от воздержания от этого поступка и исполнения воли Бога. Это вроде того, что делают дети, нарушая общий порядок дома, нужный для их же блага, ради своего сейчасного удовольствия, игры.
В том и дело, что для дела Божья и для человека, совершающего дела Божии, нет времени. Человек не может не представлять себе всё во времени и потому, чтобы правильно судить о значении дела Божьего, он должен представлять себе его в очень отдаленном, даже бесконечном. То, что я не убью убийцу и прощу его, то, что я никем невидимый умру, исполняя волю Бога, принесет свои плоды… если уже я хочу мыслить во времени — в бесконечном времени. Но принесет свои плоды наверное.
4) Утонченность и сила искусства почти всегда диаметрально противуположны.
5) Правда ли, что произведения искусства добываются усидчивым трудом? То, что мы называем произвед[ением] иск[усства] — да. Но настоящее ли это иску[сство]?
6) Японцы запели — мы не могли удержаться от смеха. Если бы мы запели у японцев, они бы смеялись. Тем более, если бы им играли Бетховена. Индейские и греческие храмы всем понятны. Всем понятны и статуи греческие. Понятна и живопись наша лучшая. Так что архитектура, скульптура, живопись, дойдя до своего совершенства, дошли и до космополитизма, общедоступности. До того же дошло, в некотор[ых] своих проявлениях, искусст[во] слова — в поучениях Будды, Христа, в[115] поэзии Сакиамуни, Якова, Иосифа. В драматич[еском] искусстве — Софокл, Аристофан — не дошли. Доходят в новых. Но в музыке совсем отстали. Идеал всякого искусст[ва], к к[оторому] оно должно стремиться, это общедоступность, а они, особенно теперь музыка, лезет в утонченность.
7) Главное же, что хотелось бы сказать об искусстве, это то, что его нет в том смысле какого-то великого проявления человеческого духа, в к[аком] ого понимают теперь. Есть забава, состоящая в красоте построек, в изваянии фигур, в изображении предметов, в пляске, в пении, в игре на разных инструментах, в стихах, в баснях, сказках, но всё ото только забава, а не важное дело, кот[орому] можно сознательно посвящать свои силы. Так всегда и понимал и понимает это рабочий, неиспорченный народ. И всякий человек, не удалившийся от труда и жизни, не может смотреть па это иначе. Надо бы, надо бы высказать это. Сколько зла от этой важности, приписываемой паразитами общества своим забавам!
8) Весь внешний мир образуется нами, нашими чувствами. Мы ничего не знаем и не можем знать про него. Всё, что мы можем узнать, изучая внешний мир, это отношение наших чувств (sens) между собою и законы этих отношений. Это очень интересно — спору нет, и из изучения этих отношений открываются мно[го] новых положений, кот[орыми] мы можем пользоваться и кот[орые] увеличивают удобства нашей жизни, но это не только не всё, не вся наука, как это утверждают теперь люди, занимающиеся этим изучением, но это есть только одна крошечная частичка науки. Наука есть изучение [отношения][116] нашего духовного я, того, кот[орое] владеет внешними чувствами и пользуется ими, к своим внешним чувствам или миру внешнему, что одно и то же. Это отношение нужно изучать, потому] ч[то] в этом отношении совершается движение человечества вообще к своему совершенству и благо и движение к тому же каждого отдельного человека. —
Это отношение составляет предмет всей науки, теперь же изучение этого отношения называется учеными нашего времени этикою и считается одною и очень неважною из большого количества других наук. Всё навыворот — вся наука считается малой частью, а малая часть считается всей наукой. От этого озверение людей.
Происходит же это от поразительного невежества большинства так назыв[аемых] ученых. Они наивно уверены, что внешний мир есть настоящая реальность, точно так же, как мужики уверены, что солнце и звезды ходят вокруг земли. Как мужики не знают всего того, что сделали Галилей, Коперник, Ньютон или, если слышали, не верят, так матерьялисты ученые не слыхали, не знают или не верят тому, что сделали в критике познания Декарт, Кант, Беркелей и еще раньше их индусы и все религиозные учения.
9) Когда страдаешь, нужно войти в себя, не искать спички, а потушить тот свет, к[оторый] есть и кот[орый] мешает видеть своего истинного я. Нужно перевернуть Ваньку-встаньку, который стоял на пробке, и поставить его на свинец, и тогда всё станет ясно и прекратится большая доля страдания — вся та доля, кот[орая] не физическая.
10) Когда страдаешь страстью, то вот несколько рецептов паллиативов: а) Вспомни, как прежде много раз ты страдал от того, что соединял себя в своем сознании с своей страстью — похоти, корысти, охоты, тщеславия, и вспомни, как всё это проходило, и ты не находил уже того я, к[оторый] тогда страдал. Так и теперь. Страдаешь не ты, а та страсть, к[оторую] ты неправильно соединил в одно с собою.
б) Еще, когда страдаешь, вспомни, что это страдание не есть неприятность, от кот[орой] можно желать избавиться, а есть самый труд жизни, самое то дело, к[оторое] ты приставлен делать. Желая избавиться от нее, ты делаешь то, что сделал бы человек, подняв плуг там, где крепка земля, где именно она и долж[на] быть разделана.
в) Потом вспомни в ту минуту, когда ты страдаешь, что если в тех чувствах, к[оторые] в тебе, есть злоба, то страдание в тебе. Замени злобу любовью, и страдание кончится.
