, грабеж, правеж, грубость, глупость, неуменье ничего сделать. Правительство стало исправлять. — И правительство это такое же безобразное до нашего времени. Читаешь эту историю и невольно приходишь к заключению, что рядом безобразий совершилась история России.

Но как же так ряд безобразий произвели великое, единое государство? —

Уж это одно доказывает, что не правительство производило историю.

Но кроме того, читая о том, как грабили, правили, воевали, разоряли (только об этом и речь в истории), невольно приходишь к вопросу: чтó грабили и разоряли? А от этого вопроса к другому: кто производил то, что разоряли? Кто и как кормил хлебом весь этот народ? Кто делал парчи, сукна, платья, камки, в к[оторых] щеголяли цари и бояре? Кто ловил черных лисиц и соболей, к[оторыми] дарили послов, кто добывал золото и железо, кто выводил лошадей, быков, баранов, кто строил дома, дворцы, церкви, кто перевозил товары? Кто воспитывал и рожал этих людей единого корня? Кто блюл святыню религиозную, поэзию народную, кто сделал, что Богд[ан] Хмельн[ицкий] передался Ро[ссии], а не Т[урции] и П[ольше]?

Народ живет, и в числе отправлений народной жизни есть необходимость людей разоряющих, грабящих, роскошествующих и куражущихся. И это правители — несчастные, долженствующие отречься от всего человеческого. —

————

5 Апреля. История хочет описать жизнь народа — миллионов людей. Но тот, кто не только сам описывал даже жизнь одного человека, но хотя бы понял период жизни не только народа, но человека, из описания, тот знает, как много для этого нужно.

Нужно знание всех подробностей жизни, нужно искусство — дар художественности, нужна любовь. Кроме того, при величайшем искусстве нужно много и много написать, чтобы вполне мы поняли одного человека. Как же в 400-х печатных листах (самое многотомное историческое сочинение) описать жизнь 20 миллионов людей в продолжение 1 000 лет, т. е. 20.000.000 × 1000? Не придется буквы на описание года жизни человека.

Но и это не вся еще беда.

Искусства нет и не нужно, говорят, нужна наука.

Не только подробностей всех о человеке нет, но из миллионов людей об одном есть несколько недостоверных строчек, и то противуречивых.

Любви нет и не нужно, говорят. Напротив, нужно доказывать прогресс, что прежде всё было хуже.

Как же тут быть? А надо писать историю. Такие истории писали и пишут, а такие истории называются: — наука.

Как же тут быть?!

Остается одно: в необъятной, неизмеримой скале явлений прошедшей жизни не останавливаться ни на чем, а от тех редких, на необъятном пространстве отстоящих друг от друга памятниках — вехах протягивать искусственным, ничего не выражающим языком воздушные, воображаемые линии, не прерывающиеся и на вехах.

На это дело тоже нужно искусство. Но искусство это состоит только во внешнем: в употреблении бесцветного языка и в сглаживании тех различий, к[оторые] существуют между живыми памятниками и своими вымыслами. Надо уничтожить живость редких памятников, доведя их до безличности своих предположений. Чтобы всё было ровно и гладко, и чтобы никто не заметил, что под этой гладью ничего нет. —

Что делать истории?

Быть добросовестной.

Браться описывать то, что она может описать, и то, что она знает — знает посредством искусства. Ибо история, долженствующая говорить необъятное, есть высшее искусство. —

Как всякое искуство, первым условием истории должна быть ясность, простота, утвердительность, а не предположительность. Но зато история-искусство не имеет той связанности и невыполнимой цели, к[оторую] имеет история-наука. Ист[ория]-иск[усство], как и всякое искуство, идет не в ширь, а в глубь, и предмет ее может быть описание жизни всей Европы и описание месяца жизни одного мужика в XVI веке.

11 Апреля.

Шопенгауер необходим для того, чтобы дать понятие о свойствах забытого нами настоящего мышления. — Забытого особенно благодаря Ф[ихте], Ш[еллингу], Г[егелю] периода упадка. Мы не знали и забыли те приемы Платона, Декарта, Спинозы, Канта, тружеников независ[имых], страшных по своей оторванности и глубине. А у нас их свели в рамки истории философии (рядом с Cousin, как П[етр?] плохой солдат для ранжира).

