искусстве. —
Нельзя говорить про произведение искусст[ва]: вы не понимаете еще. Если не понима[ют], значит произвед[ение] искусства не хорошо, п[отому] ч[то] задача его в том, чтобы сделать понятным то, что непонятно.
6 Н. 96. Я. П. Е. б. ж.
[6 ноября] Жив. 3-й день продолжаю писать об искусстве. Кажется хорошо. По крайней мере, пишется охотно и легко. С[оня] нынче уехала. И хорошо с ней и нехорошо. Лев[а] уехал с женой к Илье. Мне стыдно, что мне легче. Получил письмо хорошее от Vanderveer, написал письмо еще н[ачальнику] ба[тальона] на Кавк[азе].[118] Чертк[ов] прислал копию своего такого же письма. Нынче верхом ездил в Тулу, чудный день и ночь. Сейчас иду гулять навстречу девочк[ам]. Думал:
1) Естественные науки, когда хотят определить самую сущность вещей, впадают в грубый матерьялизм, т.е. невежество. Таковы кроме турбильонов Декарта и атомы, и эфир, и происхождение видов. Всё, что могу сказать: это то, что представляется мне так. Точно так же, как представляется мне свод небесный круглым, но я знаю, что он не круглый, а представляется мне таким только п[отому], ч[то] мое зрение во все стороны хватает на один и тот же радиус.
2) Высшее совершенство искусства это его космополитизм. А у нас теперь напротив оно всё больше и больше обособляется, хоть не по народам, то по сословиям.
3) Утонченность искусства и сила его всегда обратно пропорциональны.
4) Консерватизм в том…. так записано, а что, не помню теперь.
5) Отчего приятно ехать? Оттого, что это — самая эмблема жизни. Жизнь — едешь.
Хотел идти гулять. Девочки вернул[ись] милые, добрые. —
7 Н. 96.[119] Я. П. Е. б. ж.
[12 ноября.] Нынче 12 Н. 96. Я. П. Ничего не записал за это время. Писал стат[ью] об искусстве. Нынче немного изл[ожение] веры. Слабость мысли и грустно. Надо учиться быть довольным глупостью. Только бы уже не любить, но не нелюбить.
16 Н. 1896. Я. П. Утро. Всё так же плохо работается и от этого тяжело. Послезавтра еду в Москву, е[сли] Б[ог] в[елит]. Лева с ж[еной] уехали в Моск[ву], мне с ним к стыду моему тяжело. За это время б[ыло] странное письмо от испанца Занини с предлож[ением] 22,000 фр. на добрые дела. Ответил, что желаю употребить их на духоб[оров]. Что-то будет? Послал Кузм[инскому] о Витте и Драгом[ирове] и 3-го дня целое утро усердно писал опять о войне. Что-то выйдет?
Не переставая думаю об искусстве и об искушениях или соблазнах, затемняющих ум, и вижу, что к их разряду принадлежит искусство, но не знаю, как разъяснить. Очень, очень это занимает меня. Засыпаю и просыпаюсь с этой мыслью и до сих пор не пришел к решению. Записано за это время о Боге и о будущей жизни.
1) Говорят, Бога надо понимать как личность. В этом большое недоразумение: личность есть ограничение. Человек чувствует себя личностью только п[отому], ч[то] он соприкасается с другими личностями. Если бы человек был один, он бы не был личность. Эти два понятия взаимно определяются: внешний мир, другие существа и личность. Не было бы мира других существ, человек не признавал, [не] чувствовал бы себя личностью; не будь человек личность, он не признавал бы существования других существ. И потому человек среди мира немыслим иначе, как личность. Но как же про Бога сказать, что он личиость, что Бог личный? В этом корень антропоморфизма. Про Бога можно сказать только то, что говорил и Моисей и Магомет, что Он один, и то один не в том смысле, что нет другого или других богов, по отношению к Богу не может быть понятия числа, и потому нельзя даже сказать про Бога, что Он один (1) (в значении числа), а в том смысле, что Он одноцентренен, что он не понятие, а существо, то, что православные называют живой Бог в противуположность Богу пантеистическо[му], т. е. высшего существа духовного, живущего во всём. Он один в том смысле, что Он есть, как существо, к к[оторому] можно обращаться, т. е. не то, что молиться, что есть отношение между мною, ограниченной личностью, и Богом непостижимым, по существом. Главная непостижимость для нас Бога состоит именно в том, что мы знаем Его как существо единое — не можем иначе знать Его и между тем единое существо, заполняющее собою всё, мы не можем понять. Если Бог не един, то Он расплывется, и Его нет. Если же Он един, то мы невольно представляем Его себе в виде личности, и тогда Он уже не высшее существо, не всё. А между тем для того, чтобы знать Бога и опираться на Него, нужно понимать Его наполняющим всё и вместе с тем единым.
2) Думал о том, как очевидно ошибочны наши представления о будущей жизни в телах, более или менее подобных нашим. Наши тела, такие, какими мы их знаем, суть не что иное, как произведение наш[их] внешних 6 чувств. Как же может быть жизнь для того духовного существа, к[оторое] отделилось от тела, быть в той форме, к[оторую] определяет и производит это тело своим[и] чувства[ми]?
17 Н. 96. Я. П. Е. б. ж.
[17 ноября.] Вчера почти ничего не писал. Один с дочерьми. Как хорошо с ними. Это баловство. Это теплая ванна для чувств. Письмо от Андрюши, очень хорошее. В газетах борьба из-за Репинск[ого] определения искусс[тва], как забавы. Как подходит к моей работе. Всё не выяснилось вполне значение искусства]. Ясно, и могу написать и доказать, но не кратко и просто. До этого не могу довести. Вчера письмо от Ив[ана] Мих[айловича]. Опя[ть] о духоб[орах].