г) И это можно. Это любовь к врагу, кот[орая] и есть одна настоящая любовь. Надо добиваться ее, добиваться трудом — сознанием того, что в ней жизнь. Зато когда добьешься, какое облегчение!
д) Главное переверни Ваньку-встаньку, найди свое истинное я, то, кот[орое] видно только без спичек, и тогда злоба сама исчезнет. Это я не умеет, не может, не на кого ему злиться — оно может только жалеть, любя. —
—————————————————————————————————
За эти последние дни плохо писалось. Написал только всем письма и послал Шмиту добавку к письму о несовмест[имости] госуд[арственной] служ[бы] с хр[истианством]. Начал б[ыло] снова изложение веры. Буду продолжать. Ездил в Пирогово с Машей. Сережа очень хорош. С Андр[юшей] хорошо, хотя он погибает от пьянства и похоти.
21 Окт. 96. Я. П. Е. б. ж.
[23 октября.] Нынче должно быть 23 Окт. 96. Я. П.
Все эти дни разладился в работе. Написал вчера письмо Иркутск[ому] нач[альнику] дисц[иплинарного] бат[альона] об Ольховике. Сейчас вечер, сажусь писать, п[отому] ч[то] чувствую особенную важность и серьезность остающихся мне часов жизни. И не знаю, что мне должно делать, но чувствую назревшее во мне и просящееся наружу выражение воли Бога. Перечел Х[аджи]-М[урата], не то. За Воскр[есение] я взяться не могу. Драма занимает. Прекрасная статья Carpenter’a о науке. Все мы ходим близко около истины и с разных сторон раскрываем ее.
26 Окт. 96. Яс. Пол. Всё так же нездоровится. И не пишется. Голова болит. Вчера приехал Сережа. Написал письма Соне и Андр[юше]. Но кажется мне, что за это время сомнений я пришел к двум, очень важным положениям: 1) то, что я и прежде думал и записывал: что искусство есть выдумка. Есть соблазн забавы за куклами, картинками, песнями, игрой, сказками и больше ничего. Ставить же искусство, как это они делают (то же делают и с наукой) на один уровень с добром, есть sacrilège[117] ужасный. Доказатель[ство], что это не так, есть то, что и про истину (правду) я могу сказать, что истина добро (как Бог приговаривал: добро зело, тёйб), т. е. хорошо, и про красоту можно сказать, что это хорошо; но про добро нельзя сказать, что оно красиво (оно бывает не красиво) или истинно (оно всегда истинно).
Есть только одно добро — хорошо и дурно, а истина и красота это условия хорошие некот[орых] предметов. Другое очень важное это то, что разум есть единств[енное] средство проявления освобождения любви. Кажется, это важная мысль, пропущенная в моем изложении веры.
—————————————————————————————————
Нынче 1-е Ноября 96. Я. П. Всё время нездоровится и не работается. Написал только письма, в том числе в Кавк[азский] дисци[плинарный] бат[альон]. — Вчера, ходя ночью в метель по снегу, натрудил сердце, и оно болит. Думаю, что я очень скоро умру. Затем и записываю. Думаю, что умру без страха и противления. Сейчас сидел один и думал о том, как удивительно, что живут отдельно люди: подумал о Стасове, как он сейчас живет, что думает, чувствует? О Количке тоже. И так странно, ново стало знание того, что они, все они, люди, живут, а я не живу в них, что они закрыты от меня.
2 Нояб. 96. Я. П. Если буду жив.
[2 ноября.] Жив. Мне немного лучше. Писал изложение веры. Думаю, что правда — холодно, от того, что хочет быть непогрешимо. Метель. Отослал письма Шмиту и Ч[ерткову]. Не послал письма Калмык[овой]. Думал нынче об искусстве. Это игра. И когда игра трудящих[ся], нормальн[ых] людей — она хороша; но когда это игра развращенных паразитов, тогда она — дурна; и вот теперь дошло до декадентства.
3 Н. 96. Я. П. Е. б. ж.
[5 ноября.] Нынче 5 Н. 96. Я. П. Утро. Вчера б[ыл] ужасный день. Еще 3-го дня я за обедом высказал горячо и невоздержно Леве мой взгляд на неправильное его понимание жизни и того, чтó хорошо. Потом сказал ему, что чувствую себя виноватым. Вчера он начал разговор и говорил очень дурно с мелким личным озлоблением. Я забыл Бога, не молился, и мне стало больно, и я слил свое истинн[ое] я с скверным — забыл Бога в себе, и ушел вниз. Пришла С[оня], к[ак] вчера, и была очень хороша. Потом вечером, когда все ушли, она стала просить меня, чтобы я передал ей прав[а] на сочинения. Я сказал, что не могу. Она огорчилась и наговорила мне мно[го]. Я еще более огорчился, но сдержал[ся] и пошел спать. Ночь почти не спал, и тяжело. Сейчас нашел в дневник[е] рецепты, прочел их, и мне стало легче: отделить свое ист[инное] я от того, к[оторое] оскорб[лено] и сердится, помнить, что это не помеха, не случайная неприятно[сть], а самое мне предназначен[ное] дело и, главное, знать, что если есть во мне нелюбовь к кому-нибудь, то пока есть во мне эта нелюбовь — я виноват. А как знаешь, что виноват, так — легко. —
Нынче, лежа в постели, думал о любви к Богу… хотелось бы сказать любовь Бога, т. е. любовь божеская, что первая и главная заповедь есть любовь Божеская, а другая, подобная ей и вытекающая из нее — особенно вытекающая — есть любовь к ближнему.
Вчера написал 18 стр[аниц] вступления об
