понимая, как мне это тяжело. Да, это я особенно больно чувствую, п[отому] ч[то] мне на душе тяжело. Тяжела дурная барская жизнь, в к[оторой] я участвую. — Ничего не писал. И не принимался. Читаю Grunland’a. Не дурно, но старо, пошло. Думал: Я читал статью Козлова против меня, и мне не б[ыло] нисколько больно. И думаю, это от того, что последнее время много мне б[ыло] уроков, уколов в это место: притупилось, замозолилось, или, скорее, я немного исправился, стал менее тщеславен. И думаю, как же благодетельна не только физич[еская], но нравственная боль! Только она и учит. Всякая боль: раскаянье дурного дела как нужно; если не мне уж самому, то другим, кому я скажу. Так это со мной. Все страдания нравственные я хочу и могу сказать людям. Думал о себе, что для того, чтобы выдти из своего тяжелого положения участия в скверной жизни, самое лучшее и естественное написать то, что я пишу и хочу, и издать. Хочется пострадать. Помоги, Отец. — Теперь 11. Иду наверх и спать.

6 Мр. Я. П. 91. Е. б. ж.

Нынче 9 Марта. Я. П. 91. Все три дня писал, хотя немного, но толково, и подвигаюсь. Кажется, кончаю 4-ю главу. Лева б[ыл], уехал вчера. Накануне его отъезда б[ыл] разговор о наследственности. Он настаивал, что она есть. Для меня признание того, что люди не равны в leur valeur intrinsèque,39 всё равно, что для математика признать, что единицы не равны. Уничтожается вся наука о жизни. — Всё время грустно, уныло, стыдно. Слава Богу, я начинаю опоминаться: чувствую, как я погряз в тщеславии. Писем выдающихся не было. Вчера ездил в Ясенки. Вчера же узнал, что мужики за березы не освобождены. Лопухин. Fiat justitia, pereat mundus.40 А ему столько же дела, как мне до его чулок. Читал хорошую книгу Our destiny Gronlund’a. Все мы идем к той же теме и подходим к ней с разных сторон и сближаемся. И это радостно. Думал два дня сряду по утрам, просыпаясь, а то гуляя.

1) Мне объяснилась вера слепая, вера в нелепость, вера в прошедшее, Соловьева, Трубецкого, Стаховича, Рачинского, кот[орой] я прежде не понимал. И понял я это на Рачинском, вспоминая, как он писал мне, что начинает уже не спорить с символом веры. Он воспитывал в себе веру, приучал себя к ней. Так он приучал себя, а другие, большинство людей, приучены к ней с детства. Есть две веры: одна — вера привычки, вера прошедшего, при кот[орой] разум употребляется на то, чтобы объяснить себе то, чему веришь по привычке, и вера разумная, та, кот[орую] определяет Павел — обличение невидимых, как бы видимых… вера разумная, вера в то, что не в силах еще выразить, обнять со всех сторон, но что уж верно знает разум, вера будущего. — Смешение этих двух понятий производит недоразумение.

Первая вера — вера мертвая, неподвижная, вторая вера живая, движущаяся.

2) Бросил щепку в водоворот ручья и смотрю, как она крутится. Пароход — только побольше немного — такая же щепка, земля — пылинка, 1000 лет, минута — всё ничто, всё материальное ничто, одно реальное, несомненное, закон, по кот[орому] всё совершается, и малое и большое — воля Божия. И потому, хочешь жить не мечтательно, а реально, живи в воле Б[ожией].

3) Читал прелестное определение41 Henry James (senior) того, чтó есть истинный прогресс. Прогресс есть процесс, подобный образованию, высеканию статуи из мрамора, elimination42 всего лишнего. Мрамор материал — ничто. Важно высекание, отделение лишнего.

4) Во сне видел: Правдиво только то (не истинно, а правдиво), что сам знаешь, испытал и говоришь о себе, своем опыте; всё остальное может быть ошибочно. Мне тогда-то там-то было больно. Это несомненно, если я умею различать свои ощущения. Но то, что земля кругла, вертится, не говоря уже о том, что все организмы развивались так-то, — никогда не может быть несомненно. То, что 2 х 2 = 4, или сумма □ катетов = □ гипотенузы, нельзя назвать правдивым или неправдивым, п[отому] ч[то] это только утверждение того, что я знаю. То же, что в воде есть столько-то водорода и столько-то кислорода, справедливо только в той мере, в к[оторой] это мой опыт.

5) Я молился сначала о избавлении от искушений похоти, потом тщеславия, потом нелюбви. Как будто к любви надо подходить через чистоту и смирение. Это неверно. Хотя я и писал, и думал, и думаю, что сущность жизни есть любовь, и что если ничто не препятствует любви, никакие соблазны, то она, как ключ, будет течь из души, — хотя я это говорил, и это справедливо, для возрождения к жизни мало избавляться от соблазнов похоти и тщеславия — это не восстановит любви. Скорее, наоборот, нужно изгнать из сердца злобу, и тогда отпадает тщеславие, а отпадает тщеславие — отпадает похоть. Ослабление начинается сверху: сначала засоряется любовь злобой, а как только явилась злоба, является тщеславие и за ним похоть. Так что исправлять надо не снизу, а сверху. — Неясно. Но я испытал и испытываю это.

6) Нынче думал о том, что все художественные произведения наши все-таки языческие — (буду говорить о поэзии) все герои, героини красивы, физически привлекательны. Красота впереди всего. Это могло бы служить основой целому большому худож[ественному] произведению.