Забава хорошо, если забава не развратная, честная, и за забавы не страдают люди. Сейчас думаю.
Эстетика есть выражение этики, т. е. по-русски: искусство выражает те чувства, кот[орые] испытывает художник. Если чувства хорошие, высокие, то и искусст[во] будет хор[ошее], высок[ое] и наоборот. Если художник нравств[енный] человек, то и искусство его буд[ет] нравств[енным] и наоборот. (Ничего не вышло.) Думал нынче ночью:
1) Мы радуемся на успехи наши технические — пар…., фонографы. И так довольны этими успехами, что если нам скажут, что успехи эти достигаются только при гибели челов[еческих] жизней, то, пожимая плечами, говорим: надо постараться, чтоб этого не было: — 8-ми час[овой] день, страхования рабоч[их] и т. п., но из-за того, что несколько людей гибнут, нельзя отказываться от тех успехов, к[оторых] достигли, т. е. fiat[120] зеркало, фонограф и т. п., pereat[121] несколько людей. Стоит только допустить этот принцип, и нет предела жестокости, и очень легко добывать всякие технич[еские] усовершенствования. У меня б[ыл] знакомый в Казани, к[оторый] в свою Вятск[ую] деревню за 130 верст ездил вот как: он покупал на конной пару лошадей за 20 р[ублей] (лошади б[ыли] очень дешевы), запрягал их и гнал 130 верст до места. Иногда они добегали до места, и у него оставались лошади и стоимость проезда, иногда не добегали части пути, и он нанимал. Но все-таки ему обходилось дешевле, чем нанимать ямских. Еще Свифт предлагал есть детей.[122] И это б[ыло] очень выгодно. В Нью-Йорке компании жел[езных] дорог по городу давят каждый год несколько человек прохожих и не переделывают переезды так, чтобы не б[ыло] возможности несчастий, п[отому] ч[то] переделка эта стоит дороже, чем уплата семьям ежегодно раздавленных. То же происходит и в технич[еских] усовершенств[ованиях] нашего века. Они делают[ся] жизнями человеческими. А надо ценить каждую жизнь человеч[ескую], не ценить, а ставить ее выше всякой цены, и делать усоверш[енствования] так, чтоб жизни не гибли, не портились, и прекращать всякое усоверш[енствование], если оно вредит жиз[ни] челов[еческой].
18 Н. 96. Е. б. ж., то Москва.
22 Н. 96. Москва. 4-й день в Москве. Недоволен собой. Нет работы. Запутался в статье об искусстве и не подвинулся вперед, Вчера получил письмо. Она хочет разъехаться с Сер[ежей]. Нынче написал ей длинное письмо. Писал от сердца, что думаю, и кажется — правду. Нынче же сам снес в Петр[овско-Разумовское]. Горб[унов], Булан [же], Дунаев. Сам б[ыл] у Русанова. Очень хорошее впечатление. Читал Платона: эмбрионы идеализма. Вспомнил два сюжета, очень хороших.
1) Измена жены страстному, ревнивому мужу: его страдания, борьба и наслаждение прощения, и
2) Описание угнетения крепостных и потом точно такое же угнетение земельной собственностью, или, скорее, лишением ее.
Сейчас играл Голденв[ейзер]. Одна фантазия фуга: искусственность ученая, холодная и претенциозная, другая Bigarure Аренского: чувственно, искусствен[но], и третья баллада Chopin: болезненно, нервно. Ни то, ни др[угое], ни 3-е не может годиться народу.
Приставленный ко мне бес всё при мне и мучает меня.
23 Н. М. 96. Е. б. ж.
[25 ноября.] Нынче 25. Очень слаб. Желудок не работает. Пытаюсь писать об искусстве — не идет. Одно хорошо. Нашел себя — свое сердце. Было столкновение с С[оней] или скорее огорчение. И жалость, любовь к ней превысила всё, и стало хорошо. Письмо от Занини с предложением 31,500 фр[анков]. Тищенко хорошая повесть о бедности. Теперь 3-ий час, иду гулять.
Нынче 27 Н. М. 1896. Очень слаб, плох во всех отношениях. И сейчас только как будто проснулся. Думал:
1) Мы все в жизни работники, приставлены к делу спасения своей души — можно сравнить с блюдением огня, данного с неба и зажженного[123] в моем теле. Дело мое только в том, чтобы блюсти и разжигать в себе этот огонь (не тратить материала этого огня, как я это делал последнее время, не на горение), не думая о том, что и как загорается от этого огня. Не трудное дело молотить в несколько цепов, а чтобы ладить, не спутаться (и не то что молотить, а не мешать другим), надо только помнить о себе, о своем размере — когда ударять. А только задумался о других, поглядел на них и спутался. То же и в жизни. Только помнить о себе, о своем деле — дело это одно: любить, увеличивать в себе любовь, не думать о других, о последствиях своего труда, и дело жизни идет плодотворно и радостно. Только подумал о том, что ты производишь, о последствиях своего труда, начал соображать его с этими последствиями, и дело путается и останавливается, и сознание тщеты жизни. Хозяин жизни дал нам такую работу каждому отдельно, что совершение этой работы есть самое плодотворное дело. И Он сам употребит, направит эту работу, даст ей место и значение. А как только я хочу найти и определить ей место и сообразно с этим видоизменять ее, так я путаюсь, вижу тщету работы и отчаиваюсь. Мое дело делать, а уж Он знает,