Нужно, чтобы разбить erreurs165 мнимого защитника божества, к[оторого] разбивает всякий искрен[ний] мальчик.

Нужно потому, что никто более, как он, не приводит к Nichts’y,166 к Ерусла[ну] Лазарев[ичу]. За руку — рука прочь, Бог, поэзия — всё прочь.

21 Июля. Я купаюсь. Лошадь привязана и глядит на меня, когда я выплыл из купальни. Знает ли она, что это я, — тот я, к[оторый] приехал на ней?

Кант говорит, что пространство, время — суть формы нашего мышления. Но, кроме пространства и времени, есть форма нашего мышления — индивидуальность. Для меня лошадь, я, козявка, суть индивидуумы, потому что я сам вижу себя индивидуумом, но так ли лошадь?

Кроме того, то, что я вижу индивидуумом, часто ошибочно, как пчела — (она часть), или как дерево (оно агломерация индивидуальной почки).

21 Июля. 1870. Человек рождается, это значит, что он индивидуализируется — получает способность видеть всё индивидуально. Он живет. Это значит — он больше и больше стирает свою индивидуальность и перестает быть один и сливается со всем.167 Человек умирает (медленно иногда — старость), он перестает быть индивид[уумом]. Индивидуальность тяготит его.

———————————————————————————————————

Дети и старые — похожи, но разница в том, что ребенок не умеет беречь себя, но любит только себя. Старик привык беречь себя, но не любит. Реб[енок] любит жизнь и не боится смерти. Старик не любит жизнь и боится смерти. —

Умереть — значит избавиться от заблуждения, через которое всё видишь индивидуально. Родиться — значит из жизни общей перейти к заблуждению индивидуальности. Только на середине, во всей силе жизни, можно видеть и свое заблуждение индивидуальности и можно сознавать истину всеобщей жизни. Только один момент на вершине горы видны оба ската ее.

———————————————————————————————————

21 Июля 1870.

Все теории философии (новой от Картезиуса) носят ошибку, состоящую в том, что признают одно сознание себя индивидуума (т[ак] н[азываемого] субъекта), тогда как сознание — именно сознание всего мира, т[ак] н[азываемого] объекта, так же несомненно. —

Человек сознает себя, как весь мир, неиндивидуально, и сознает себя, как человека индивидуума. Из этого строится всё. Человек сознает больше или меньше всё или я, смотря по возрасту. И только один возраст (40—50 л.), когда он может помирить оба сознания.

От этого нельзя быть философом всю жизнь, а только одно время. Сказать, как понял, и замолкнуть.

21 Июля. Если справедливо, что величина пространства, времени и последовательность, потому большая или меньшая сложность, разумность, суть только наши представления, а для мыслящего человека это не может не быть непреложной истиной, то сама собой устраняется бессмыслица лестницы существа, теряющейся в бесконечности внизу и наверху останавливающейся на человеке.

Эта несимметричность нигде не является, когда мы не рассматриваем себя, и является везде, где мы себя принимаем в расчет. Очевидно, что это не есть свойство вещей, а есть заблуждение, вытекающее из ума человека. И заблуждение это объяснено, как скоро мы вспомним, что мир разумный есть наше представление.

Козявка меньше человека. Но в увеличительное стекло она больше. А почему мы знаем, что на нас не надето уменьшительное стекло, когда мы смотрим на козявку?

Устройство человека сложнее, чем устройство червяка. Но мы сложности видим в том, что мы имеем, а сложность червяка для человека мы не понимаем.

Я ли веду собаку на охоту, или она меня? Это может быть понятно только для того, кто понимает, что для того, чтобы идти на охоту, нужны милиарды событий, из кот[орых] одна милиардная есть моя деятельность и деятельность собаки.

Вы говорите, что железная дорога построена для развития…… и т. д., а я говорю, что для того, чтобы наконец разрушить муравейную кочку, к[оторая] разрасталась в ущерб другим.

Опять цель торговли, военная и т. д. и цель разрушения завоевательной кочки суть