Я нынче утром сказал С[оне] с трудом, с волнением, что я объявлю о праве всех печатать мои писанья. Она, я видел, огорчилась. Потом, когда я пришел, она, вся красная, раздраженная, стала говорить, что она напечатает… вообще что-то мне в пику. Я старался успокоить ее, хотя плохо, сам волновался и ушел. После обеда она подошла ко мне, стала целовать, говоря, что ничего не сделает против меня, и заплакала. Очень, очень б[ыло] радостно. Помоги, Отец. — Забыл что-то важное. Теперь 9-й час вечера, иду наверх. —

10 М. Я. П. 91. Е. б. ж.

[13 марта.] Нынче 13, ночь. Сейчас уехала С[оня] в Москву с Давыдовым. Нынче утром уехал Американец Creelman, от к[оторого] я очень устал. Поверхностный, умственно способный человек, республиканец, америк[анский] аристократ. Он приехал 3-го дня. И поглотил оба дня. В эти дни был еще Никифоров, с к[оторым] б[ыло] очень хорошо. И Вячеслав, приехавший 10-го. В этот день я немно[го] работал и ездил в Тулу к Давыдову узнать о деле мужиков. Можно устроить. С С[оней] очень хорошо. Нынче, смотрю, она разложила карточки всех детей, кроме Ван[ички], и гордится и любуется. Трогательно. Нынче пересматривал писанье, поправлял. Всё более и более уясняется. — Думал многое и забыл. Одно записано:

Люди мало знают, оттого что они или думают о том, чтó не дано их пониманию, недоступно им: Бог, вечность, дух и т. п., или о том, о чем не стоит думать: о том, как мерзнет вода, о теории чисел, о том, какие бактерии в какой болезни и т. п. То перехватят, то недохватят. Один узкий путь знаний, как и добра. — Знать нужно только то, как жить.

Получил Diderot. Много хорошего. — Что-то напечатано в R[eview] of R[eviews]. Come to your senses, oh men!43 He знаю что.

14 Марта. Я. П. 91. Е. б. ж.

Нынче 17 М. 91. Я. П. Напечатанное в R[eview] of R[eviews] это Н. Палкин. — Все эти дни всё в том же упадке духа. Ничего не писал. Только пересматривал. С[оня] была в Москве, нынче вернулась. Получил письмо и Arena с перепиской Ballou. Очень хорошая.

Говоря с американцем, я сказал, что материальная жизнь есть только тень. Я сказал это на его слова о том, что если поразить известный центр мозговой, то изменится душа. Как же продолжить сравнение с тенью. А так: измененье положения той плоскости, на к[оторой] отражается тень, не изменит предмета. Материальные изменения — это изменения отражающей поверхности. Сравнение можно продолжить в том, что когда мы говорим, что уничтожение животной жизни — смерть — есть уничтожение души, всё равно, что говорить, что когда в наших глазах уничтожает[ся] тень, уничтожает[ся] и предмет. Тогда как уничтожение жизни тела может быть признак усиления жизни, так же как уничтожение тени может быть признаком увеличения света — света с новой стороны.

Теперь 10 часов. Здесь Варя. Иду наверх. Всё ноет под ложечкой.

18 М. Я. П. 91 г. Е. б. ж.

[18 марта.] Встал очень рано. Заснул. Не сказать, чтобы писал, а только перечитывал, поправляя. Поразительная слабость мысли — апатия. Искушение, как говорят монахи. Надо покориться мысли, что моя писательская карьера кончена: и быть радостным и без нее. Одно, что без нее жизнь моя в роскоши до того ненавистна мне, ч[то] не перестаю мучиться. Читал Autobiography of a shaker. Много прекрасного. Потом в Arena Abbot’a What is christianity,44 — прекрасно. Отчасти то, что я хотел сказать. — Вот сейчас думаю взяться за писанье и неохота, апатия. А сколько хороших художествен[ных] задач.

Вчера получил от Ч[ерткова] его статью — очень хорошо. Надо писать ему. Молюсь, но ни умственного, ни художеств[енного], ни духовно[го] движения — нет. Да будет воля Твоя, как на небе, т[ак] и на з[емле]. Не моя воля, но Т[воя], и н[е] к[ак] я х[очу], а к[ак] Т[ы] х[очешь], и не т[о], ч[его] я х[очу], а т[о], ч[его] Т[ы] х[очешь]. Помоги, Отец. Бывало, всё представляется важным, стоющим внимания — и дневник, и переписка, и работа — теперь всё не манит. Маша в Пирогове.

19 М. Я. П. 91. Е. б. ж.

[24 марта.] Нынче 24 М. Я. П. 91. Работал за это время, уяснил себе 3, 4 и 5-ю главу и дал переписывать. И взялся за 6-ю, к[оторая] тоже ясна в голове, но еще не написал. — За это время думал:

1) Есть расчет Гершеля, по к[оторому] выходит, что если бы человечество удваивалось каждые 50 лет, как теперь, то, считая 7000 лет, от 1-й пары теперь людей было бы столько, что если бы их ставить друг на друга по всей земле, то эта пирамида достала бы не только до солнца, но перешла бы это расстояние в 27 раз. Какой же вывод? Только два выхода: или допускать и желать моров, войн, или стремиться к половой чистоте. Только стремление к чистоте может уравновесить. Интересны бы статистика войн и моров и безбрачия — наверно в обратном отношении, т. е. что чем меньше губящих условий, тем больше безбрачных. Одно уравновешивает другое. Другой невольно представляющийся вывод, к[оторый] я еще не умею ясно